Мастер-снайпер, стр. 55

— Тогда он не останется анонимным. Тогда у него будет имя, он будет личностью. Репп не смог отобрать это у него.

Потому что Литс верил, что это убийство совершил Репп — не буквально, конечно, но на метафорическом уровне. Это была операция Реппа: с большой дистанции, в темноте.

У американского доктора, менее склонного к мелодраме, было другое объяснение:

— Перед самым освобождением несколько попавших в западню эсэсовцев пробрались на склад и облачились в одежды заключенных. Они хотели смешаться с пленными. Но ничего не вышло. И причиной тому лица, эти тощие изможденные лица концентрационных лагерей. У них таких лиц не было; их сразу же узнали и забили до смерти. А ваш друг… ну что ж, он жил среди нас. Из-за американской картошки и мяса он пополнел. Те люди увидели его на территории лагеря и приняли за эсэсовца. Кого здесь винить? Просто еще одна ужасная случайность.

Литс чувствовал, что его собственные эмоции останутся запечатаны внутри его. Он не мог от них убежать. Он уставился на труп. Голова была раздроблена, зубы выбиты. Яркая кровь заливала пыль на площади для построения, где его и нашли.

— Если тебе от этого будет легче, то проводи его тело до рва или куда там его отправят, — холодно сказал Тони. — Подержи его за руку. Притронься к нему. В конце концов, он всего лишь мертвый, а ты и раньше видел покойников.

Литс встал на колени рядом с телом, чувствуя себя при этом несколько нелепо. Он и на самом деле взял его руку, которая была холодной и твердой.

Он чувствовал, как Сьюзен снова обвиняет его из темноты.

Литс обратился к мертвому еврею:

"Чего ты ожидал от нас? Чего вы, люди, вообще хотите? Мы должны выиграть эту войну, мы должны беспокоиться о всей картине мира. Мне и в голову не приходило, что такое может произойти. Я не знал. Я не зн… "

Литс почувствовал в холодной руке клочок бумаги. Он с силой разогнул пальцы. На клочке бумаги карандашом было написано что-то на иврите. Он запихал бумажку к себе в карман.

Через некоторое время за телом прислали двух немцев. Литсу хотелось бы ненавидеть их, но это были два старых гражданских человека, банкир и булочник, и они с трудом смогли поднять тело. Они жаловались по поводу носилок: те были слишком тяжелыми, они — слишком слабыми, и это не их вина. Литс нетерпеливо выслушал их стенания, а затем жестом руки приказал им заняться делом. В результате неимоверных усилий они донесли Шмуля к месту захоронения, вырытому бульдозером рву, и поставили носилки на землю. Они старались не заглядывать в широкую глубокую яму. Вонь разложения, несмотря на попытки справиться с ней путем огромного количества негашеной извести, оставалась чудовищной. Два старика, деликатно покашливая, отводили глаза от сотни сваленных в кучу тел, лежавших под вуалью белого порошка на дне рва. Литсу хотелось набить им морду.

— Проваливайте отсюда к черту! — взревел он, и те в ужасе убежали.

Он неуклюже снял Шмуля с носилок. Когда тот оказался у него на руках, Литс поразился тому, каким легким было его тело, вопреки причитаниям носильщиков. Литс спустился в ров, и клубы известковой пыли закружились вокруг его сапог, сделав их белыми. Химикаты разъедали ему нос и глаза, и тут он заметил, что большинство людей работают здесь в масках.

— Эй, капитан, выбирайтесь оттуда. Мы сейчас будем все это заваливать.

Это кричал офицер с другой стороны рва. Взревел двигатель. Блестящее лезвие ножа бульдозера сверкнуло над краем колодца, толкая перед собой жидкую кучу выкопанной земли.

Литс опустил Шмуля на землю. Любое место здесь было для него хорошо. Он положил его в длинный ряд почти бесплотных тел.

Выбравшись изо рва, Литс отряхнулся и махнул рукой, давая знать, что можно начинать. Бульдозер начал сбрасывать землю в ров, и Литс несколько секунд смотрел, как она засыпает тела.

— Вот так? И это все?

Он обернулся. Позади него стояла Сьюзен.

— Сьюзен, я… это просто… — и у него снова кончились слова. Она безучастно посмотрела на него. У него за спиной бульдозер ровнял мягкую землю, переваливаясь и катаясь взад-вперед.

— Так уж получилось, — сказал он. — Мне очень жаль. Сьюзен продолжала смотреть на него.

— Никто из нас ничего не мог сделать. Я чувствую себя в ответе за это. Он прошел так далеко.

При солнечном свете он увидел, каким бесцветным стало ее лицо. Судя по виду, ей совершенно необходимо было выспаться. Работа с умирающими, с жертвами была ужасной, невыносимой, и это, должно быть, пожирало ее, потому что она выглядела больной. На ее верхней губе блестели капельки пота.

— Все, к чему ты прикасаешься, — сказала Сьюзен, — превращается в смерть, разве не так?

Ответа на это у Литса не было. Он просто стоял и смотрел, как она уходит.

Но конечно, была еще записка.

Он не забыл о ней, но потребовалось какое-то время, чтобы найти среди пленников человека, который мог бы ее прочитать.

У Литса болела голова, а Тони сгорал от нетерпения, и переводчик, бойкий молодой польский коммунист, прежде чем перевести записку, выцыганил у них две пачки сигарет «Лаки».

— Не слишком-то много, — заметил Литс, вручая сигареты и чувствуя себя обманутым.

— Вы спросили, я ответил, — огрызнулся парень.

— Это явно не стоило смерти.

— Он умер не из-за этого. С ним просто случился несчастный случай. Несчастные случаи — одна из характерных черт войны, разве ты не понял? — сказал Тони. — Это, наверное, какое-то кодовое название.

Они сидели в кабинете, где проводились допросы. Литс пытался прочистить свои мозги. У него перед глазами все еще стоял товарный двор, полный трупов; растерзанный до неузнаваемости Шмуль, лежащий в пыли; груды тел под химическим снегом; Сьюзен в своей медицинской форме и ее обвиняющие глаза.

Он снова посмотрел на это слово. Оно должно было иметь какое-то особое значение, какой-то второй смысл. Оно не могло быть случайным.

— А у них нет эсэсовской дивизии под названием «Нибелунги»?

— Тридцать седьмая, — подтвердил Тони. — Механизированное пехотное соединение. Третьеразрядное: новобранцы и ограниченно годные. Сейчас где-то в Пруссии воюет с русскими. Но это не то. Это должна быть от начала до конца операция «Мертвой головы». Репп и защитники пункта номер одиннадцать. «Мертвая голова» — это ведь старые нацисты, можно сказать, элита, одно из первых соединений СС. У них очень давняя история, восходит еще к самому началу лагерной системы. Они избегают посредственностей вроде Тридцать седьмой дивизии.

— Наверняка.

— Вообще-то это вполне обычное для Германии название. Кстати, улица между этим прелестным местом и собственно городом Дахау называется Нибелунгенштрассе. Разве не любопытно?

— А что, если… — начал Литс.

— Нет-нет, это просто забавное совпадение, я тебе гарантирую. Нет, в нашем названии кроется шутка. Этакий грубоватый немецкий юмор. Здесь чувствуется рука великого остряка, шутника.

— Что-то я не улавливаю…

— И в самом деле, это довольно-таки умно, — заметил Тони Литс, не поспевавший за ходом его мысли, нуждался в разъяснениях.

— Так какая у нас отправная точка? — спросил он.

— Опера.

— Ах да, Вагнера, кажется? Какая-то длиннющая вещь, на несколько часов. Как-то связана с кольцом.

— Верно. «Кольцо Нибелунга». Великий герой по имени Зигфрид крадет это кольцо. Вот тут-то и скрыта шутка. Репп — это Зигфрид.

— А кто такие Нибелунги? — поинтересовался Литс.

— Я к этому и веду, — улыбнулся Тони. — Нибелунги, мой друг, это племя карликов из старых сказок. Они живут под землей и охраняют сокровища.

Где же она?

Репп посмотрел на часы. Прошло два часа, ее нет уже два часа!

Он находился на верхнем этаже. Слегка отдернул занавеску на окне и выглянул на улицу, стараясь заглянуть как можно дальше. Ничего. За последние несколько минут он делал это уже раз десять, и каждый раз наградой ему было одно и то же: ничего.