Пламя гнева, стр. 19

Глава пятнадцатая

На новом месте

В старый дом на окраине Рангкас-Бетунга, маленького бамбукового городка западной Явы, приехал новый ассистент-резидент, Эдвард Деккер, с женой и маленьким сыном.

В первый же день Эдвард осмотрел дом и усадьбу.

Сад давно заглох, дом был старый. Одной стороной он выходил на пустынную дорогу, другой — на заросший колючками глухой участок. Затопленные рисовые поля подходили к дому с третьей стороны, и после дождя, когда переполнялись канавы, огораживающие поле, мутная вода затекала под самую веранду дома.

Эдвард занялся садом. Он хотел отвоевать у колючего пустыря место для цветника. Сам вскопал лопатой землю перед низкой верандой, очистил от сорняков и посадил на клумбах европейские цветы: астры, левкои.

В душной сырости тропиков, точно торопясь, в шесть-восемь дней из земли поднялись буйные побеги. Но вместе с цветами вставала опять высокая колючая клагга, кактус, ещё какие-то упрямые серо-зеленые колючки, и через неделю-полторы Эдвардова сада нельзя было отличить от колючей путаницы окружающего пустыря.

Эдвард снова расчистил свой участок. Он выполол сорняки, углубил канаву.

— Если тебе что-нибудь удаётся, продолжай работать, — твердил Эдвард. — Если не удаётся, — всё равно продолжай!

Тринадцать лет прошло с того памятного для Эдварда восемьсот сорок третьего года. Многое изменилось с той поры. Тогда он был беден, безвестен и гол, сейчас занимал почётную должность помощника самого резидента. У него был сад, дом, слуги. Он и лицом и движениями мало походил теперь на прежнего Эдварда. Тот был порывист, робок и быстр, — этот нескор и осмотрителен в движениях. Кто знал когда-то его отца, капитана Деккера, тот нашёл бы сейчас, что Эдвард стал больше похож на отца. Он рано начал сутулиться и привык к трубке. Желтизна легла на его лицо, — желтизна кожи европейца, который слишком долго живёт в тропиках.

Ява, Целебес, снова Ява… Нигде Эдвард не служил дольше полутора-двух лет. Он срывался и просил перевода или его переводили без его просьбы. «Способный чиновник! — говорили о Деккере в Колониальном управлении. — Способный чиновник, но сумасбродный, невыдержанный человек!»

В Пурвакарте [33] был голод, в Менадо [34] — волнения, на Амбойне — восстание. Эдвард везде заступался за крестьян и везде ссорился с властями.

— Ты мне обещал! — говорила Эвердина.

— Да, Эвердина, но разве я сейчас неправ?

— Конечно, Эдвард, ты прав! — И они переезжали в другое место.

Маленький Эдвард родился у них в Менадо на Целебесе, в загородном доме среди какаовых деревьев.

Им дёшево сдали тогда в наём просторный дом на заброшенной плантации. Какая-то болезнь разъедала стволы какаовых деревцов на этой плантации, — должно быть, от паров соседнего вулкана. Плантация стала бездоходной, и владелец оставил её. Они с Эвердиной были одни в большом запущенном доме с деревянными колоннами. Какаовые деревца стояли голые, зато вокруг дома круглый год цвела красная и белая азалия. В Менадо они провели три спокойных года. Потом у Эдварда опять вышло столкновение с властями, и их перевели сюда, в западную провинцию Явы.

Им обоим понравилось в Рангкас-Бетунге. Дом был просторный, стоял в стороне; резной деревянный павлин распускал крашеный хвост на крыше дома.

— Здесь нам будет хорошо, — твердил Эдвард с первого дня приезда. — Ты увидишь, Эвердина, здесь мы отдохнём.

Он окапывал свои клумбы в саду.

— Какая плодородная земля в Лебаке!.. — Он поднимал на лопате блестящие, жирные комья. — Смотри, Эвердина, какая плодородная земля!.. Разве могут люди голодать на такой земле?

В один из первых дней Эдвард с маленьким Эду до вечера работали в саду. Уже темнело; они собрали совки, лопаты и хотели уже вернуться в комнаты. Тут Эдвард услышал странный звук под забором, точно большой пёс негромко царапался и выл по ту сторону на пустыре.

Эдвард подошёл к забору, и шум затих. Эдвард осмотрел забор, сад, пустырь, — никого не было видно.

На другой вечер шум повторился. На этот раз звук был громче, явственнее, — точно не одна, а несколько собак выли от боли под забором. Эдвард подкрался тихо, как мог; это были люди. Они разбежались, исчезли, как тени. Ни один не обернулся на оклик Эдварда.

Несколько дней спустя Эвердина заметила днём на пустыре незнакомого яванца в цветной тряпке, намотанной на голову. Яванец сидел на корточках на земле, свесив руки с колен. Он был худ и жалок и со страхом смотрел на неё. Эвердина позвала Эдварда, но едва Эдвард сошёл со ступенек веранды, — яванец скрылся.

Он показался и на следующий день. Человек сидел совсем близко, на краю канавы, огораживающей сад, и внимательно смотрел на окна дома. Но едва Эдвард подошёл ближе, яванец убежал.

К вечеру Эдвард вышел в сад. У изгороди он наткнулся на спящего человека. Тот самый яванец! Только сейчас Эдвард разглядел его. Это был старик. Морщины старости и горя собирались в жалостную гримасу на его тёмном безбородом лице. Эдвард коснулся его руки.

Старик открыл глаза.

— Туван! — он отчаянно огляделся и побежал прочь.

— Погоди, старик, погоди! — Эдвард нагнал его. — Скажи мне, старик, зачем я тебе нужен? Зачем ты бродишь, как вор, вокруг моего дома вот уже несколько дней?

Старик лёг в пыль у ног тувана.

— Помоги, туван!

— Что с тобою? Забрали что-нибудь у тебя?

— Да, да! — Старик тряс головой.

— Что забрали? Говори! Рис? Кукурузу?

— Нет! Нет!

— Дом? — спросил Эдвард. — Буйволов?

— Нет! Нет!

— Что же?

Старик поднял к нему запылённое тёмное лицо.

— Сына! — крикнул старик. — Младшего сына!

— Кто же? Кто велел забрать у тебя сына?

Туземец вдруг снова с ужасом оглянулся, быстро сделал «сумба» и убежал. Эдвард не успел спросить ни имени, ни деревни.

— Что это за человек? — спросила у Эдварда Эвердина, когда он вернулся на веранду.

Эдвард прочёл тревогу в её серых глазах.

— Да, Эвердина, — сказал Эдвард. Он отвечал на её мысль. — Да, Эвердина… Кажется, нам и здесь не придётся отдохнуть.

Глава шестнадцатая

Раджа

Прошло два дня, и молодой яванец Касим прибежал под окна ассистент-резидента. В каждой руке Касима было по крису, он тряс обоими крисами сразу. Он кричал на трёх языках, мешая второпях вместе голландские, яванские и малайские слова. У него забрали буйволов, только вчера, обоих, — всё, что у него было! Касим громко кричал и бил кулаком землю; твёрдая, как камень, земля у него на поле, ему отвели такой плохой участок, — ему нужен крепкий буйвол, чтобы вести плуг. Парень показывал руки: как он вспашет землю голыми руками, как посеет рис? Что они будут есть? Какую соберут жатву?

— Кто забрал? — спросил Эдвард.

— Раджа Адхипатти, да будет имя его благословенно… Несчастный я!.. Несчастная моя жена!.. Что мы будем делать?

— Раджа Адхипатти?

Эвердина видела, как насторожились у Эдварда глаза, из голубых сделались синими, тёмными.

— Иди домой, Касим, — сказал Эдвард. — Тебе вернут твоих буйволов.

Он велел седлать коня.

До кратона [35] раджи, туземного князя и регента, было четыре индийских паля.

Эдвард спешился у входа и ожидал в тени. Две столетние индийские смоковницы, посаженные, по древнему обычаю, у ворот княжеского дома, покрывали благодатной тенью подходы к каменному кратону.

Кривобокий старик в зелёной кабайе, в плоской шапочке слуги, с пузырём на макушке выбежал навстречу Эдварду. Он лёг в пыль у головы его коня и попросил «высокого, милостивого, справедливого тувана осчастливить его хозяина и войти в дом».

Эдвард переступил порог. Внутри кратона пахло кислым варевом и чадом жаровен. В тесных каменных закоулках копошились слуги. Кривобокий вёл его дальше, во внутренние покои.