Гавана, стр. 51

Ого, снова кончились патроны. Снова прекрасная вещь бессильно обвисла, словно дохлая собака, израсходовав все свои силы в продолжительной судороге. Он деловито опустился на одно колено – от сотрясений оружия заныло плечо, – отодвинул защелку, торчавшую из корпуса рядом с магазином, выдернул рожок, достал из кармана другой, вставил его в замок, услышал четкий щелчок, протянул руку вперед и передернул затвор с четкими звуками «снаппити-снап-снап».

Он выпрямился. Ну а теперь, где же этот cabrone? Куда сбежал этот щенок? Иди к папочке, малыш. У папы есть для тебя славный сюрприз. Иди, иди, сынок. Тебя ждет сюрприз.

«Ну что, он отстрелялся?» – гадал Фрэнки. Ему нисколько не хотелось попасть под пулю своего доброго друга капитана, который, похоже, спятил, дорвавшись до стрельбы из пулемета. Он громил все. Так всегда поступали люди определенного сорта: врывались и начинали крушить все вокруг. Но Фрэнки вдруг представил себе, как будто он получил штук этак одиннадцать пуль прямо в брюхо и лежит, истекая кровью, под раскидистыми пальмами, вдали от нью-йоркского асфальта, и вместе с ним умирают все его грандиозные планы и вновь открывшиеся перспективы. А этого ему совершенно не хотелось.

Поэтому он поспешил выбраться из патио, предоставив капитану возможность завершать разгром и возложив на него всю ответственность за зачистку. Пулемет капитана снова застрочил.

Кастро нашел убежище в ванне. Ему пришлось пережить форменную бомбардировку, во время которой чугунная посудина сотрясалась и оглушительно гремела: убийца, кто бы он ни был, высадил в темное помещение целый магазин. Пули рикошетировали от ванны, колотя в нее, как в гонг, возвещавший о неминуемой гибели, и отлетали неведомо куда. Он лежал голый и беззащитный, чувствуя кожей летевшие сверху осколки стекла, щепки, куски металла, пыль и каменное крошево. Он знал также, что он уже мертв. Много ли времени потребуется для того, чтобы разыскать его?

Капитан смотрел на кровать прелюбодейки. Простыни были скомканы и пестрели пятнами пота и другими, которые остаются после сношения. Он сразу же учуял запах сигары любовника. Он только что осмотрел ванную и туалет, прошив их очередями. Но кровать оскорбляла его кубинскую мужественность. От нее прямо-таки разило незаконным удовольствием, и это было прямым вызовом его публичным домам и его истовой католической вере. Это оскорбление пробудило в нем какое-то атавистическое начало, и вместо того, чтобы искать мужчину, которого он должен был убить, он решил наказать кровать.

Это очень походило на самое настоящее смертоубийство. Пули рвали подушки и взметали в воздух клочья перьев, сразу же заполнивших комнату снегом, а матрас подскакивал, словно большое животное, терзаемое приступами сильной боли. Магазин еще не успел опустеть, а кровать уже, так сказать, испустила дух: она сильно накренилась, так как пули сломали две ножки с дальней стороны, пружины торчали из прорех обшивки, словно издыхающие змеи, в воздухе висела густая пыль, по полу звенели гильзы. Все это являло собой настоящий драматический спектакль, исполненный необычайного чувственного удовольствия.

Патроны кончились.

О матерь божья!

Он опустился на колено, отсоединил пустой магазин, полез в карман за новым, и в этот момент из ванной выскочил голый мужчина с выражением дикого ужаса на лице, с глазами, не уступавшими размером желткам яичницы-глазуньи, с жирноватым телом; сам по себе белокожий, человек настолько побледнел от страха, что, если бы он сейчас попал в объектив киноаппарата, сцена оказалась бы самой смешной в любой комедии. Чтобы было еще смешнее, голый обулся в шлепанцы своей любовницы, по-видимому чтобы защитить ноги от осколков стекла, густо усеивавших пол. Как бы там ни было, он находился совсем рядом, голый, огромный, белый, испуганный, в шлепанцах, и улепетывал, словно кролик Баггс-Банни из мультфильма, а бедному капитану Латавистаде оставалось только провожать его взглядом, поскольку он никак не мог вставить магазин на место.

– Фрэнки! – завопил он.

Дверь резко распахнулась, и Фрэнки увидел перед собой испуганное, перекошенное лицо своей жертвы.

Чего уж больше хотеть! Фрэнки вскинул руку с зажатым в ней автоматическим пистолетом «стар», расстояние было футов пять, самое большее, шесть, тип был абсолютно гол и впал в полную панику, увидев второго убийцу. Фрэнки выстрелил.

Но выстрела не последовало.

Проклятье, чертова штука не сработала!

Он посмотрел на то, что держал в руках, увидел несколько непонятных кнопок, нажал на все сразу, и оружие начало стрелять. Начало, но никак не хотело останавливаться. Обойма была израсходована за две минуты, и все пули угодили в стену дома, вздымая облачка цементной пыли и улетая куда-то в пространство.

Но голый человек уже успел спрыгнуть с веранды и, потеряв по дороге шлепанцы, с невероятной быстротой исчез в каких-то буйно разросшихся тропических кустах. Фрэнки выхватил свой привычный, сорок пятого калибра, и послал семь пилюль в заросли вдогонку беглецу, но не был уверен в том, что ему удалось попасть. К тому времени капитан оказался рядом с ним. Конечно же, он еще не настрелялся, это было ясно из того, как он вскинул пулемет и выпустил по кустам еще одну длинную очередь, опустошив, по своему обыкновению, магазин и, возможно, накрыв тот участок, в котором исчез проходимец.

– О-о-о! – воскликнул капитан, его лицо лоснилось от пота. – Это замечательно, правда? До чего же хорошо! Видит бог, нет большего удовольствия, чем охота на людей! Ощущаешь такую бодрость!

– Да, но мне кажется, что он ушел.

– Очень может быть. Но он голый, он ранен, а вокруг джунгли. Вряд ли ему удастся далеко уйти.

Однако Фрэнки чувствовал, что все совсем не так хорошо. Они натворили поганых дел, и ему придется давать объяснение мистеру Лански. Он заглянул в дом и увидел масштабы разрушения: все внутри было приведено в полную негодность.

– Рамон, – беспокойно обратился он к своему спутнику, – а не стоит ли нам убраться, пока не приехала полиция?

Рамон уставился на него, не веря своим ушам.

– Сеньор Фрэнки, вы забыли: полиция – это мы.

33

Он лежал голый в колючих кустах. Каждая клеточка его тела болела. Сердце колотилось так, что казалось, будто стук слышен на десять миль в округе. Уже стемнело. Его мысли все еще продолжали путаться. Он находился в джунглях. Совершенно голый, он бежал через джунгли, наверное, несколько часов. Он понятия не имел, что ему дальше делать. Он мечтал о том, чтобы к нему вернулась смелость, мечтал услышать чей-то мудрый совет, но не дождался ни того ни другого.

А затем он получил много больше того, о чем молил.

Его постигло настоящее озарение. В мозгу все сложилось воедино: его отследило правительство. Это были агенты тайной полиции. Они приехали убить его, чтобы El Presidente мог по ночам спать спокойно, не страшась, что ему перережут глотку во сне.

Наконец-то он осознал, что делать, каковы будут его следующие шаги и в чем заключается его предназначение. Это не организация забастовок, не произнесение речей, не участие в выборах.

«Теперь, – сказал он себе, – я начну войну».

34

– Ну? – произнес Пашин.

– Что «ну»? – тем же тоном ответил Спешнев.

– Ну, где он?

– В безопасном месте.

– И где же это безопасное место? Вы хотя бы знаете, где он скрывается?

– Честно говоря, не знаю.

Двое мужчин сидели в кафе на площади Хосе Марти в старом городе. Один, в прекрасном костюме западного банкира, поражал своей элегантностью, другой, напротив, имел богемный вид: мятые полотняные брюки, красная бандана на голове и потрепанные эспадрильи на костлявых ступнях. Он также носил большие изящные черные очки для защиты уязвимых глаз поэта от яркого солнца. Вероятно, при желании кое-кто мог бы принять их за Т. С. Элиота и Эзру Паунда [49].