Сотрудник ЧК, стр. 12
— Зря мы его одного отпустили, — недовольно проговорил Силин. — Сразу надо было идти — и никаких!
— Нельзя, Петро, — урезонивал его Попов. — Как-никак дипломатическое лицо!
— Плевал я на это лицо! — сказал Ващенко и действительно сплюнул в угол. — Злыдень, и все!
— Ну, ну!..
Дубовая дверь отворилась, вышел высокий человек в длинном, до пят, шелковом стеганом халате. Кисти плетеного кушака свисали до самых его колен. Лицо у человека было гладкое, неподвижное, с памятным Лешке безгубым ртом. За ним показался старикашка.
— Господин Бодуэн вас слушает, — сказал он.
Попов обернулся к Лешке:
— Это тот самый?
Лешка кивнул головой:
— Он…
Бодуэн тоже взглянул на Лешку и слегка прищурился, точно вспоминая, где он его видел.
Попов подошел к иностранцу, держа наган в опущенной руке.
— Я — член Совета пяти, — сказал он. — Мы должны осмотреть ваш дом.
Эконом быстро залопотал не по-русски, переводя его слова. Бодуэн что-то отрывисто проговорил, и старик перевел:
— Господин Бодуэн выражает протест против ваших действий. Он спрашивает господина — не имею удовольствия знать фамилии, — известно ли ему, что такое экстерриториальность?
Незнакомое слово смутило всех, кроме Попова, который в прошлом был студентом.
— Господин Бодуэн, — насмешливо оказал он, — по-видимому, недавно разучился разговаривать по-русски? Это, впрочем, не играет роли. Да, мы имеем представление… Экстерриториальность обеспечивает неприкосновенность дипломатическому представителю, но не тем злоумышленникам, которых он покрывает… Только что мы схватили немецкого шпиона, вышедшего из вашего дома…
Пантюшка дернул Лешку за рукав: что он говорит?.. Лешка сжал зубы и отпихнул его локтем. Это не укрылось от внимания Бодуэна. Тонкая прямая щель его рта чуть-чуть растянулась.
— У нас есть основания предполагать, — продолжал Попов, — что здесь скрывается еще кто-то. Ввиду осадного положения Херсона, мы должны подвергнуть дом обыску.
Старичок быстро переводил. Выслушав ответ своего хозяина, он сказал:
— Господин Бодуэн предупреждает вас, что, если будет нарушена неприкосновенность дипломатического жилища, он обратится к своему правительству.
Попов нетерпеливо тряхнул головой:
— Это его право! — И он обернулся к своим: — Ващенко, ты, пожалуй, побудь здесь. Петро и Зуев, пошли!
Бодуэн быстро что-то сказал эконому, и тот юркнул в дверь. Сам он остался на месте, загораживая собой вход. Попов подошел к нему вплотную:
— Разрешите пройти!
Тот не пошевелился.
— Разрешите пройти, говорю! — повторил Попов, и голос его зазвучал угрожающе.
По-прежнему держа руки за спиной, Бодуэн отступил на шаг к двери и вдруг заговорил по-русски, медленно, четко выговаривая каждый слог:
— Именем великой державы, которую я имею честь здесь представлять, я категорически возражаю против врывательства в принадлежащий ей дом!
— Ага! — усмехнулся Попов. — Вы вспомнили русский язык! Вы, по-видимому, хорошо знаете и немецкий, если так легко понимаете немецких шпионов… Хватит болтать: посторонитесь, уважаемый!
— Я еще раз повторяю… — начал было Бодуэн.
Он не успел договорить. На улице раздались крики, топот, хлестнули выстрелы. Попов резко обернулся:
— Что там такое?
Силин сделал ему знак остаться на месте и вышел на крыльцо. Лешка и Пантюшка выскочили тоже.
В темноте недалеко от дома лежал человек. Другой наклонился над ним.
— Что случилось? — крикнул Силин.
— Товарищ Силин, — выпрямившись, сказал фронтовик, остававшийся возле дома на карауле, — этот из окна сиганул. Я шумнул: «Стой!» А он стреляет. Пришлось и мне.
— Убил?
— Кажись, есть немного…
Силин подошел ближе и зажег спичку.
На булыжной мостовой, откинув руку с пистолетом, лежал человек в короткой рваной поддевке. Огонек спички отразился в его открытых глазах. Плоская кепчонка отлетела в сторону, обнажив лысый череп. Силин расстегнул поддевку, под ней оказался немецкий френч. Тщательно обыскав убитого, Силин, с помощью ребят, стащил с него сапоги и обшарил ноги. В шерстяном носке он нашел пачку бумажек…
Затем они вернулись в дом.
— Из окна выскочил вооруженный человек, — сказал Силин Попову.
Тот обернулся к Бодуэну:
— Ну что вы на это скажете?
Бодуэн не ответил. Он здорово умел владеть собой, этот иностранец: на его бритом лице не дрогнул ни один мускул.
— Так… — проговорил Попов.
Решительно отстранив Бодуэна плечом, он вместе с Силиным и Зуевым вошел во внутренние комнаты особняка…
Все молчали. Бодуэн, прислонившись к косяку, стоял неподвижно, вздернув острый подбородок.
Когда Попов с фронтовиками вернулись, каждый из них нес на плечах новенькие винтовки. Попов задержался перед Бодуэном.
— Найденное у вас оружие русского образца мы конфискуем, — сказал он. — Завтра вам будет предоставлена возможность уехать из Херсона.
Бодуэн не ответил, глядя мимо него. Попов сбежал по лестнице:
— Все. Можно идти.
Знакомство продолжается
Вернувшись в штаб, Силин первым делом осведомился у часового, не выходил ли кто-нибудь из гостиницы. Часовой сказал, что он никого не выпускал, кроме ординарцев, и что штабных на месте нет никого, кроме Киренко.
— Ващенко, распорядись насчет винтовок, — сказал Силин, — а вы, ребята, идите с нами.
Они вчетвером поднялись на второй этаж. В канцелярии было светло: горело несколько фонарей на стенах. Писаря спали, уронив головы на стол. Двое фронтовиков дымили цигарками возле двери — это были часовые, оставленные здесь Силиным, когда он уходил с Пантюшкой.
Со своего места встала машинистка.
— Товарищ Попов, — заговорила она требовательным, обиженным тоном. — Я не понимаю, почему со мной так обращаются! Эти люди не выпускают меня из помещения. Я ведь в конце концов не военнослужащая! Уже ночь, имею я право отдохнуть?
— Сейчас разберемся, — ответил Попов, искоса взглянув на нее.
Вместе с Силиным он скрылся в комнате Совета. Ребята остались в канцелярии.
Лешка смотрел на машинистку и думал: вот из-за этой женщины погибли Костюков и Пахря…
Было что-то болезненное, нечистое в ее белом лице, в бегающих глазах, полуприкрытых тонкой лиловой кожицей век, в каждом ее движении, нервном и порывистом. Присев к столу, она вытягивала шею, прислушиваясь к неразборчивому гулу голосов за стеной.
Голоса стали громче, еще громче… Проснулись писаря.
Дверь распахнулась, и на пороге появился огромный, встрепанный Киренко. Силин и Попов попытались удержать его. Но Киренко вырвался и, грузно ступая, так, что в фонарях затрепетали огоньки, подошел к столу машинистки.
— Вот эта?! — хрипло спросил он. — Вот эта самая?
Женщина вскочила. Лицо ее стало покрываться прозрачной пергаментной желтизной. Киренко смотрел на нее в упор.
— Это ты… Костюкова загубила?.. — придыхая на каждом слове, проговорил он.
— Что он говорит?! Я не понимаю… — забормотала она, жалко и растерянно оглядываясь на Силина и Попова.
— Не понимаешь?! А!.. — И Киренко начал обрывать застежку на кобуре.
— Что вы делаете! — Женщина отшатнулась к стене, расширенными глазами следя за его пальцами.
— Стой, Павло! — Силин схватил Киренко за руку. — Поговорить надо!
— Пусти! — хрипел тот. — Пусти! Раздавлю гадину!
С помощью Попова и часовых Силину удалось оттеснить его к двери.
— Ну, вам теперь все ясно? — спросил Попов у машинистки.
Она с трудом проговорила:
— Я ничего… не… понимаю…
— Ах, вы еще не понимаете, мадам, или как вас там… фон Гревенец!
У женщины дрогнули плечи. Точно защищаясь, она вытянула перед собой узкие ладони:
— Что вы! Что вы! Это ложь!
— Ложь, говорите? А это тоже ложь? — И Попов помахал измятым листом копировальной бумаги. — Узнаете? — Он поднял копировку на свет и медленно прочитал: — «Командиру революционного отряда севастопольских матросов товарищу Мокроусову… Приказ…» Это вы печатали? Мы изъяли этот документ у убитого немецкого шпиона!