Жемчужина востока, стр. 13
Вдруг чья-то тень заслонила ей свет солнца, врывавшийся под навес. Подняв глаза, она увидела перед собой дядюшку Итиэля и с ним молодого римлянина.
– Не смущайся, дочь моя, – начал старик, – я привел сюда нашего гостя, чтобы показать ему твою работу!
– Ах, дядя, посмотри на меня! Разве я могу показаться кому-нибудь в таком виде? – воскликнула Мириам, протягивая вперед свои мокрые руки и испачканное глиной платье.
– Смотрю и ничего решительно не вижу! – сказал старик. – Разве что-нибудь не ладно?
– Я тоже смотрю и восхищаюсь! – сказал Марк. – Хорошо было бы, если бы мы чаще заставали женщин за таким прекрасным занятием.
– Ты смеешься, господин, – возразила Мириам, – возможно ли восхищаться полузаконченной работой новичка в деле искусства? Тем более тебе, видавшему лучшие произведения великих греческих мастеров, о которых я слыхала!
– Клянусь троном Цезаря, госпожа, – воскликнул он искренним тоном, – хотя я сам не художник, но самый выдающийся художник нашего времени Главк не создал бы подобного бюста!
– О, конечно! – улыбаясь, сказала Мириам. – Главк помешался бы, увидев его!
– Да, от зависти! Но скажи мне, что ты делаешь с этими произведениями искусства? – и он указал рукой на целый ряд работ, расставленных на полке под навесом.
– Я продаю их желающим, или, вернее, дяди мои продают их, а вырученные деньги идут на бедных!
– Не будет ли нескромно с моей стороны спросить, за какую цену вы их продаете?
– Иногда путешественники давали мне по серебряному сиклю, а однажды, за группу верблюдов с арабом-проводником, я получила целых три сикля!
– Один сикль! Три сикля! О, я куплю их все! Нет, это просто грабеж! Ну, а этот бюст, что он стоит?
– Это не для продажи, – сказала Мириам, – это мой скромный дар дяде или, вернее, дядям, которые хотят поставить этот бюст в своей зале совета!
Вдруг счастливая мысль озарила Марка.
– Я пробуду здесь несколько недель, – сказал он, – не согласишься ли ты, госпожа, исполнить мой бюст в эту самую величину, и что это может стоить?
– О, это будет стоить дорого, очень дорого, – отвечала девушка, – мрамор здесь стоит много, да и резцы изнашиваются… Это стоило бы очень дорого (она говорила так потому, что не знала даже, что ей можно спросить)!.. – Это будет стоить… 50 сиклей… Да, 50 сиклей! – повторила она неуверенно.
– Я не богатый человек, – воскликнул Марк, – но охотно дам двести сиклей!
– Двести! – пробормотала Мириам. – Нет, это безумие!
Я не могу, не смею взять такой суммы… после того ты, господин, вправе будешь сказать, что попал к разбойникам, которые ограбили тебя… Нет, если мои дяди разрешат мне принять этот заказ и у меня хватит времени, я постараюсь сделать все, что могу, за 50 сиклей, но только я должна сказать тебе, господин, что тебе придется просидеть немало часов, чтобы получилось хоть слабое сходство с моим изображением!
– Пусть так! Но как только я снова попаду в какую-нибудь цивилизованную страну, я доставлю тебе столько заказов, что твои нищие превратятся в состоятельных людей.
А пока я к твоим услугам, начинай, госпожа, сейчас же, если тебе угодно!
– Я не имею разрешения, а без этого не смею приступить к такой работе!
– Это дело должно быть предложено на обсуждение совета кураторов, которым принадлежит право решить, может ли она исполнить твое желание, – вмешался Итиэль. – А пока я не вижу ничего предосудительного в том, что моя племянница начнет моделировать из глины твой бюст, который, в случае отказа совета в своем согласии, можно будет уничтожить!
– Благодарю тебя, почтенный Итиэль, за твое разрешение. Где прикажешь мне сесть, госпожа? Ты увидишь, я буду для тебя самой послушной моделью!
– Сядь здесь, господин, и смотри вот сюда, в мою сторону, если тебе будет благоугодно. Ну, вот так!
И сеанс начался.
VII. МАРК И ХАЛЕВ
На другой день Итиэль, согласно своему обещанию, предложил на обсуждение совета вопрос, можно ли позволить Мириам исполнить заказ римского центуриона. Ессеи, по обыкновению, долго совещались по поводу всего, что касалось их возлюбленной питомицы, но наконец разрешение приступить к работе было получено, при условии, однако, что сеансы будут проходить не иначе, как в присутствии трех старейших братьев ессеев, в том числе престарелого учителя Мириам.
Таким образом, когда Марк явился в назначенный Итиэлем час в мастерскую, он застал там седобородых старцев в белых одеждах, а позади их темную фигуру Нехушты с приветливо улыбающимся лицом. При появлении Марка старцы поднялись со своих мест и поклонились ему, на что и он отвечал низким, почтительным поклоном, затем приветствовал Мириам.
– Скажи мне, госпожа, эти почтенные отцы ожидают своей очереди служить тебе моделями, или же это критики? – спросил римлянин.
– Это критики, господин! – сухо ответила девушка, снимая сырой холст с глыбы сырой глины и принимаясь за работу.
Так как старички сидели все трое в ряд в глубоких креслах, стоявших вдоль у задней стены в глубине мастерской и вставать со своих мест считали неудобным, то следить за ходом работы им было невозможно. А между тем из-за привычки, подобно всем ессеям, вставать до зари, старичков в этот жаркий полдень, в тени навеса, невольно клонило ко сну, и вскоре все трое заснули крепким, блаженным сном.
– Посмотрите на них, – сказал Марк, – какой прекраснейший сюжет для любого художника!
Мириам сочувственно кивнула головой и, взяв три куска глины, проворно слепила портреты трех спящих старцев и, когда те проснулись, показала им свою лепку. Добродушные старички от души рассмеялись.
Каждый день сеансы повторялись тем же порядком, и славные старички-кураторы каждый раз засыпали, так что молодые люди, в сущности, оставались наедине. Ничто не мешало их взаимному обмену мыслей и чувств. Марк рассказывал молодой художнице о войнах, в которых принимал участие, о странах, которые он имел случай посетить, о различных народах, их нравах и обычаях; девушка же передавала ему различные подробности из своей жизни среди ессеев. Наконец, разговор их коснулся вопроса религий. Марк имел случай ознакомиться со многими различными верованиями как западных, так и восточных народов; и все они, по-видимому, не удовлетворяли его, не внушая большого уважения. Тогда Мириам решилась изложить ему, как умела, главные основы своей религии – новой религии, христианства, о котором в то время непосвященные имели лишь смутное представление.
– Все, что ты говоришь, госпожа, кажется мне прекрасным! – отвечал Марк. – Но объясни же мне, как примирить это учение с требованиями жизни? Эта твоя христианская вера чиста и высока по смыслу своего учения. Но почему-то все народы в одинаковой мере ненавидят и презирают христиан, да и какой смысл верить в этого Распятого, который обещал всем верующим в него воскресить их в последний день? В чем тут отрада религии?
– Это ты поймешь, господин, когда все остальное изменит тебе!
– Да, ты права, госпожа. Эта ваша христианская религия, религия тех, кому все остальное в жизни изменило – религия несчастных, обездоленных. Но теперь будем говорить о чем-нибудь более веселом, вопросы о вечности мне представляются туманными: кроме вечной красоты искусства, я не знаю пока ничего, вечного!
В этот момент престарелый учитель Мириам пробудился и протер глаза.
– Подойди сюда, великий учитель мой, – воскликнула Мириам, – помоги твоей неопытной ученице справиться с этим капризным изгибом линии губ!
– Дочь моя, Мириам, когда-то я был искусен в этом деле, – отвечал старец. – Но теперь я простой каменщик, а ты – гениальный архитектор. У меня было дарование, у тебя – божественный талант! Не мне помогать тебе!
Тем не менее, старик подошел к бюсту и с восхищением залюбовался работой девушки.
– Да, – добавил он, – тут вот, как сама ты говоришь, что-то не совсем верно… Но попробуй сделать вот так… Нет, нет, я не возьму резца из твоих рук, сделай сама… Видишь, теперь прекрасно!.. О, дитя, теперь не тебе у меня учиться!..