Мари Галант. Книга 1, стр. 83

Байярдель широко взмахнул шляпой с плюмажем и хотел выйти, не дожидаясь ответа майора. За все время, пока капитан говорил, Рулз не шевельнулся. Он сильно побледнел. Его так и подмывало выхватить из ножен парадную шпагу с золотым эфесом, висевшую у него на боку, но он постоянно помнил, что Байярдель слывет лучшим фехтовальщиком, с тех пор как Лефор ушел во флибустьеры, и страх удерживал майора. Он дрожал всем телом; если бы не опасения перед далекоидущими последствиями, он поквитался бы пистолетным выстрелом с капитаном, обращавшимся к нему столь заносчиво, забывшись, а ведь он разговаривал с помощником губернатора, который однажды уже потребовал у него сдать шпагу!

Длинноногий Байярдель в три прыжка достиг порога. Он уже взялся за ручку двери и приготовился выйти, когда Мерри Рулз отрывисто проговорил:

– Минутку! Я еще не закончил…

Байярдель выпустил ручку и, как положено дисциплинированному офицеру, развернулся в сторону говорившего.

Он считал, что выговорился сполна. Но майор еще не все усвоил. Байярдель увидел, что тот в задумчивости шевелит губами, бормоча сквозь зубы только что услышанные от капитана фразы, словно старался выжать из них весь сок до капли, постичь значение каждого слова.

Правду сказать, Рулза мучил вопрос: почему Байярдель держался вызывающе? Он еще не чувствовал себя в силах замахнуться на капитана и принести его в жертву, так как Мари могла за него вступиться в благодарность за оказанные раньше услуги. Не был он уверен и в мгновенной поддержке населения, ведь все еще помнили о том, как Байярдель героически спас Сен-Пьер и тысячи колонистов в день извержения вулкана на Лысой горе.

Отлично запомнилось и то, что благодаря Байярделю удалось потушить пожары и более две трети населения было спасено от разгневанных негров, опьяненных кровью. В тот день Байярдель спас не только человеческие жизни, что немало, но и вдобавок жилища, владения. Короче говоря, после потрясения покой наступил благодаря исключительно его усилиям. Для многих великан оставался героем, о его подвигах до сих пор рассказывали друг другу бессонными ночами.

Но в конце концов у Мерри Рулза была власть: он мог немедленно приказать арестовать моряка, хотя бы за его вызывающее нахальство. И капитан это знал.

Действовал ли он в пылу гнева? Разве он не знал раньше, что Лефор мог с минуты на минуту высадиться на острове? Если Лефор захватит остров силой, что станется с ним, майором? Он не был уверен, что сумеет сохранить порядок в войсках или что население, испугавшись этих демонов-флибустьеров, не вступит с ними в сговор – из страха, ради спасения того, что еще оставалось.

Майор про себя решил, что ему нужно выиграть время. Нет, он не возьмет на себя ответственность. Решать будет Совет, если только Мари, что маловероятно, сама не примет санкций против Байярделя.

– Капитан! – произнес он вслух. – Можете идти и готовить рапорт, о котором я вам говорил. Я обращусь к капитану Шансене с той же просьбой, чтобы члены Совета могли составить верное мнение о выполнении вами порученного задания; в интересах всех, я полагаю, будет правильно, если вы не станете встречаться с капитаном Шансене до того, как он сдаст мне свой рапорт…

Майор немного выждал, но капитан молчал, и он продолжал:

– В этих условиях я вижу единственный способ выйти из положения: заключить вас под домашний арест в вашем доме в форте, приставив к дверям часового: у нас должна быть гарантия того, что вы не вступите в сношения с внешним миром.

Байярдель сухо поклонился. Про себя он думал: «Сегодня – арест, завтра – тюрьма, а послезавтра, может быть, и виселица! Лефор не успеет!»

А вслух проговорил:

– Слушаюсь, майор.

Он повернулся на негнущихся ногах, отворил дверь и вышел, не простившись.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мари жертвует преданнейшим слугой

Часовой распахнул дверь в кабинет Мерри Рулза и доложил:

– Шевалье Режиналь де Мобре!

Майор сейчас же вышел из-за стола и устремился навстречу посетителю. Он задавался вопросом, с какой целью шевалье явился в форт; при этом майор ничуть не тревожился. Ему даже было любопытно посмотреть, как поведет себя шотландец, хитростью лишивший его Гренады и островов, которые Рулз хотел было купить у покойного генерала. Предпочтение было отдано Мобре, тому удалось сделать это выгодное приобретение для графа Серийяка; была минута, когда все опасались, как бы тот не перепродал острова англичанам. Но Рулз не мог забыть, что Режиналь накануне заседания Высшего Совета в каком-то смысле поддержал его точку зрения относительно дикарей и флибустьеров. Он не сомневался, что именно Мобре уговорил Мари объявить на Совете беспощадную войну пиратам. Таково было первое проявление ее власти.

Майор размышлял об этом, когда Режиналь с присущим ему изяществом вошел в кабинет. На нем была небольшая шляпа с гусиным пером, сиреневые ленты которой развевались по плечам; рыжий парик, прекрасно завитой и напудренный, обрамлял лицо, на котором красовались темные, аккуратно подстриженные усы. Но его губы морщились в циничной улыбке, обладавшей огромной силой и весьма помогавшей ему в дипломатической карьере. Он улыбался едва заметно, чуть насмешливо, что выдавало в нем человека уверенного в себе: собеседник невольно задумывался, какая сила за ним стоит, если он так уверен в собственной неуязвимости. Майор на мгновение смешался, пытаясь угадать не причину визита, а исход этой встречи. Он приготовился к словесной перепалке. Кто окажется победителем? И какова будет тема, какова ставка этого состязания?

– Господин майор! – заискивающе начал Мобре. – Примите уверения в моем нижайшем почтении.

– Позвольте засвидетельствовать вам глубочайшую преданность, господин шевалье, – заметил Рулз. – Садитесь, прошу вас. Я с огромным удовольствием выслушаю, какие причины заставили вас явиться с визитом, оказав мне честь и вместе с тем немалую радость.

Мобре поднял руку, желая остановить этот поток насквозь лживых слов и тем словно бы уберечь Мерри Рулза от принятия на себя преждевременных обязательств. Шевалье опустился в кресло пурпурного бархата, стоявшее у стола, положил ногу на ногу и заговорил:

– Вчера вечером мы в замке Монтань узнали о возвращении «Мадонны Бон-Пора». Ее превосходительство госпожа Дюпарке подумала, что вернулся капитан Байярдель, но решила, что для его вызова уже слишком поздний час. В настоящее время она чувствует себя не совсем здоровой и потому попросила меня…

Он развел руки в стороны и проникновенным тоном пояснил:

– Ее недавнее вдовство, разнообразные заботы, о которых вам отлично известно, весьма ее огорчают, как вы, вероятно, догадываетесь… Итак, она попросила меня явиться к вам в качестве ее посланца по поводу капитана Байярделя.

– Никому не разрешается видеть капитана Байярделя, – поспешил возразить майор. – Я приказал взять его под стражу…

Мобре удивленно вскинул брови:

– Под стражу?!

– Так точно. Как только Байярдель высадился на берег, он явился ко мне, и после его устного доклада о своей миссии, вернее, о ее провале – что нам с вами лукавить! – я подумал, что ради его блага и до выяснения обстоятельств должен его арестовать и содержать втайне.

– Значит, его отчет был так серьезен? Майор смущенно кашлянул:

– Я считаю полезным получить различные доклады об этом предприятии от капитана Эстефа, капитана Байярделя и, наконец, капитана Шансене, вернувшегося нынче утром, в чем вы и сами могли убедиться, на борту «Святого Лаврентия». В каком плачевном состоянии находится судно! Боже мой!

– Майор! – вкрадчиво прошептал Мобре. – Неужели вы и в самом деле верите в предательство, если действуете так осмотрительно и, я бы сказал, проявляете столь мудрую беспристрастность?

Мерри Рулз понял намек. Режиналь, значит, решил действовать с ним заодно? Не доверяя, он отвечал на всякий случай осторожно:

– Предательство – это, может быть, громко сказано. Разумеется, Байярделя можно заподозрить в предательстве, учитывая разноречивые объяснения всех трех капитанов; но еще преждевременно произносить это серьезное слово, не имея бесспорного доказательства.