Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии, стр. 20

Над высокими горными пиками без устали кружилась пара орлов гарпий. Иногда они стремительно падали вниз и скользили над самой поверхностью мелких потоков, бежавших к далекой реке. В отличие от бурых рек равнин вода в горных речках очень чистая, и в них кипит жизнь. Как-то меня привлек шум, доносившийся с реки. Я подошел поближе и увидел сражение между черепахой и крупным угрем. Мы поймали их обоих. Угорь был почти перекушен пополам. Негры получили возможность приготовить из черепахи свое излюбленное блюдо.

Как ни странно, до угря они даже не дотронулись, зато мы с Чарли расправились с ним в два счета. Под вечер второго дня мы вышли к довольно широкой речке, и джунгли здесь сомкнулись снова. Когда мы обогнули стену шелестящих пальм трули и стройных поникших маникол, из-за излучины реки показалась лодка из древесной коры, и тут я впервые увидел индейцев аккаваи. Их лодка представляла собой кусок коры длиной в двадцать футов, открытый с обоих концов, но закрученный, словно сухой осенний лист, так что вода в него как-то не проникала.

Поток плескался всего в двух дюймах от отполированного веслами планшира. Трое из восьми индейцев, сидевших в этой хрупкой скорлупке, были в рваных шортах цвета хаки, четвертый — в рваных синих брюках, еще двое — в рубашках без воротников, надетых поверх штанов. Седьмой был в бумажной фуфайке и изодранном в клочья тиковом пиджаке. С широкого пояса у него свисал какой-то шарф, закрывавший колени, а на голове красовался котелок без полей. Последний индеец был абсолютно голый, и его гибкое мускулистое бронзовое тело отливало маслянистым блеском. В лодке лежала груда забитой острогой рыбы и большая связка бананов.

Чарли заговорил с ними на языке аккаваи, но высокий индеец в нелепом колпаке ответил на ломаном английском. Этих людей никак нельзя было назвать красивыми. У них были широкие лица, приплюснутые носы и восточный разрез глаз. Один из них курил тростниковую трубку, двое — самодельные сигареты. Когда я с ними поздоровался, они тут же попросили сигарет и спичек. Эти индейцы сильно отличались от одноименного племени, живущего по Амазонке, куда древние аккаваи бежали от преследований карибов.

Индейская деревушка на песчаном берегу широкого ручья была маленькой и скученной. Ее хижины стояли на сваях и были покрыты пальмовыми и банановыми листьями. У жителей имелись чугунки, ведра, топоры и стальные ножи из Бирмингема и Шеффилда, но уклад их жизни почти не изменился. Между сваями рыскали ворчащие дворняжки, а вокруг хижин и под ними рылись в мусоре тощие куры.

Появились женщины, приземистые и коренастые. У некоторых из них сильно распухшие ноги, изуродованные слоновой болезнью. Одеты они были в бесформенные хлопчатобумажные платья или старые кофты и юбки, но большинство молодых девушек носили только расшитые бисером передники.

Насколько я понял, над индейцами аккаваи потрудились миссионеры, которые внесли в их жизнь одни лишь пороки цивилизации и в то же время сумели уничтожить многие хорошие качества этих обитателей лесов. Если у индейца была рубашка, он носил ее, пока она не истлевала на нем. Если рубашки не было, он не унывал и ходил в чем мать родила. Но цену доллару и «благословенному напитку» — рому все они знали очень даже неплохо… Власти запрещали обменивать товары на ром, но они теперь сами варили самогон, пайвари (пиво из корнеплодов) и еще один напиток под названием кашири.

Чарли сказал мне, что отсюда до Кевейгека, лежащего южнее, всего лишь несколько миль, поэтому я расплатился с молодыми неграми-носильщиками и нанял нескольких индейцев, обещав им по доллару. Они должны были перевезти мои вещи в Кевейгек. Ранним утром мы с Чарли в сопровождении примерно дюжины индейцев погрузились в большую лодку из древесной коры и под визг собак и грубую брань, совсем несвойственную нетронутым цивилизацией индейцам, выехали на середину реки. С берега тянулся густой дым. Это женщины жгли кустарник, расчищая место для посевов маниоки.

Плавание прошло без всяких происшествий, хотя я все время очень тревожился, что лодку вот-вот зальет — так низко она сидела в воде. В Кевейгеке я встретил голландца Ван Гоффа, совершенно спившуюся личность с заплывшими глазками и большим брюхом. У него была толстая жена из местных и чуть ли не десяток сопливых детишек, но самое главное — у него была лодка, от которой зависела моя судьба. Эта плоскодонка, такая же, как у братьев Лоберт, была хоть и громоздкая, но все же не слишком тяжелая и, видимо, крепкая. Именно то, что мне нужно. Ею могли без труда управлять два человека. А там, где надо, ее можно перетащить волоком без риска надорваться. Подвесной мотор, хотя и был старый и ржавый, оказался в неплохом состоянии. Его только надо было перебрать и почистить. Где-нибудь на побережье за лодку с мотором не взяли бы больше тридцати долларов, но Ван Гофф запросил с меня сто пятьдесят.

Так как лодка меня вполне устраивала, я решил выложить за нее эту сумму и отдал деньги владельцу, стараясь делать вид, что доволен покупкой. Потом расплатился с индейцами, дав им в придачу еще несколько рыболовных крючков и плиточного табака. К утру следующего дня мы с Чарли уже привели лодку в полный порядок, уложили груз, проверили мотор и заправили его горючим. Под задним сиденьем у нас стоял десятигаллонный бочонок с горючей смесью. Мы отчалили очень рано, чтобы воспользоваться утренней прохладой, и направились по реке Кукуй на юго-восток. Мерно стучал мотор. Нос лодки плавно рассекал безмятежную гладь реки.

Итак, еще один шаг в неизведанное…

9. Морские раковины в джунглях

Впереди в лучах яркого солнца сверкал широкий стремительный Иренг. Мы старались держаться ближе к берегу, где река достаточно спокойна, так что можно было плыть против течения. Лодка едва двигалась, но, когда мы помогали жалобно воющему мотору веслами, дело шло гораздо лучше. Над лодкой был натянут брезентовый тент, и я приделал к нему противомоскитную сетку. Когда нашествие насекомых становилось совсем невыносимым, что обычно случалось по вечерам или ранним утром, мы со всех сторон спускали сетку и наслаждались относительным покоем.

Ленивый береговой бриз приносил ни с чем не сравнимый запах гниющей буйной зелени и приторный аромат восковых цветов лиан — отвратительное дыхание джунглей, густых, влажных, полных гниения и смерти и все же чем-то необъяснимо влекущих. Джунгли могут стать адом, могут замучить свою жертву, но есть в них нечто такое, что снова и снова влечет путешественника, и он возвращается туда всякий раз, пока наконец не случается неизбежное и от человека остается лишь груда обглоданных костей на какой-нибудь муравьиной куче. Лучше всего это назвать «зовом джунглей».

Я совсем не представлял, что может ждать меня за следующим поворотом, за каждым отдельным кустом. В последующие несколько дней мы проехали мимо трех маленьких деревушек, но нигде не останавливались. Мы ни в чем не нуждались, а привлекать к себе внимание мне не хотелось. Пронюхали власти о моих намерениях или нет? Разыскивают ли уже меня? Об этом я не знал. Но мне не хотелось еще больше усложнять и без того нелегкое дело. Третью деревушку мы проезжали ночью. Вид мерцающих огоньков и горящих костров вызвал у Чарли острую тоску по дому.

Он-то гораздо лучше меня знал, что нас ждет долгий путь и бесконечный, тяжкий труд. Теперь впереди были только джунгли и река да редкие деревушки индейцев, большинство из которых встречали белого человека примерно раз в десять — двадцать лет, а многие не видели его вовсе. Признаться, и у меня защемило сердце, когда костры и огни на берегу начали удаляться и наконец исчезли совсем за поворотом реки. Ярко освещенный луной Иренг извивался, как змея. Я предоставил Чарли выбрать время и место остановки.

Чарли был для меня загадкой. Он почти всегда молчал, а когда говорил, я часто не мог разобрать, что он сказал. И можно было только догадываться, что таилось в его черных блестящих глазах.