Страстный защитник, стр. 4

– Их здесь три.

– На случай если и другие захворают.

– Но ведь болезнь может их пощадить? Когда это станет известно?

– Если через десять дней все ваши люди останутся здоровы, они смогут продолжить свой путь.

– А если нет?

– Любого захворавшего мы поместим сюда, остальные принуждены будут ждать еще десять дней. Сложите свои вещи у стены, а я помогу вам снять доспехи.

Он позволил ей расстегнуть пряжки металлического нагрудника, и вдвоем они сняли его и положили в угол. Опустившись на соломенный матрас, он принялся освобождать от тяжелых железных пластин плечи и голени.

– Соблаговолите, миледи, назвать мне имя вашего господина.

– Господина?

– Да-да. Должен же я знать, как его зовут, раз уж я вынужден так злоупотребить вашим и его гостеприимством. Так какое же имя носит ваш супруг?

Анна лукаво усмехнулась:

– Сэр Морван, взгляните на меня.

Он бережно уложил на пол один из наголенников, после чего поднял на нее глаза.

– Нет, не так. Я просила вас внимательно посмотреть на меня, а вы лишь скользнули взглядом по моему лицу.

– Как прикажете, миледи.

На сей раз он нарочито долго, пристально разглядывал ее, и в глазах его заполыхало пламя, а полные губы слегка приоткрылись от взволновавших его чувств. Вот только каких? Анна затруднилась бы определить, что разожгло это пламя – гнев, восхищение, досада. Да и так ли уж это было важно? Мягко улыбнувшись, она спросила:

– Скажите честно, сэр Морван, как по-вашему, существует ли на свете мужчина, который стал бы терпеть подле себя такую жену?

– Виноват? – растерялся Морван.

– Неужто же вам непонятно, что, будь я замужем, а значит, в полной власти своего супруга, я не смогла бы делать то, что делаю, вести себя так, как веду, словом, поступать, как считаю нужным.

Морван пожал плечами и со слабой улыбкой возразил:

– Отчего же? Все это было бы возможно, окажись ваш супруг необыкновенным человеком, не таким, как все прочие.

– Да полно вам, – со вздохом возразила Анна. – Все мужчины в таких вопросах ведут себя одинаково, какими бы необыкновенными они ни казались. – Она сняла со спинки стула свой плащ и набросила его на плечи. – Мне пора. Скоро к вам заглянет Асканио.

Он откинул полог шатра и вышел на лужайку вслед за ней. Кто-то успел воткнуть в землю у самого его жилища несколько толстых веток с флажками, реявшими на верхушках. Такие же точно голубые с золотом полотнища, по одному на каждом углу, виднелись над шатрами лагеря, где разместили его людей. Флажки служили предупреждением об опасности, которую, возможно, являли собой незваные гости. Однако их жизнерадостные цвета, вкупе с огнями костров и оживленным гулом голосов, невольно наводили на мысль о подготовке к празднику или турниру, о грядущем веселье…

Он повернулся к ней, и в глазах его блеснул отсвет лагерных костров.

– Вы вернетесь?

– Кто-нибудь непременно останется с вами, – пообещала она. Ей так хотелось бы прибавить к этому хоть несколько слов ободрения, подать пусть слабую, но все же надежду на исцеление, но она боялась, что голос ее прозвучит фальшиво и несчастному сэру Морвану сделается от этого еще горше. – Асканио или я. Мы о вас позаботимся. Вы не останетесь в одиночестве. – Выдавив из себя улыбку, она повернулась и зашагала мимо лагеря к дверце в стене. И поката не захлопнулась за ней, она чувствовала спиной его напряженный, пристальный взгляд.

Глава 2

Вот так взяла и потребовала: «Посмотрите на меня». И что ему оставалось? Только одно – уставиться на нее во все глаза. И нескольких секунд оказалось довольно, чтобы мысли о смерти перестали его одолевать, потому что под доспехами, за волнами распущенных кудрей, падавших налицо, он вдруг увидел прелестную женщину. А, сделав это открытие, продолжал смотреть на нее, сколько позволяли правила приличия. Возможно, даже немного дольше.

Она оказалась на редкость хороша собой, и красота ее была столь же естественной и безыскусной, как и ее манеры. Анна де Леон в отличие от большинства женщин ее круга не выщипывала брови, не белила и не румянила лицо, не рядилась в роскошные платья и не возводила на голове пышные сооружения из своих густых длинных волос. Словом, она не прибегала ни к каким общепринятым женским уловкам, чтобы оттенить свою красоту, обратить на себя внимание, завлечь в свои сети мужчин. И от этого она показалась ему во сто крат прекраснее и желаннее любой из разряженных в дорогие шелка кокеток, каких он немало повидал на своем веку.

Но в те мгновения, когда он, не мигая, смотрел на нее, желание обладать ею охватило его с неистовой силой, и воображение стало рисовать картины одна соблазнительнее другой: он представил ее сначала в длинной полупрозрачной кружевной сорочке, а после и вовсе без одежды… Он был совершенно не готов к тому, что фантазия его вдруг так разыграется. И что тело немедленно и бурно отзовется на ее обманчивые посулы. Ему казалось несомненным, что все эти мысли отразились на его лице, и Анна без труда смогла бы прочитать их, но взгляд ее остался бесстрастным – она или не заметила, что с ним творится, или предпочла не придавать этому значения. Его это слегка задело. Никогда прежде женщины не выказывали подобного равнодушия в ответ на его более чем откровенные взгляды.

На вид ей можно было дать лет восемнадцать, но она казалась старше, когда отдавала приказания своим людям или окидывала тех, кем была недовольна, ледяным взглядом из-под насупленных бровей, а стоило ей улыбнуться, и лицо ее приобретало задорное, веселое, совсем девичье выражение, в такие минуты любой принял бы ее за юную отроковицу.

Он провожал ее взглядом, пока она не скрылась во внутреннем дворе, захлопнув за собой дверцу ограды. Походка у нее была слишком решительной для женщины, но впечатление это сглаживала природная грация движений и удивительная, какая-то мягкая, вкрадчивая их согласованность.

До чего же странная женщина эта Анна де Леон! Никогда еще ему не доводилось встречать такую, а ведь он был знаком накоротке с немалым количеством особ женского пола. Умением завоевывать их сердца он гордился едва ли не больше, чем своими блестящими воинскими качествами. Женщины уступали ему, потому что он был красив, смел и любезен, и оставались с ним, потому что его ласки доставляли им наслаждение. В юности этот вид охоты очень его увлекал, но со временем предсказуемость собственного успеха в любой из новых галантных авантюр значительно притупила остроту ощущений. Ведь чем легче дается победа, тем менее ценными кажутся ее плоды.

Из задумчивости Морвана вывел звук чьего-то голоса, произнесшего его имя. Он повернул голову. У границы лагеря стоял Грегори, один из его лучников, и призывно махал рукой. Морван подошел к флажку и приветливо улыбнулся. Грегори, сильный и на удивление выносливый малый, был к тому же исключительно честен и прям. Благодаря его помощи Морвану удавалось поддерживать дисциплину среди своих людей и в течение последних тяжелейших месяцев на всем пути из Гаскони препятствовать их попыткам заняться грабежом местного населения по примеру многих других воинских отрядов. И, однако, в те черные дни, когда их не пустили ни в один город, опасаясь чумы, и перед ними замаячил призрак голодной смерти, именно Грегори исчез на целые сутки и возвратился с полным мешком хлеба и сырных голов. Разумеется, ни у кого тогда не повернулся язык спросить его, где он все это раздобыл.

– Вот вы и привели нас прямехонько в рай, сэр Морван, – хмыкнул Грегори.

Морвану не оставалось ничего иного, кроме как развести руками.

– Все прошло гладко? Никто не пострадал?

– Что вы, мы даже мечи не обнажили! Хотя и превосходили их числом и легко могли бы одолеть этих сосунков. Но они обратились к нам учтиво и показали ваш плащ, так что даже сэр Джон, который сперва было стал кричать, что они сняли его с вашего мертвого тела и потому доверять им нельзя, даже он, в конце концов, успокоился. Потому как этот святой отец Асканио – он ведь рыцарь в священническом сане, знаете? – пообещал нам вдоволь еды и сколько угодно теплых одеял. Где ж нам было против этого устоять? Мы ведь как-никак наемники, народ продажный. – И он сопроводил свои слова широчайшей ухмылкой.