Что-то страшное грядёт, стр. 26
Вилл покачнулся. Вскинул вверх руки. Какой удар — словно не бестелесная тень, а черная плоть…
Он упал. Ухватился за трубу.
Тень накрыла его, опускаясь.
В этом сгустке тьмы было холодно, как в морском гроте.
Внезапно ветер изменил направление.
Ведьма зашипела от досады. Шар взмыл по кругу вверх.
«Ветер, — лихорадочно подумал мальчик, — он на моей стороне!»
«Э нет, — сказал он про себя. — Не улетай! Вернись».
Он опасался, что Ведьма почуяла неладное.
Она почуяла. Ей не терпелось раскусить его замысел. Она принюхивалась, глотала воздух, ее ногти скребли и прочесывали его, как если бы она доискивалась смысла дорожек на восковой пластине. Она поворачивала ладони, как будто Вилл был теплой печуркой в неком подземном царстве и ей захотелось погреть руки. Когда корзина маятником качнулась вверх, он увидел ее зашитые, незрячие глаза, увидел мшистые уши, бледный морщинистый абрикосовый рот, который высасывал соки из вдыхаемого воздуха, пытаясь определить, какой подвох кроется в действиях Вилла, в его мыслях. Слишком уж он хорош, слишком заманчив и привлекателен, слишком доступен, тут что-то не так! Ее не проведешь!
И убежденная в этом, Ведьма затаила дыхание.
Отчего шар завис неподвижно между вдохом и выдохом.
Но вот Ведьма решилась на проверку и сделала дрожащий вдох. От прибывшего веса шар опустился. Выдох — и, освобожденный от паров, шар поднялся!
Теперь — ожидание, отстаивание сырого воздуха в порочных тканях детского тела.
Вилл приставил к носу большой палец, пошевелил остальными, дразня Ведьму.
Она втянула воздух. Вес этого вдоха заставил шар нырнуть вниз.
«Ближе!» — подумал Вилл.
Но она осторожно кружила над ним, чуя острый запах адреналина из его пор. Вилл вертелся, следя за вращением шара. «Вот ты как! — подумал он. — Хочешь меня закружить! Чтобы мне стало дурно? Чтоб у меня помутилось в голове?»
Оставалось одно, последнее средство.
Он замер, стоя спиной к воздушному шару.
«Ведьма, — подумал он, — не устоишь ведь».
Он слышал звук зеленого илистого облака, этого мешка с влажным воздухом, слышал скрип и трение переплетенных прутьев, чувствуя, как тень холодит ему ноги, спину, затылок.
Близко!
Ведьма сделала вдох, наполнила легкие тяжестью, грузом ночи, балластом звезд и холодного ветра.
Ближе!
Исполинская тень погладила его уши.
Вилл тронул свое оружие.
Тень поглотила его.
Какой-то паук перебрал его волосы — ее рука?
Подавив крик, он развернулся кругом.
Какие-нибудь десятки сантиметров отделяли его от Ведьмы, наклонившейся через край корзины.
Он нагнулся. Схватил оружие.
Почуяв, ощутив, поняв, что он крепко сжимает в руках, Ведьма попыталась криком вытолкнуть воздух из легких.
Вместо этого она от испуга резко вдохнула, добавив балласт шару, и он потащился по крыше.
Вилл натянул тетиву — истребить, уничтожить!
Лук сломался пополам. Вилл уставился на стрелу, которая так и осталась в его руке.
Ведьма сильным выдохом выразила свое облегчение и торжество.
Шар взмыл вверх, ударив Вилла тяжелой корзиной, которая издала сухой, трескучий смешок.
У Ведьмы вырвался новый безумный, ликующий крик.
Вцепившись пальцами в край корзины, Вилл замахнулся свободной рукой и со всей силы метнул стрелу вверх, прямо в плоть воздушного шара.
Ведьма задохнулась от злости. Ее руки тянулись к его лицу.
Тут стрела — как же долго, казалось, она летела! — вонзилась в шар, и наконечник увлек за собой древко, словно взрезая огромный зеленый сыр. Надрез стремительно увеличивался, и поверхность гигантского шара распорола широкая улыбка, и слепая Ведьма что-то бормотала, стонала, кусала губы, злобно визжала, и Вилл продолжал цепляться за край корзины, брыкаясь, и шар шипел, завывал, расточал в стенаниях газ, оплакивая собственную гибель, и воздух наполнялся смрадным дыханием дракона, которое вырывалось из возносящейся вверх оболочки.
Вилл выпустил корзину. Кругом засвистело пространство. Он повернулся, упал на черепицу, поехал вниз по старинной наклонной крыше, скатился ногами вперед к водосточному желобу, опять завис, крича, над пустотой, ухватился руками за желоб, и тот заскрипел, подаваясь, и Вилл успел еще окинуть взглядом небо, где шар, сипя и морщинясь, продолжал устремляться вверх этаким раненым зверем, мешая с облаками свои испуганные выдохи — смертельно раненный мамонт, который никак не хочет умирать, однако приступ жуткого кашля уже выбрасывает последние остатки зловонного дыхания.
Все это промелькнуло перед взором Вилла, затем он полетел, кувыркаясь в воздухе, и даже не успел обрадоваться дереву внизу, которое поймало его, изрядно поцарапало, однако же остановило падение пружинистыми сучьями и ветвями. Словно бумажный змей, лежал он лицом к луне, отдыхая и слушая на досуге последние стенания Ведьмы в предчувствии поминок, пока шар, оглашая мир нечеловеческими причитаниями, уносил ее по спирали прочь от домов, улиц, города.
Широкая прореха улыбки опоясывала воздушный шар, удаляющийся пьяными кругами, чтобы умереть на лугу, откуда он прилетел, теперь же опускался все ниже за спящими, ничего не знающими и не подозревающими домами.
Долго Вилл не смел шевелиться. Взвешенный на ветвях, боясь сорваться и разбиться насмерть о черную землю внизу, он ждал, когда в голове перестанет стучать кувалда.
Биение сердца могло вырвать его из цепких объятий, могло сбросить вниз, но Вилл был рад его слышать, знать, что он жив.
В конце концов, успокоившись, он разобрался со своими конечностями, призвал на помощь небесные силы и стал спускаться с ветки на ветку.
Глава тридцать первая
В оставшиеся часы этой ночи ничего особенного не произошло.
Глава тридцать вторая
На рассвете по каменным небесам покатилась, рассыпая снопы искр, колесница громовержца. Дождь мягко падал на городские купола, журчал из водосточных труб, говорил на диковинных подземных языках под окнами, за которыми Джим и Вилл смотрели рваные сновидения, выбираясь из одного, примеряя другое и убеждаясь, что все они скроены из одной и той же темной ветхой ткани.
Под барабанную дробь дождя случилась еще одна вещь.
На промокшей площадке, занятой Луна-Парком, внезапно с натугой ожила карусель. Из труб ее каллиопы вырвались смрадные испарения музыки.
Пожалуй, во всем городе только один человек услышал и догадался, что карусель снова работает.
Дверь мисс Фоули отворилась и затворилась; по улице заспешили ее шаги.
Дождь сразу прибавил, когда молния исполнила ломаный танец, сорвав покровы с простертой внизу земли, которая тут же снова закуталась в них.
В доме Джима, в доме Вилла, где дождь тыкался носом в окна столовых, долго звучала негромкая речь, иногда голоса вдруг повышались, потом опять шел тихий разговор.
В четверть десятого Джим, надев свой плащ, кепку и резиновые сапоги, презрел погоду, заготовленную ему воскресеньем.
Выйдя, он поглядел на свою крышу, с которой был стерт след огромной улитки. Потом уставился на дверь Вилла, веля ей отвориться. Дверь подчинилась. Показался Вилл, провожаемый голосом отца:
— Мне пойти с тобой?
Вилл решительно мотнул головой.
Под душем небес мальчики сосредоточенно шагали, направляясь в полицейский участок, где собирались все рассказать, и к дому мисс Фоули, где намеревались еще раз извиниться; пока же они просто шли, руки в карманах, размышляя о вчерашних устрашающих загадках. Наконец Джим нарушил молчание:
— Ночью, когда мы окатили крышу и я окончательно лег спать, мне приснилась похоронная процессия. Она двигалась по Главной улице — как будто официальный визит.
— Или… парадное шествие?
— Точно! Тысяча человек, все в черных плащах, черных шляпах, черных штиблетах, и везли они гроб длиной пятнадцать метров!
— Подозрительно!