SEX в большой политике. Самоучитель self-made woman, стр. 29
Ключевым был совет моего мужа. Я опять канителилась со сбором средств. Он подсказал очень технологичную вещь: все уже знают про твои ценности. А ты можешь освоить такую модель? Говоришь: мне много денег не надо. Вы даете пятьсот долларов в месяц и за это имеете ощущение счастья, что финансируете идейного соратника. Даете две тысячи долларов в месяц и участвуете в комиссиях и в принятии решения. Даете пять тысяч – и с вами ведут приватные переговоры перед принятием решения. Лоббирование частных интересов исключается. И ни слова больше. Модель мне понравилась, и я при первом же удобном случае решила ее опробовать. Случай не заставил ждать: я уже не помню, куда летела, и в самолете незнакомый мне предприниматель отвел меня к сортиру и сказал, что желает тратить свои деньги на мою партию. На каких условиях это возможно?
До разговора с мужем я бы опять начала про ценности и отказ от лоббирования отдельных интересов. Теперь же была краткой: пятьсот – личное счастье, две – участие в обсуждениях тактики, пять – стратегическое партнерство. Понятно? Понятно. На этом разговор закончился. Он позвонил через три месяца: я согласен. На что? На первый вариант. И дальше – два года по пятьсот долларов.
Но когда речь идет о серьезных суммах, лучше самой не вести конкретные разговоры. Пусть ими занимается доверенное лицо мужского рода. У меня это лицо – муж. Он составляет сметы, по обоюдному согласию отчитывается перед спонсором или не отчитывается, если позиция спонсора более доверительная: «Я финансирую не свой коммерческий проект, не бизнес, а политику. Отчеты мне ни к чему. Если на мои деньги она не секретаря наймет, а имиджмейкера или купит деловой костюм, значит, так надо».
Веселись, душа, пей и ешь: совет четвертый
Когда сдают нервы, когда мир становится не мил, свет становится не бел, что нужно сделать женщине, чтобы минута слабости не переросла в часы, дни, годы депрессии, чтобы рухнуть окончательно и уже не подняться? Начать себя жалеть. А что возвращает нам краски и настроение? Хороший шопинг и хороший шейпинг. В 1993 году у меня был момент отчаяния, когда я, трясясь от озноба и обиды, объявила своему пресс-секретарю Игорю: «Я больше не хочу никуда избираться. Я хочу домой, я хочу к маме». Ничего экстраординарного в тот день не случилось. Подумаешь, нетопленый актовый зал школы, к которой мы пробивались через поле, по горло в сугробах, срезая путь, чтобы не опоздать. Подумаешь, на встречу с кандидатом в двадцатиградусный мороз никто не явился, кроме двух существ в ушанках. Подумаешь, они обозвали меня японской мразью, поганящей их русскую землю. Рядовой эпизод предвыборной кампании. Но, видимо, накопилось. «Спокуха», – сказал мой пресс-секретарь и вместо дома притащил меня на ночную дискотеку. Я танцевала до утра и до изнеможения. Утром, расставаясь, Игорь спросил: «Будем продолжать?». «Будем продолжать!» – ответила я.
Второй раз я уже сама устроила танцы до упаду в ночь подведения итогов президентских выборов 2004 года. Вместо того, чтобы нюхать нашатырь под диаграммами, консультироваться с аналитиками и психиатрами, я устроила вечеринку с хорошим названием: «Мы выбрали друг друга». Туда наприглашала кучу приятного народа, группа «Ундервуд» спела песню «Покуситесь на президента». Вечеринка удалась.
Но и без всяких чрезвычайных ситуаций – увидела красивое платье: забудь о народе, покупай платье, ходи на дискотеки. Не думай с утра до вечера, как там без меня народ? Он без тебя – прекрасно! Это все от гордыни.
И последнее, заветное: считается, что политика гробит в женщине женщину, превращает ее в танк. Мужчине, делающему карьеру, никто не скажет: ты такой классный! Зачем тебе эта политика? Ходи по подиуму, или, если нет, то все равно плохо, так как она – синий чулок. Ложь. Я всю жизнь была девочкой в футляре, подростком в футляре, студенткой в футляре, мнс в футляре, потом занялась политикой, и она заставила футляр снять. С 93-го года я непрерывно общаюсь. Я впустила в себя большой мир. Это привело к развитию новых качеств. Во мне вдруг обнаружились и легкость, и контактность, и коммуникабельность, и чувственность. Именно – чувственность. Помню, в 95-м, после победы на выборах, я лежала с подругой на пляже и думала: вот я депутат, я известна во всей России, почему же я такая несчастная? Ничего не хочу. Не хочу быть сильной. Не хочу быть самодостаточной. Мне недостаточно самой себя. Хочу ехать на красивой машине вдоль океанского побережья. И чтобы вел ее он, плейбой с вьющимися, до плеч волосами. И чтобы левая рука лежала на руле, а правая – на моем колене. И чтобы был влюблен в меня до безумия. И чтобы океан – шумел… Кстати, все сбылось до мелочей!
Домашнее задание
Обсуждается серьезный вопрос. Обстановка накалилась, и мужчины перешли на мат, используя его не в форме междометий и связок, а как основную функциональную единицу речи. Ваша реакция?
а) Сделаете замечание… сделаете повторное замечание… сделаете замечание еще раз… сделаете последнее замечание… потребуете дневник и вызовете родителей.
б) Попросите вашего соседа нашептывать вам на ушко синхронный перевод.
в) Достанете из сумочки тампаксы и демонстративно заткнете ими уши.
г) Откроете блокнот, занесете в него самые выразительные обороты, чтобы выучить и в следующий раз иметь возможность общаться с коллегами и соратниками на правильном языке.
д) Будете вести себя так, словно ничего не происходит. На войне как на войне.
Лично я предпочитаю вариант «д». Но с вариациями. Советская партийная верхушка всегда была матерщинной. Она такой и осталась. Попала в этот круг – прилаживайся. Я приладилась. Не строю из себя ни кисейную барышню, закатывая глаза и поджимая губы, ни своего в доску партийного товарища, специалиста по ненормативной лексике в юбке, усыпанной пеплом от «Беломора». Когда нужно, могу и сама. Работа нервная, иногда человек ничего не воспринимает, пока не обматеришь. Мат как нашатырь. Сунул под нос, человек встряхнулся и начинает хоть что-то делать. Сколько раз наблюдала: шеф кроет трехэтажным матом подчиненного, а подчиненный внимательно слушает, что-то конспектирует. Выслушал, законспектировал и двинул выполнять. Взаимопонимание с Черномырдиным у меня началось со слова «задница». «Где вы у нас, Ира?» – спросил он. Я ответила, где. И Виктор Степанович облегченно вздохнул: нормальная, своя. А до этого нервничал, потому что не понимал, как разговаривать с этим существом. Оно не из его стаи. В своей стае с банями, с матом-перематом в мужицкой прокаленной атмосфере ясно, как реагировать. А тут что? Взгляд и нечто. И одевается не так, и двигается, и говорит.
Другой случай: мне потребовалась виза Минфина на документе. С трудом дозвонилась министру финансов Михаилу Задорнову, бывшему коллеге по парламенту, и вежливо, интеллигентно объяснила, что мне нужно. В ответ мне вежливо и интеллигентно объяснили, что это никому не нужно. И тогда я, используя все известные мне выражения, подробно проинформировала министра финансов, кем становятся демократы, когда приходят в исполнительную власть. Документ был завизирован.
Вы пришли в чиновный кабинет, чтобы подписать важную для вас бумагу. И вдруг хозяин кабинета запирает на ключ дверь, валит вас на диван и, обваривая лицо гипертоническим дыханием, предлагает в обмен на свой автограф вступить с ним в половую связь. Как вы поступите?
1. Стыдливо признаетесь ему, что вы:
а) еще девушка; б) активная лесбиянка; в) трансвестит.
2. Начнете плакать и объясняться в любви к мужу.
3. Сообщите, что вы любовница:
а) его шефа; б) чеченского террориста; в) профессионального киллера.
4. Захохочете и будете долго хохотать, давясь смехом, всплескивая руками: «Ой, не могу, ой, держите меня» и тыча в насильника пальцем.
5. Припечатаете коленом промеж ног и, пока он в позе эмбриона стонет: «Ах, сука», попросите секретаршу по селектору отпереть дверь и принести два чая. Один без сахара.