Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под з, стр. 31
Что ж, пусть пока противник наблюдает…
Предстояла длинная скучная эпоха ожидания…
ЭПОХА СКУЧНЫХ ОЖИДАНИЙ
Дело любит порядок
Чтобы втиснуть в банку из-под солидола толстую французскую библию, банку пришлось немножко надрезать. Теперь в банке была найденная в землянке схема «1500, 400, 300…», восемь писем из Свердловска, библия и текст клятвы отряда адмирал-генералиссимуса.
Наконец, было решено сохранить для потомков также и копии собственных писем как в Свердловск, так и в Москву, Главному Академику. В довершение этого Никита записал в тетрадь все подробности первого путешествия, и тетрадь зарыли вместе с остальной документацией.
Скрывая следы, друзья притоптали землю за сараюшкой, присыпали клочьями соломы, щепой и с минуту постояли друг против друга в торжественном молчании.
Потом, забравшись на чердак Петькиного дома, решили устроить небольшое, но важное совещание.
Петька выглянул в чердачное окно и без труда разыскал в кустах малинника за огородом блестящий глазок подзорной трубы…
Враг не дремал. И все же, во-первых, единогласно постановили до поры до времени не ввязываться ни в какие стычки с противником: это могло отвлечь отряд от главных задач. Все хитроумные Мишкины попытки к сближению — игнорировать. Провокаций — не замечать. Отряд должен беречь свои силы для более важных дел. Однако, чтобы противник знал, что отряд жив и не складывает оружие, а лишь дает ему отдохнуть, решено было выставить флаг над Петькиным чердаком, где отныне будет располагаться штаб отряда.
Петька полез в кладовку, чтобы найти среди тряпья «более или менее цельный кусок материи. Красного не нашел» синего тоже. Нашел зеленый — от старого материного платья, в котором — говорила мать — она еще на вечёрках пела, а самого Петьки даже на свете) не было, в чем, кстати, он очень и очень сомневался всегда. Что мать ходила на вечерки — sto понятно и что молодой она была — это еще можно допустить а чтобы вот его, Петьки, не было, не было, а потом бы он — раз! — и появился, — это как-то не укладывалось в голове. Мать просто могла не знать, а где-то, как-то он уже существовал и тогда, когда она пела на вечерках.
Зеленый кусок порядком выцвел, зато флаг из него получился сантиметров шестьдесят в длину и сантиметров пятьдесят в ширину.
Никита красным свекольным соком написал через все полотнище новый девиз отряда: «Поиски, странствия, победы!» Петька четырьмя гвоздями приколотил флаг к сломанному черенку граблей и, распахнув чердачное окошко, выбросил флаг над крышей. Никита видел, как замельтешил при этом блестящий глазок подзорной трубы в кустах. Противник был приведен в явное смятение.
Приколотив древко флага так, чтобы никакой ветер не сломал его, Петька захлопнул окошко, и совещание продолжалось.
Чтобы ввести в заблуждение разведку корсаров, постановили делать вид, будто ничего в жизни не произошло: ходить в лес, купаться, загорать.
Новые поиски могут потребовать от членов отряда новых больших усилий, а поэтому надо подготовить себя к любым трудностям, и отныне в отряде вводился обязательный железный распорядок: только спорт и никаких поблажек собственным слабостям.
Прения развернулись по самому первому пункту распорядка: во сколько часов надо производить отбой. Для здоровья, говорят, полезно ложиться рано, а потому в конце концов решили укладываться не позже двенадцати ночи.
Подъем — в шесть часов. С шести до семи — физзарядка. Потом завтрак — не досыта. Ныряние на реке по шестьдесят раз. Затем бег с препятствиями по тайге — на пять километров. Обеда — нет. Снова ныряние — по тридцать раз. Снова — бег. Борьба. Подтягивание на канате. Тренировка в стрельбе — постоянно. В восемь часов ужин — не досыта. Вода — всегда в ограниченном количестве. С одиннадцати часов вечера до двенадцати — снова гимнастика. В двенадцать — отбой.
Распорядок вступал в действие с сегодняшнего дня, и потому, раздевшись до трусов, путешественники тут же, на чердаке, приступили к физзарядке. Поподтягивались на стропилах, повыжимали старый, надтреснутый чугунок. Стало немножко пыльно, но польза от физзарядки была явной.
Ныряние
Возле Туры — никого, только солнце. Желтый песок обжигал пятки. И Тура была желтой, как песок..
Проверив долбленку, отправились вниз по берегу, к обрыву, откуда можно было нырять. Прихватили с собой луки и по две стрелы, поэтому нападения не боялись.
У обрыва сделали еще одну физзарядку. Потом Петька нырнул первым. Хотелось поплавать. Но к реке они пришли не ради забав, и, выкарабкавшись на берег, Петька снова нырнул с большой задержкой дыхания.
Считал. И до «пятидесяти» держался у самого дна, потом еще до «двадцати» колыхался на волнах с опущенной в воду головой.
Так они сделали по двадцать нырков. И плавать уже расхотелось — до того устали оба. Но это свидетельствовало лишь о том, — что закалка отряду была совершенно необходима. Сдвинув брови и не говоря ни слова, чтобы не растрачивать дыхание на разговоры, сделали еще по десять нырков. Причем Никита ушиб голову. У Никиты это самое больное место — голова. Петька, пока силы не растрачены, входит в воду без всплеска, как стрела с острым наконечником, а Никита всегда таранит ее своим шаром — только брызги летят.
После тридцати нырков сделали перерыв. Никита обложил свою голову мокрым песком.
Дыхание быстро восстановилось, и, чтобы напомнить себе о жестокости распорядка, Никита выцарапал на песке острым березовым сучком: «Поиски, странствия, победы!»
А когда пришла в нормальное состояние круглая Никитина голова, продолжили ныряния. Сначала прыгали по очереди, как до перерыва, потом поныряли вместе — кто пробудет под водой дольше, но раз столкнулись у самой воды и решили парным нырянием больше не заниматься.
После шестидесятого нырка оба с трудом вскарабкались на обрыв, и, так как сил отползти от обрыва уже не было, минут пять они так и лежали друг против друга на краю обрыва, моргая покрасневшими от воды глазами.
Впрочем, настроение у обоих было при этом отличное: первое испытание они выдержали.
Да и вообще, великое это дело — закалка! Если после физзарядки они могли бы встретиться с любым из противников один на один, отдышавшись после ныряния, каждый из них почувствовал себя готовым на рукопашную с любыми двумя соперниками: нет, не с Мишкой и Владькой одновременно, но, к примеру, с Владькой и Семкой Нефедовым…
Надо было выполнять следующий пункт дневной программы. Никита нарисовал на ближайшей сосне круг, примерно с собственную голову, отмерил пятнадцать шагов вдоль берега, и Петька занял исходную позицию.
Стреляли они долго, так что привлеченный их упражнениями противник шаг за шагом приближался все ближе и наконец уселся на траве шагах в десяти от них.
Когда Петька убедился, что Семка и Мишка достаточно нагляделись на его и Никитину меткость, Петька закинул лук за спину. Никита тоже закинул. Оглядели стрелы. Наконечники могли выдержать еще сколько угодно выстрелов. Только оперение слегка потрепалось. Достали из травы штаны и майки, оделись. И так как большая часть основной программы первой половины дня была на этом исчерпана, присели…
Упорное молчание недавно еще всполошивших всю деревню беглецов, будто языки у них отнялись, и все то, что они делали после возвращения, было так загадочно, что Мишка, сгорая от любопытства, пересел к ним ближе, спросил:
— Вы чего это, а?.. Онемели?..
Петька не ответил. Никита глядел в точку на сосновой коре и вообще не слышал вопроса. Мишка вздохнул от нечего делать и стал глядеть на сверкающую поверхность Туры.