Дамка хочет говорить, стр. 5
— Молодец! Теперь не закрою в клетке, будешь в кладовке жить, а потом во дворе. Будешь летать, когда захочешь.
Ястреб, наверное, все понял: покачал вытянутым клювом, мол, я согласен.
Еще бы, не согласиться. Выздоровеет окончательно, откормится, а там и вольному воля. Сколько еще цыплят перетаскает.
Виталька начал рассматривать Пираткину клетку.
— Зачем теперь она? Отдай мне, — попросил Виталька, — Голубей заведу.
Бот уже врет, Андрюша, он не любит голубей, я видела, из рогатки в них стрелял. Ему бы только выманить клетку, ты же знаешь. Но все равно Андрюша отдал ему ее.
— Не отдавай, Андрюша! — заворчала я, а Виталька щелкнул меня сильно по носу.
— Не бей Дамку, — заступилась Любушка.
— Видишь, цапнуть хочет, как Пиратку.
— Потому что не любит тебя. Она всех любит, а тебя нет, ты все время дразнишь ее.
— Ладно, больше не буду, только не сердись… Приходи к нам, у Нины говорящая кукла.
— Да-а, я боюсь Розку. Она такая злющая, не то что Дамка.
— Уж твоя Дамка, — рассмеялся Виталька. — Облезлая, старая.
— И нет, и нет, самая красивая!
Виталька еще пуще рассмеялся и погладил Любушку по голове.
— Смотри, как защищаешь.
— Неужели я на самом деле облезлая? Нет, это Виталька со зла говорит.
Дорогая Любушка, ты удивляешься, почему меня не любит Виталька? Потому что я не люблю его. Он ничего не дает. Только ты не замечаешь и думаешь, что он добрый. Зовет тебя с куклой поиграть, но ведь она не его. Чужое ему нисколечко не жалко, а вот попроси хоть что-нибудь его собственное. Нарочно попроси. Только ты не догадаешься нарочно попросить.
Знаешь, что он однажды натворил? Андрюша с ребятами на рыбалке пекли картошку. У нас поспевает раньше, чем у других. Хозяйка все говорит: «Хоть бы скорей Дима приехал из училища механизаторов на побывку, новой, свежей картошки попробовал бы».
Ребята хвалили, мол, крупная, вкусная, а Виталька заспорил, что у него тоже выросла ранняя и такая же большая: «Завтра свою принесу — увидите».
Как бы не так — свою! Ночью забрался на наш огород и давай дергать кусты. И в сумку, в сумку прячет картошку. А хитрый какой: кусты потыкал, будто так и было. Я облаяла его, а он не боится. Вовсю лаю, скулю, но никто из наших не выходит. Виталька пнул так, что я перевернулась. Тут уж я вцепилась в штанину — выдрала клок. Ненавижу трусов и воров, они больше всех обижают собак.
…На рыбалке ребята хвалили его картошку, мол, такая же вкуснятина.
— Эта не Виталькина, а наша, — говорила я, но никто меня не слушал.
Вечером Виталька пришел к нам как ни в чем не бывало. С Андрюшкой в саду за столиком рисовали карикатуры и сочиняли частушки про двоечников, грязнуль и прогульщиков. Виталька любит про других сочинять.
— Виталька своровал у нас картошку, — сказала Андрюше. — Сочини про своего дружка частушку.
Конечно, сочинил бы, если бы понял меня.
— Эх, и надоедливая же твоя Дамка, — сказал Виталька, ему видно хотелось пнуть меня незаметно, но я отскочила.
Если бы я умела писать, вывела бы крупными буквами в классной «Молнии»: «Виталька — вор».
— Ребята, идите-ка сюда! — позвала тетя Катя. — Для Димы оставили побольше кусты и нет!
— Безобразие! — сказал Виталька. — Есть ведь такие.
Я завизжала, залаяла на Витальку. «Это он!»
Но никто не понял, Андрюшка на меня же и рассердился:
— Сдурела, на своих лаять!
— Да какой же он свой? — возмутилась я.
— Дура твоя Дамка, — сказал Виталька. — Вора проморгала. Гони ее со двора. Моя Розка в клочья бы разорвала…
Виталька, конечно, догадался, что говорю про него, толкнул меня ногой, а ты, Любушка, увидела.
— Чего пинаешь нашу Дамку, — заступилась Любушка.
Ах, если бы ты видела, сколько раз он меня пинал!
— Я поиграл, — соврал Виталька.
— Играют руками, потихоньку… И весело, с улыбкой играют, а ты злишься, знаю.
— Эх, Любушка, ничего ты не знаешь, да и вряд ли узнаешь…
Был бы мой Бобка помощник, мы бы Витальке показали!
6
Люблю твой день рождения, моя хозяюшка! Чувствую его заранее. А как весело бывает в этот день! Ты только и знала, что со мной разговаривала.
Скучно утром одной, и я решила: пока Любушка спит — навещу Тимку. А вдруг и Мария Алексеевна приехала! Не думала, что я так привыкла к ней. Выбегу утром во двор, и вроде чего-то не хватает.
Тимке на крыльце неуютно, у всех на виду: кто ни пройдет — кличет его или заходит в ограду. Отчаянно закатывается Тимка, красные глаза того и гляди лопнут. Нелюдим он почему-то и злющий стал, как Виталькина Розка.
Полежал, полежал Тим на крыльце, а на ночь все же залез в новую будку. И словно бы сам на цепь привязался: наружу не выходит, прячется подальше, если кто из ребят или собак появляется. Только Любушку признает, тоскливо глядит ей в глаза, слушает внимательно. При словах «тетя Маша» Тим вздрагивает, выскакивает на крыльцо, но потом снова прячется.
И чего находит приятного сидеть в такую теплынь в будке?
— Мы тебя любим, ты же самый беленький у нас, самый нежненький, красивенький: розовые глазки, розовый носик… Ну ешь, а то похудеешь, и Мария Алексеевна не узнает, ешь, тебе говорят.
Небось меня так никто не упрашивает. Но Тимка, облизнувшись, все равно смотрит только на Любушку, ожидая чего-то.
Она уходит, и Тим нехотя начинает есть, глядя поверх миски, словно боится удара. Ничего, привыкнешь. Через недельку мы подружимся с тобой и будем бегать по деревне, а летом на речку.
Сейчас Тим сидит по-прежнему настороженный, боясь нападения.
— Идем к нам, скоро Любушка выйдет.
— Моя будка, уходи! — прогоняет он меня.
— Не съем твою будку, идем.
Но он, ворча, забился в дальний угол. Хожу вокруг дома Марии Алексеевны и слышу вздохи Тимки. Бедняга, даже лаять разучился, только кашляешь, словно кость в горло попала.
Андрюшка рассказывал, что ты к нему начинаешь привыкать, и когда радуешься, хочешь звонко приветствовать его, но раздаются только хрип и кашель, потому что на всех подряд злобно лаешь. А за что ты на людей сердишься? На тебя никто никогда не кричал, не бил, все только ласково — Тим да Тимушка… Ты даже не знаешь, что такое голод, когда с поджатым брюхом рыскаешь по всей деревне с одной только мыслью: где раздобыть хотя бы обглоданную кость, чтобы было молоко твоим прожорливым щенятам… Ты даже не знаешь, как вкусно сырое мясо! Ты жил в неведении, пригретый доброй хозяйкой.
И вдруг слышу истошный лай Бобика, злобное шипение и мяуканье. Прибежала и вижу: Бобик лапой морду гладит. Ага, досталось от Мурки, так тебе и надо, не лезь!
Не терпит кошек. И вот загнал Мурку на дерево. Удивляюсь, как она махнула по гладкому стволу на такой высокий сук. Бобик задрал морду: «Попробуй слезь, покажу, как в нашем дворе появляться». Эх, не достать! Поворчал, покрутился, поглядывая с угрозой на Мурку, да и пошел себе валяться за сарай, возле стога сена.
Признаюсь, раньше тоже во всю прыть гонялась за кошками. Сама не знаю, за что их не любила. Просто за то, что у них все не такое, как у нас: и морда, и голос, и хвост. А теперь я к ним привыкла: пусть живут, как хотят.
А Бобка все разбойничает. Преспокойненько вылакает у нашей Мурки из чашки молоко или отнимет кусок хлеба, косточку… Мурка посмотрит на него без злобы да замяукает — мол, что ты делаешь? Не умеет постоять за себя. Уж я бы на ее месте!
Отругала Бобика:
— Еще погонишься за кошкой — укушу!
Понурил голову, сейчас опять скажет: «Больше не буду». Нет, поднял морду и улыбнулся, молодые клыки показал. Я опустила хвост.
— А ну — марш в будку!..
Ой, моя хозяюшка показалась!
— Куда ты? — донесся из комнаты голос матери. — Посиди с нами.
— Сейчас, мам, — Любушка подбежала ко мне и дала конфетку. — Дамка, у меня праздник, день рождения! Только открыла глаза, а мама ка-ак поцелует, а папа тоже как поцелует да как поднимет до потолка! Андрюшка глядит, глядит на меня и стесняется. А я сама поцеловала его. Забавный Андрюшка… Ой, чуть не забыла — посмотри, какие подарили кофточку и колготки!