Сочинитель убийств, стр. 23

– И сколько времени так будет продолжаться?

– О… может быть, еще несколько недель. Разве мы не счастливы, дорогой?

Она погладила его по руке.

– Мы были счастливы.

– И продолжаем быть.

Она наклонилась к нему, обняла вокруг шеи рукой и поцеловала.

Это был долгий и упоительный поцелуй. Эдвард расслабился. Да, наверное, они все еще счастливы. Алисия нравилась ему в постели больше всех других женщин, с которыми он спал до нее. Об этом Эдвард не забывал.

– Меня смущает полиция, – сказал он, когда поцелуй закончился.

– Но что мне, по-твоему, сделать? – Едва слышно спросила Алисия.

– Почему бы тебе вместо того, чтобы ехать завтра в Ангмеринг, не отправиться в Кент и не сказать родителям, что ты все это время жила в разных городках около Брайтона и занималась живописью? Извиниться за то, что до сих пор ничего не напивала им, сообщить, что собираешься развестись, а затем поехать и сказать то же самое Сиднею? А меня пока держать в стороне от всего этого.

Алисия почувствовала себя задетой. Эдвард явно не в восторге от ее планов.

– Но разве мы делаем что-то противозаконное? Эдвард усмехнулся.

– Нет, дорогая, но в данной ситуации хуже всего то, что сюда вмешалась полиция.

– Если я сделаю так, как ты говоришь, то не смогу ни видеться, ни быть с тобой целые месяцы.

Это было правдой, и Эдвард в растерянности замолчал.

XVI

В субботу 6-го августа полиция явилась к Сиднею и миссис Лилибэнкс. Пришел тот же молоденький полицейский и еще один человек, некий инспектор Брокуэй из Ипсвича. Это был высокий пятидесятилетний человек с ласковым голосом, но каждые пять минут он заходился в приступе кашля. В эту первую августовскую субботу Сиднею пришла в голову мысль, что Алисия тоже и совершенно сознательно играет свою роль в той воображаемой драме, в которой он убил ее. Она делает все, чтобы не выдать себя не только ему, но и всем остальным.

И в эту же субботу Сидней почувствовал в подтверждение своих мыслей, что инспектор Брокуэй относится к нему с крайней недоверчивостью. Это обстоятельство вызвало в нем некоторую нервозность и чувство вины. Но вместе с тем он был весьма уверен в себе, хотя бы и потому, что вовсе не убивал Алисии. И все же он умудрился выронить из рук чашку, когда наливал кофе на кухне (молоденький полицейский и инспектор от кофе отказались), и оба сыщика внимательно посмотрели на него из столовой. Он вдруг стал путаться в показаниях, начав с заявления, что посадил жену на поезд в Кэмпси Эш. Когда молодой полицейский поправил его, напомнив предыдущие показания, он спохватился и сказал, что это было в Ипсвиче.

– Не было ли в тот день в Ипсвиче кого-либо из ваших знакомых? Вы никого не встретили на вокзале? – спросил инспектор.

– К сожалению, нет, – живо ответил Сидней и увидел, что инспектор про себя отметил это «к сожалению».

Сидней был удивлен, с какой силой в нем проявлялась воображаемая виновность.

Инспектор захотел осмотреть спальню и мастерскую Алисии, и там Сидней заметил, что она увезла с собой ящик с красками, размером с небольшой чемоданчик, но оставила мольберт. Инспектор открыл верхний ящик комода в спальне, в котором лежали вещи Алисии, в надежде найти что-то такое, чего никогда не оставит ни одна женщина, например губную помаду или пудреницу, и обнаружил там целых четыре тюбика с помадой и две старые пудреницы и, кроме того, стопку носовых платков и шарфиков, маленький несессер с швейными принадлежностями и несколько поясов. Инспектор спросил, с каким чемоданом уехала Алисия, и Сидней ответил, что она взяла с собой два, один синий с углами из коричневой кожи, и другой – побольше, кожаный, коричневый и с ремнями. Алисия захватила с собой и шерстяное пальто с меховым воротником и другие зимние вещи. Что было на ней? Сидней не помнил. Но через руку был перекинут бежевый плащ.

Затем инспектор Брокуэй с полицейским, не говоря ни слова, вышли через заднюю дверь во двор. Сидней, озадаченный, пошел за ними. Оказалось, что инспектор хочет посмотреть, нет ли где следов, указывающих на то, что во дворе или в саду копали. Сиднею это показалось любопытным, ибо напомнило некогда нашумевшее дело Кристи. И теперь он изо всех сил старался вообразить себя виновным понастоящему, а именно, убившим и закопавшим свою жену под несколькими квадратными метрами дерна, который затем аккуратно вернул на место, предварительно разрезав на ровные квадраты. Однако ему так и не удалось себе ничего вообразить, и он ограничился тем, что стал вести себя так, как, ему казалось, в такой ситуации ведет себя преступник. Он любовался небом и птицами, предоставив полицейским заниматься своим делом. Убийца, наверное, внимательно наблюдал бы за действиями сыщиков, за их жестами, стараясь угадать, обнаружили ли они чтонибудь, и Сидней поступал так же: время от времени он бросал взгляды в их сторону, стоя неподвижно метрах в десяти от них. Инспектор осмотрел также гараж и отметил, что пол там покрыт деревом. Не слишком основательный обыск, подумал Сидней. Нужно было на четвереньках обшарить каждый сантиметр, а в некоторых местах даже покопать землю, поднять доски пола в гараже. Хотя инспектор, кажется, искал следы ямы, где должно быть зарыто тело, и, возможно, позже он проведет более тщательный обыск. Впрочем, двух или трех ливней, которые прошли за этот месяц, было достаточно, чтобы уничтожить всякие следы на земле, и инспектор, несомненно, не мог не подумать об этом.

Брокуэй простился вежливо, но довольно холодно, не прибавив ничего шутливого вроде «не падайте духом, как только мы что-нибудь узнаем, непременно сообщим вам».

Сидней закурил сигарету, глядя вслед полицейским, направлявшимся к дому миссис Лилибэнкс. Машина инспектора стояла на обочине, напротив дома Сиднея. Он подумал, что миссис Лилибэнкс наверняка скажет чтонибудь в его пользу и тем самым немного ослабит подозрения, которые зародились у инспектора. Хотя, с другой стороны, инспектор, намекнув на собственные подозрения, может вызвать их и у миссис Лилибэнкс. Сыщики попытаются вытянуть из нее как можно больше. Возможно, она расскажет им о ковре, если только что-нибудь видела. Сиднею очень бы хотелось послушать, о чем они там говорят.

Спустя несколько часов, уже около пяти, миссис Лилибэнкс позвонила и спросила, не помешает ли она Сиднею, если зайдет к нему или, может быть, лучше он сам придет к ней выпить чашечку чая или чего-нибудь другого.

– Как вам будет угодно. Почему бы вам не прийти ко мне? – ответил Сидней, – у меня тоже есть чай и спиртное.

Миссис Лилибэнкс обещала скоро прийти. Чтобы собраться, ей понадобилось около десяти минут: она пару раз посмотрела на себя в зеркало, ища на платье пятна от краски – она только что отошла от мольберта. Визит инспектора из Ипсвича потряс ее. Она даже приняла ложку лекарства, которое доктор Андервуд прописал ей пить только в моменты сильного волнения, потом прилегла на часок, но не смогла заснуть. «Мы должны рассмотреть вероятность того, что мистер Бартлеби убил свою жену, миссис Лилибэнкс…» После этого инспектор, правда, попытался смягчить свои слова, но его тон убедил миссис Лилибэнкс в том, что у нее самой есть некоторые подозрения. Возможно, это и было самое ужасное. Она поняла, что у нее есть шанс узнать всю правду, но при условии, что ей достанет смелости. Да, в этом деле смелость была необходима, ей казалось, что будет гораздо тяжелее жить в постоянных сомнениях, как сейчас. Сомнения причиняли бы ей ужасную боль. Но она не могла поделиться своими чувствами с инспектором Брокуэем, поскольку была уверена, что тот придал бы ее сомнениям слишком большое значение. А Сидней, может быть, абсолютно невиновен.

Наконец миссис Лилибэнкс вышла из дома и в половине шестого постучала в дверь Бартлеби; в этот самый момент она вспомнила странный звонок Алекса Полк-Фарадейса два дня назад. Он звонил узнать, что она думает об отъезде Алисии и о поведении Сиднея. Да, мистер Полк-Фарадейс был явно склонен допустить вероятность того, что Сидней виновен в убийстве своей жены, если бы миссис Лилибэнкс сама об этом заговорила. Но он считался другом и компаньоном Сиднея, и поэтому миссис Лилибэнкс очень не понравилось его поведение, и она промолчала.