Мари Галант. Книга 2, стр. 56

– Обещайте! Обещайте непременно, дитя мое! Надо выиграть время, – шепнул иезуит.

– Ну что же, господа, вот мой ответ, – заговорила Мари, обращаясь к делегатам. – Высший Совет собирается завтра для обсуждения вопросов, только что изложенных мне. Я могу вас заверить, что мера, которую колонисты считают унизительной, будет отменена с завтрашнего дня. Кроме того, уже сегодня мы приняли решение объявить войну дикарям до полного их уничтожения. Операцию возглавит комендант де Лубьер. Добровольцы могут записываться с завтрашнего дня… Ступайте и передайте тем, кто вас послал, эти новости.

– Прошу прощения, – вступил в разговор Сигали. – Остался еще один вопрос: о шевалье де Мобре.

– Завтра он будет рассмотрен в Совете.

– Нам кажется, мадам, что, раз вы сумели уже сегодня уладить первые два вопроса, вам также следует решить судьбу и третьего. Может быть, из всех этот вопрос – наиболее значимый. Мы не поощряем присутствия предателей на Мартинике, особенно не желаем, чтобы нас продавали англичанам.

– Вы забываете, чем обязаны шевалье де Мобре. Именно он добыл для вас секрет отбелки сахара…

– А в обмен на это он вступает в заговоры, намереваясь отдать нас протектору Кромвелю.

– Шевалье – не предатель!

– Мадам! – еще тверже возразил Сигали, видя, что генеральша готова стоять до последнего. – Я не отвечаю за действия поселенцев, если не передам им, что вы решительно обещаете вывести шевалье де Мобре из Совета.

– Вывести его из Совета! – повторила Мари, чувствуя, как у нее сжалось сердце, и догадываясь, что ей опять придется уступить.

– Колонисты, мадам, предпочли бы, чтобы он был выслан с Мартиники, – уточнил Сигали, двусмысленно усмехнувшись. – Однако они понимают, как вам будет тяжело отказаться от его услуг. Вот почему они требуют одного: пусть никаким образом он больше не вмешивается в дела, которые касаются управления Мартиникой.

Отец Бонен склонился к уху Мари и шепнул:

– Соглашайтесь! Соглашайтесь, дитя мое!.. Если вы не удовлетворите их требований сейчас во время переговоров, они могут распоясаться еще больше.

Она на мгновение задумалась, сжала кулаки и, побледнев, с трудом выдавила из себя:

– Можете передать колонистам, что шевалье де Мобре отныне не будет членом Высшего Совета.

Сигали поклонился, впервые проявляя некоторую вежливость.

– Спасибо, ваше высокопревосходительство, – изрек он, – от имени поселенцев Ле-Прешера. Я передам им ваши решения.

Четверо его спутников тоже поклонились. Мари даже не повернула в их сторону головы.

Когда делегаты отбыли, она почувствовала, что не в силах сдержать душившие ее слезы. Мари была раздавлена: она осознавала, что ее власти снова нанесен ощутимый удар. Она уступила. Еще несколько таких бунтов, и у нее ничего не останется.

Зато Мерри Рулз словно окаменел. Ему не давал покоя один-единственный вопрос: почему Пленвиль неожиданно так выдвинулся среди колонистов? Пленвиль работал на себя втайне от майора? Предал его? Вполне возможно, ведь этот человек чертовски честолюбив. Его честолюбие сродни жадности, настигающей людей порой достаточно поздно.

Майор дал себе слово, что непременно объяснится с Пленвилем. Еще не все потеряно! В его руках – армия. Солдаты могли вмешаться. Один приказ, и бунтовщики успокоены, думал про себя майор. Итак, если Пленвиль заартачится, он передаст его солдатам. В темнице форта еще найдется место рядом с Байярделем!..

До его слуха донеслись слова отца Бонена, утешавшего Мари:

– Дитя мое! Вы не могли поступить иначе. Вы действовали мудро. Вам не в чем себя упрекнуть. Так уж случается в жизни, что мы должны приносить огромные жертвы. В результате сегодняшнего инцидента ваша власть пошатнулась. Ничего, надо все вернуть! О, это будет совсем непросто. Понадобится немало терпения, ловкости, хитрости. Вы должны почерпнуть эти качества внутри себя. В конечном счете вы непременно победите. Я уверен, что его величество утвердит вас в должности. Поверьте мне! Тогда вы получите поддержку короля, сможете многое предпринять, и все эти люди преклонят перед вами колени.

– Спасибо, отец мой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Отставка Режиналя

Во дворе заржала лошадь. Возможно, это возвратилась Мари.

Режиналь вскочил, натянул штаны, расшитую рубашку и вернулся к себе, оставив Луизу, которая задремала, отдавшись неге.

Шевалье едва успел принять непринужденную позу, как в дверь постучали. Он пригласил пришедшего войти; это была Жюли, она протягивала ему послание.

– Здравствуйте, детка, – произнес он, поднимаясь с постели, куда поторопился лечь, чтобы все думали, что он спал. – Здравствуйте, Жюли! А-а, послание?..

– Здравствуйте, господин шевалье! – отвечала камеристка. – Солдат из Ле-Прешера доставил это для вас. Ответа не требуется. Кажется, он спешил вернуться в Ле-Прешер.

Это была записка от Мари. Мобре оказалось довольно одного взгляда, чтобы узнать крупный и уверенный почерк и понять содержание. Генеральша уведомляла его, что ей в конце концов пришлось дать обещания бунтовщикам и эти обещания будут рассмотрены на утреннем заседании Совета. Она прибавляла, что вернется в замок сразу же после заседания.

Режиналь подумал, что собрание, видимо, проходит в это самое время. И ему самому следовало быть там: ведь он являлся советником.

Итак, Мари не вызывала его в Совет, ничего не сообщала по этому поводу, словно сомневалась, что он придет. Он припомнил их последний разговор перед ее отъездом и с горечью осознал, что она им пожертвовала.

Про себя он усмехнулся, хотя на душе у него было тяжело. Мари без особого труда устранила Байярделя и осудила Лефора! Сегодня она отрекалась от него. Да, пожалуй, Мари не назовешь верной подругой!

Впрочем, ему это было почти безразлично. События приняли такой оборот, что она больше не нуждалась в советчике для достижения своих целей. Такой бунт, как этот, в сорок восемь часов не погасишь. Он оставляет раны, которые необходимо зализать, но по мере того как этим занимаешься, зреют новые заговоры, приходится опасаться новых восстаний. Рано или поздно ему пришлось бы – что бы ни думала об этом Мари – призвать на помощь своих английских друзей. Да Мари сама оказалась бы в таком плачевном положении, что стала бы умолять его, он был в этом уверен…

Шевалье свернул листок и положил рядом на столик. Он взял Жюли за подбородок и спросил:

– Ну, Жюли, могу поспорить, дитя мое, что все эти события вас смутили и взволновали, не правда ли?

– Плохо вы меня знаете, господин шевалье. Зачем мне волноваться? Кто может желать мне зла? И чего мне бояться?

– Конечно!.. Вам – нечего! А вот вашей хозяйке… и мне…

Он усмехнулся и, помолчав, повторил:

– И мне… Ведь эти негодяи ненавидят главным образом меня. Вам безразлично, если меня убьют на ваших глазах?

Жюли едва заметно вздрогнула, и Мобре понял, что ему удалось ее расшевелить. Она ответила:

– Прежде чем они будут здесь, мы могли бы приготовиться к обороне.

– Ах, как я счастлив! – обрадовался он. – Ваше отношение, дорогая Жюли, показывает, что вы хоть немного меня любите. Как видите, я на вас рассчитываю…

– О! Вы же всегда сумеете что-нибудь придумать! Вы знаете, как перехитрить этих разбойников. Но главное, я беспокоюсь о мадам. Что будет с ней, если они ворвутся сюда?

– Не знаю. Но мы приготовимся заранее, как вы предлагаете. Подставьте-ка губки, прелестное дитя: вы заслужили поцелуй за добрые чувства ко мне.

Он обнял ее, но она легонько отстранилась:

– Вдруг нас застанет мадемуазель Луиза! В этом доме и так довольно драм такого рода. Луиза вас любит…

Он тяжело вздохнул и оставил субретку в покое.

– Увы! – пробормотал он. – Я и не думал, что все так сложится! Если бы я мог это предвидеть, мадемуазель де Франсийон была бы еще девственницей, клянусь вам, или, уж во всяком случае, я был бы ни при чем.

– Так вот как вы платите ей за любовь?