Надеюсь и люблю, стр. 36

– Почему я прекрасно помню тот момент, когда влюбился в тебя, и совсем не помню конца? Наш роман я вижу ясно, как вино сквозь хрустальные стенки бокала, но наш брак, наша жизнь безвозвратно потеряны для меня. Я помню только тот день, когда ты ушла. Я даже не пытался остановить тебя. Или все же пытался? Сказал ли я «не уходи»? Мог ли я представить, что со мной будет без тебя, каким я стану? – Он вздохнул. – Господи, Кайла, да разве я тогда задумывался об этом?

Она слышит, как он называет ее по имени.

Она пытается дотянуться до него, но рядом никого нет. Она чувствует, что ее снова охватывает панический страх, овладевает ею, как стремительный вихрь.

В ее мозгу проносятся разрозненные картины, как в детском калейдоскопе, и наконец останавливаются. Какой-то дом.

Она хочет позвать Джулиана, но голос ей не повинуется. Издалека доносится слабый стон. Это стонет она сама… а может, и нет…

Теперь она в Голливуде, в их доме, ждет Джулиана. Она смотрит в окно, но вокруг все серо – деревья, цветы, небо. Единственное черное пятно в этой серой пелене – ворона, которая сидит на ветке и каркает, глядя на нее.

Нет, это не ворона. Это кричит ее ребенок. Она оборачивается, чтобы подойти к дочери, но слышит торопливые шаги няни. Она в растерянности, потому что не хочет мешать пожилой опытной женщине успокаивать младенца.

Она устала от своей жизни, полной вечеринок, наркотиков и секса в чужих постелях. Устала от общества хрупких красивых женщин с пустым взглядом, которые не носят в портмоне фотографий своих детей. Она чувствует себя еще более одинокой, чем прежде. С тех пор как родилась Джейси, Джулиан отдалился от нее. Он никогда не берет дочь на руки, не говорит с ней. Вместо этого он нанимает посторонних женщин, чтобы они выполняли обязанности, о которых Кайла мечтала всю жизнь.

Почему рождение дочери не изменило его? Она, напротив, каждой клеточкой ощущала себя совершенно по-новому.

Она стоит у камина в полумраке гостиной. Фарфоровые изразцы хранят воспоминание о звуке и цвете пылающего огня, но не могут согреть.

Когда Джулиан возвращается домой – поздно и, как всегда, в облаке сладких духов, принадлежащих другой женщине, – она замечает, что он постарел и устал, и думает о том, давно ли это началось и как долго будет продолжаться. Наркотики и алкоголь оставили болезненный отпечаток не только на его лице, но и на том, как он говорит и двигается.

– Джул? – тихо окликает она мужа.

– Привет, крошка.

Он оборачивается к ней с улыбкой, подходит ближе, и она замечает черные круги у него под глазами, покрасневший от аллергического насморка нос – результат злоупотребления кокаином. Его движения неуверенны, жесты разболтанны, как у марионетки с ослабшими нитками. У нее разрывается сердце при виде того, в какую развалину он превратился за последнее время.

Она берет его за руку, стараясь не замечать, как влажна его ладонь, как дрожат скрюченные пальцы, и смотрит ему в глаза сквозь пелену горячих слез.

– Нам надо поговорить, Джул.

Она замечает, как растерянно бегают его глаза, хотя он и храбрится.

– Не нужно, Кай, не начинай… Я знаю, что пропустил день рождения девочки. Но давай не будем делать из этого катастрофу.

Он высвобождает руку, подходит к бару, наливает себе виски и выпивает его слишком торопливо. Затем достает из кармана пакетик с кокаином.

Она смотрит, как он нюхает наркотик, и, не найдя слов, чтобы выразить всю глубину своей тоски, отворачивается.

– Нам нужно что-то изменить в нашей жизни, Джулиан.

– Я знаю, детка, – шепчет он и целует ее лоб, щеки, глаза. – Мы обязательно это сделаем.

I Слезы дрожат у нее на ресницах, и она не в силах сдержать их. Он говорил так сотни раз, но этот ответ ее больше не устраивает.

– Я не могу больше видеть, как ты убиваешь себя, Джул. Я слишком люблю тебя для этого и не могу допустить, чтобы Джулиана выросла в такой обстановке. Я хочу, чтобы она чувствовала себя защищенной.

– Наконец-то ты это поняла, – хмурится он.

Она отворачивается и отходит к окну. Как странно, что порой жизнь меняется в считанные мгновения! Одна минута, несколько ничего не значащих слов, и ты вдруг видишь то, чего не замечал раньше.

Она чувствует, как он подходит к ней сзади. В окне появляется его отражение.

– Ты имеешь в виду то, что сказал мне тогда в Санвиле? – равнодушно спрашивает она. – Ты ведь не хотел жениться на мне.

– Я не хотел потерять тебя.

Она понимает, что он не видит пропасти между ее вопросом и его ответом.

Она не может растить Джейси в его мире. Дело не в том, любит ли она Джулиана. Она просто не желает своей дочери такой жизни. Кайла на себе испытала, каково это – иметь отца, который знать не хочет своего ребенка.

– Мне очень жаль, Джулиан, – шепчет она, чувствуя, как обжигающие слезы катятся по ее щекам.

– Я люблю тебя, Кайла, но не могу измениться. Я такой, какой есть, – говорит он, обнимая ее сзади за плечи.

Она прикасается к его лицу, ощущая, как между пальцами струятся его слезы.

– Я люблю тебя, Джулиан. Больше, чем… – Она замолкает, потому что в мире нет ничего, что могло бы сравниться с ее чувством к этому мужчине. – Мне бы хотелось, чтобы мы состарились и поседели и чтобы вся эта жизнь осталась далеко позади. Мне бы хотелось, чтобы нам было по шестьдесят лет и чтобы мы сидели вдвоем у камина, смотрели на фотографии наших внуков и смеялись над нашей теперешней жизнью. Мне бы так этого хотелось… – Она хватается рукой за горло и умолкает.

Для нее это слишком мучительно, все эти воспоминания. Она закрывает глаза и снова проваливается в спасительную, уютную темноту…

За ужином в тот день Лайем много улыбался и старался втянуть в разговор своих обожаемых детей, однако все попытки оказались тщетными, и между его фразами повисала полная тишина. Накладывая себе рис, он случайно заметил свое отражение в серебряном половнике. Страх снова охватил его, как будто он нырнул в прорубь на озере Ангела темной зимней ночью. Рука вдруг задрожала так, что половник отбил дробь по тарелке.

– Папа, с тобой все в порядке? – Глаза Брета округлились от изумления.

Лайем вытянул вперед руки. Даже если кого-то и удивил этот его жест, никто не подал вида.

– Давайте возьмемся за руки, – сказал он.

В одной его ладони оказалась маленькая ручонка Брета, в другой – нежные пальцы Джейси. Роза дотянулась до них с противоположной стороны стола. В теплом, любящем прикосновении своих близких Лайем вновь обрел веру, которая была ему так необходима.

– Давайте помолимся. Роза, прочти молитву.

Теща внимательно посмотрела на него, кивнула и закрыла глаза, чуть склонив голову. Ее низкий грудной голос зазвучал в тишине, как прекрасная музыка.

– Отец наш Небесный, благодарим Тебя за то, что мы вчетвером собрались за этим столом, за любовь, которая нас объединяет и дает нам силы. Благодарим Тебя за то, что Микаэла жива. Мы знаем, что Ты видишь ее, заботишься о ней, хранишь ее и благословляешь Своим присутствием в черной пропасти ее сна. Снова молим Тебя, Господи: верни ее поскорее в любящие объятия ее семьи. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Лайем открыл глаза и обвел взглядом детей.

– Я люблю вас, – прошептал он.

Теперь лучшими моментами их жизни были такие, как этот, когда все напоминало о прошлом. Они научились находить радость в простых вещах, из которых состоит повседневность, и быть благодарными за то, что жизнь продолжается.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 18

Теперь вода прозрачно-голубая. Она на дне плавательного бассейна, смотрит вверх сквозь синюю толщу. В ногах и руках тяжесть, вода сковывает ее движения. Но все же она еще в состоянии двигаться – если как следует сосредоточиться, сконцентрировать волю, то можно пошевелить пальцами рук и ног. Она знает, что когда-то давно это для нее не означало почти ничего, ведь даже новорожденный младенец может двигаться активнее, но теперь, в этом чистом голубом бассейне, для нее в движении сосредоточена сама жизнь.