SEX в большой политике. Самоучитель self-made woman, стр. 21
– У вас где-нибудь можно… вымыть руки?
Я закрыла рот. Губернатор дрогнул, но кивнул охране: сопроводите. Охрана сопроводила. А теперь, уважаемые знатоки, внимание – вопрос: куда охрана привела Ирину Хакамаду, если с тех пор Ирина Хакамада высказывает все свои пожелания, в том числе и политические, предельно четко, без лишних метафор и эвфемизмов? Правильно, в буфет, к умывальнику. Никакой другой сантехники рядом не было.
А Калмыкия! Единственная буддистская страна на европейском континенте. Нищета и буддистские храмы с золотыми Буддами в степи. Смотрится величаво. Народ молится и спокоен. Президент – наместник Будды. Его портреты везде. Свою вертикаль власти он строил по образцу великих ханств. Строил и выстроил. Такое тихое, доброе, мирное средневековое ханство в кратере вулкана российской демократии. С кроткими подданными, с почтительно-лукавыми царедворцами. Я была в шахматном городке, любимом детище президента. Меня уверили, что в его дорогих коттеджах отдыхает за копейки трудовой народ. Как ни крутила головой, никаких следов народа не обнаружила.
– А где народ-то?
– Так спит.
– Так уже полдень.
– Так народ восточный, еще не проснулся.
Едешь по Татарстану – дома кирпичные, заборы высокие, дорога нормальная. Затряслись на ухабах – Чувашия. Татары, мусульманские китайцы, от зари до зори копошатся. А чуваши похожи на разгильдяев-русских. Такие же пофигисты. И с удовольствием рассказывают анекдоты об этом своем пофигизме: у чуваша спрашивают, почему татары живут богато, а чуваши – нет. «Потому что татары лук выращивают и продают», – отвечает чуваш. «Ну так и вы выращивайте!» – «А кому он нужен, этот лук?» С чувашскими номерами на машине в Татарстан лучше не соваться. Мы пробивались, как сквозь баррикады. При том, что впереди ехала машина с мигалкой. И мигалку подрезали, и гаишников подрезали. Чувашская ГАИ? А нам по фигу. Здесь хозяева мы. Это провинциальное отстаивание своей особости есть везде. «Когда Колумб приплыл в Америку, чуваш (татарин, калмык, чукча и т. д.) уже сидел с удочкой на берегу, рыбу ловил». Везде местные краеведы убедят вас, что земная цивилизация зародилась именно здесь. А.С. Пушкин ночевал в половине уездных городков, очень впечатлялся, и следы этого впечатления можно отыскать практически во всех произведениях поэта. Везде идет борьба за строительство международного аэропорта. Пусть малюсенького, пусть на два самолета, но – международного. Везде есть и свой ипатьевский подвал, и свой святой источник, и своя водка, и она самая лучшая. К слову, о водке и связанном с ней международном мифе об особом русском пьянстве, мифе обидном и несправедливом. Все, начиная от американцев, которые орут и гогочут, если их собирается больше трех человек за столом, так, что от их перекатывания камней в горле звенит в ушах, заканчивая немцами, которые опиваются пивом до остервенения, – все считают себя аристократией, а русских – быдлом, лакающим водку. Мне за границей постоянно предлагают водку. Я постоянно отказываюсь. Мой отказ сначала удивляет, а потом с пониманием кивают головой: а, перепили в свое время? Нет, я никогда не пила водку. Смеются и не верят.
Как-то немецкими авиалиниями летела из Франкфурта в Москву в семь утра. Рядом сел немец. Сразу заказал два коньяка. После двух коньяков заказал четыре вина и заполировал коньяк вином. Потом добавил виски. Стюарды хладнокровно ставили ему и ставили, покуда он не опрокинул коньяк на пол, после чего рыгнул и вырубился. Поднялась вонь и от него, и от коньяка, и я в этом тумане с горя заснула. И совсем другой была реакция, когда двое наших моряков, возвращавшиеся из Судана, усталые, с обожженными лицами, попросили водки. Стюард сделал изумленное лицо: водки? В семь утра? Ее принесли с брезгливым лицом: «Ох уж эти русские»!
Петербург оказался просто другой страной. Питерцы, как японцы, ритуальны, воспитанны, закрыты. В Москве человек, если вас любит, подойдет и возьмет автограф. В Питере – никогда. В Москве, если узнают, рассматривают. Там отводят глаза. Назови подъезд парадной, батон – булкой, и тебя полюбят. Я в это не верила и честно говорила по-московски. На одной из встреч плюнула и назвала подъезд парадной, И все, и сразу стала ближе, почти своя.
Как-то мы с моим петербургским пресс-секретарем решили поужинать в ресторанчике «Саквояж». В поисках его бредем по Малой Конюшенной улице, совершенно безлюдной в десять часов вечера. Она – пешеходная, из нее попытались сделать что-то вроде Старого Арбата. Вылизали, расставили фонарики, но гулять сюда никто не ходит, потому что кончается она глухим тупиком. Дергаем двери подъездов-парадных, заглядываем в арки, ныряем в колодцы, «Саквояжа» нет как нет. И спросить не у кого. Наконец нам повезло: молодой человек, что-то среднее между Александром Блоком и Родионом Раскольниковым, стоя на тротуаре, старательно мыл окно. Окликнули – обернулся, вздрогнул, пробормотал, что и не такое видел в жизни, и снова завозил тряпкой. Он принял меня за галлюцинацию. Петербург – весь такой. Странный, зачарованный город.
В Нарьян-Маре в маленьком клубе, набитом оленеводами и учителями, ощущение реальности утратила уже я. Думала, будем по-простому. А через десять минут уже не понимала – я где? На краю света или на экспертном совете в правительстве? Москва – не единственный продвинутый город в России. Ничего подобного. В крохотных городках, занесенных пургой, живут уникальные люди. У них есть время размышлять. Они и размышляют. От них возвращаешься, заряженная на сто лет. Не зря же программу воспитания наследника российского престола, начиная с Павла Петровича, завершало путешествие по стране. Из конца в конец. Три месяца туда, три месяца обратно. Конечно, на отборных лошадях. Конечно, в удобных экипажах. Но по тем же российским дорогам, сквозь те же метели, сквозь ту же распутицу, мимо тех же деревень. Зачем? Зачем полгода трясти по ухабам не беспородного депутата – полушка за лукошко, а самого ценного отрока государства, которому не требовалось завоевывать голоса или доказывать, что он достоин царствовать, который получал эту страну по праву рождения? А чтобы прочувствовал.
Тема шестая:
Как я стала госпожой Мамба
Она была редкой, даже среди высокопоставленных дам, стервой с дурной наследственностью: отец – шпион, дядя – шпион, брат – шпион, мать – не шпионка, поскольку еврейка, и этого уже достаточно. Страдала нимфоманией с примесью лесбийства и комплексом самки богомола, которая, как известно, откусывает использованным партнерам головы: один из ее многочисленных мужей умер, безжалостно лишенный лекарств, а имена любовников неизвестны, что тоже наводит на нехорошие предположения. Владела гектарами леса вдоль всей Клязьмы и Рублевки и вырубила его, чтобы настроить особняков для продажи. В своей алчности не брезговала ничем. Например, обобрала соотечественников в аэропорту Хургады, собрав последние деньги якобы на заправку самолета и тут же потратив их на духи в дьюти-фри. Мечтала уничтожить всех пенсионеров. Охотилась на молодых людей на ночных дискотеках. Жила в стеклянном дворце. Звали ее Ирина Хакамада, с ударением на последнем слоге.
Вот мой образ, который сцедится со страниц российской прессы, желтой уже и от времени. Готовая героиня для триллера «Кремль в кимоно, или Госпожа Мамба». Его и напишет какой-нибудь правнук Караулова или Доценко. А может, они сами – бренды не умирают. В начале своей политической карьеры, прочтя о себе очередную гадость, я нервничала, глотала новопассит, требовала опровержений, потом успокоилась. Газет – море, я – одна. Буду каждый раз нервничать и скандалить, стану тощей, злой и морщинистой. СМИ, как терроризм, в честном бою победить невозможно. Никогда не угадаешь, где взорвется. Приручать бесполезно. Сегодня это либеральная газета или канал, завтра они сменили хозяина, а вместе с ним и все виды ориентации. Кто платит ужин, тот девушку и танцует.
Но прессу можно перехитрить и нейтрализовать. Основной метод – работа на опережение: дверцу шкафа распахиваешь, спрятанный за ней скелет вытаскиваешь наружу и демонстрируешь его кому ни попадя, пока от вас обоих не начинают шарахаться. О том, что я – наполовину японка, а мой отец – ортодоксальный коммунист, я тупо повторяла повсюду и добилась, что теперь эта подробность моей биографии никого не возбуждает, кроме пожилых сталинисток. Еще пример. Накануне выборов летом 2002 года мне в панике позвонил Немцов: