Токио, стр. 41

Неожиданно, чуть ли не за одну ночь, я перестала бояться Токио. Кое-что мне даже понравилось. Мне нравился вид из моего окна. Например, просто взглянув на небо, я за несколько часов до наступления события могла предсказать приближение тайфуна. Горгульи на крыше клуба, казалось, слегка пригнулись, их пасти исторгали трепещущее на ветру красное пламя, пока кто-нибудь в здании не догадывался повернуть кран и отключить газ.

В том году капиталисты из смешанных фирм бросались с крыш небоскребов, которые сами же и построили, но я не обращала внимания на охватившую страну депрессию. Здесь я была счастлива. Мне нравилось, что в электричках никто на меня не пялится. Нравились девушки, разгуливающие по улицам в огромных очках от солнца и вышитых расклешенных джинсах. Ресницы они красили блестящей красной тушью, которую покупали в магазинах Омотесандо. Мне нравилось, что все здесь были немного странными. Торчащий гвоздь необходимо забить. Именно такими я представляла когда-то японцев. Одна нация, одна философия. Забавно, как все порой оказывается не таким, каким ты это себе представляла.

Я преобразила комнату – все вычистила, убрала с перегородок пыльную рисовую бумагу. Купила новые татами, вымыла каждый дюйм пространства. Вместо висящей лампочки установила скрытое освещение. Смешала краски и написала на шелке картину. Повесила ее в углу комнаты. На картине изобразила себя и Джейсона. Он сидел в саду рядом с каменным фонарем, курил сигарету и смотрел на кого-то из рамы. Вероятно, этот «кто-то» танцевал на солнце. Я стояла позади него, смотрела вверх, на кроны деревьев. Себя я написала очень высокой, улыбающейся, в волосах солнечные блики. На мне черное атласное платье, одно колено чуть согнуто и выставлено вперед.

Купила набор швейных принадлежностей и много фунтов серебряных и золотых бус. В одну из суббот повязала на голову шарф, надела китайские рабочие штаны из черного хлопка и, стоя, несколько часов на поврежденном шелке вышивала над темными зданиями Токио яркие созвездия. Когда закончила, порванные места были восстановлены, шелк аккуратно лежал на стенах, сверкая золотыми и серебряными реками. Эффект был завораживающим – казалось, я живу внутри готовой взорваться звезды.

Забавно, что я была счастлива, несмотря на то, какой оборот приобрели мои отношения с Ши Чонгмингом. Что-то сдвинулось, словно фанатическое стремление, которое пригнало меня в Токио, выскочив из меня, заразило его.

В понедельник, после вечеринки у Фуйюки, попыталась вызвать Строберри на разговор. Уселась перед ней и сказала: «На вечеринке я ела мясо. Вкус показался мне странным». Когда она мне не ответила, я наклонилась к ней и тихо сказала: «И тогда я вспомнила – вы говорили, чтобы я там ничего не ела».

Она внимательно на меня посмотрела. Мне показалось, что она собирается что-то сказать, но вместо этого она вскочила и кивнула на собственное отражение в зеркальном окне. «Посмотри, – сказала она, словно я ей ничего не говорила. – Посмотри. Это платье из фильма „Автобусная остановка“». На ней было тускло-зеленое платье, с черной сеткой и меховым воротником. Она носила его расстегнутым, демонстрируя пышную грудь, над которой потрудились пластические хирурги. Она оправила платье на бедрах. «Ну, и как это платье на фигуре Строберри? Лучше, чем на Мэрилин?»

– Я сказала вам, что съела что-то плохое.

Она повернулась ко мне, неуверенно из-за выпитого шампанского. Лицо ее было серьезным. Я заметила, как ходят у нее под кожей желваки. Она положила руки на стол и наклонилась, так что лицо ее стало вровень с моим.

– Ты должна забыть об этом, – прошептала она. – Японская мафия очень сложная. Ты не сможешь в ней разобраться.

– У пищи был незнакомый вкус. И не я одна это заметила. Господин Баи. Он тоже подумал, что она была странной.

– Господин Баи? – Он презрительно щелкнула языком. – Ты слушаешь господина Баи? Господин Баи – ручной пес Фуйюки. Ходит в ошейнике. Он был знаменитый певец, а сейчас уже не знаменитый. Все хорошо, пока… – Она сделала предупреждающий жест. – Пока он не сделает ошибку! – Она взялась рукой за горло. – Если делаешь ошибку, не важно, кто ты. Поняла?

Я очень медленно произнесла:

– Почему вы сказали, чтобы я ничего не ела?

– Это все слухи. Сплетни.

Она схватила бутылку шампанского, наполнила бокал и осушила его в один присест, указала пустым бокалом на меня.

– Грей-сан, никогда не повторяй то, что я тебе сказала. Поняла?

Она потрясла бокалом, и я увидела, что она настроена очень серьезно.

– Ты хочешь счастливой жизни и работы в высококлассном клубе? Где некоторые любят погорячее?

– Что это значит?

– Я имею в виду твой рот. Держи его на замке. О'кей?

Все это означало, конечно, что, когда на следующий день Ши Чонгминг необычайно рано позвонил, мне нечего было ему сказать. Он плохо это воспринял: «Я нахожу ваше поведение в высшей степени странным, да, чрезвычайно странным. Я полагал, что вы „отчаянно“ хотите увидеть мой фильм».

– Так и есть.

– Тогда объясните мне, старику, плохо понимающему молодежь, сделайте такую милость, объясните это неожиданное нежелание говорить.

– Вовсе нет. Я просто не знаю, что вы хотите от меня услышать. Я ничего не придумываю. У меня просто нет для вас новостей.

– Да. – Его голос дрожал от гнева. – Как я и предполагал. Вы передумали. Я не прав?

– Да, вы…

– Ваши отговорки я не принимаю. Вы меня обнадежили…

Я чувствовала, он сдерживается, чтобы не закричать:

– А теперь такое равнодушие! Я делаю вывод, что вы отказываетесь в этом участвовать.

– Я не говорила, что…

– По сути, сказали. – Он кашлянул и произвел странный звук, словно бы дышал через ноздри мелкими отрывистыми вдохами. – Да, да, я доверяю своей интуиции. И потому говорю: до свидания.

И он положил трубку.

Я сидела в холодной гостиной, смотрела на мертвую трубку в своей руке, лицо пылало. Нет, подумала я. Нет, Ши Чонгминг, вы ошибаетесь. Я представила тень медсестры, карабкающуюся по стене коридора, вспомнила, как стояла в ванной комнате, а сердце готово было выпрыгнуть из груди, вспомнила и фотографию, запечатлевшую жертву преступления. Я положила пальцы на закрытые глаза, слегка их прижала. Я сделала так много, ушла так далеко, и я не передумала, просто картина стала расплывчатой, словно я видела что-то знакомое в запотевшее окно. Опустила руки и посмотрела на дверь, на длинный коридор. Несколько лучей солнца освещали пыльный пол. Джейсон спал в моей комнате. Мы были вместе до пяти часов утра, пили пиво, которое он купил в автомате на улице. Со мной происходило что-то странное, то, чего я не предвидела. Что, если для успокоения души существует несколько способов?

В конце концов не имело значения, что сказал Ши Чонгминг, потому что Фуйюки не появлялся в клубе несколько дней, а затем и недель. Неожиданно для себя я обнаружила, что не вздрагиваю каждый раз при звяканье пришедшего лифта. Что-то от меня уходило, и долгое время я не делала ничего, лишь апатично наблюдала, курила и пожимала плечами. Я думала о Джейсоне, о мускулах на его руках – они слегка подрагивали, когда он удерживал надо мной свое тело.

Я не могла сосредоточиться на работе в клубе. Довольно часто слышала свое имя и, выйдя из транса, обнаруживала, что клиент смотрит на меня с недоумением, а мама Строберри хмурит брови. Оказывается, разговор проходил мимо меня: в это время я думала о Джейсоне. Иногда он смотрел, как я работаю. Когда встречалась с ним взглядом, он проводил по зубам языком. Его забавляло, что при этом на моих руках выступали пупырышки. Двойняшки, приложив палец к губам, напоминали мне о хранившихся у него страшных фотографиях, шепотом говорили о видео, в которых был запечатлен процесс вскрытия. «Женщина, разрезанная пополам электричкой – представляешь?!» Но я не обращала на них внимания. Ночью просыпалась и слышала, как Джейсон дышит рядом со мной, смотрела, как он потирает во сне лицо, бормочет что-то… Сердце сладко сжималось. Мысль о том, что я влюблена, вгоняла меня в панику и дрожь. Неужели это возможно? Неужели такие люди, как я, могут любить? Иногда проводила целые часы без сна, нервничала, делала глубокие вдохи, чтобы успокоиться.