ЧП на третьей заставе, стр. 32
Аверьян чувствовал, что жена не договаривает. Не умела она таиться, все у нее на виду, а тут — какие-то недомолвки. Глаза прячет.
Он взял ее за подбородок, приподнял голову.
— Оля! Ты чего?
— Катя опять ребеночка ждет. Они в доме работника держат, так вот… Катя с ним прижила ребеночка.
Ольге было стыдно за сестру. Она в душе осуждала ее, но в то же время сочувствовала.
Сурмач удивился: «Живет в доме свекра, а любовь крутит с батраком. И свекор все знает. Как же он с этим мирится?»
— А ты… этого… ну, работника, видела?
— Угу Некрасивый такой. Семен Григорьевич лучше был.
«Эх, бабий ум».
— Твой Семен Григорьевич бандит. Сколько он людей загубил! А ты — «лучше был», — попрекнул Сурмач жену.
Она стушевалась и быстро, скороговоркой оправдалась:
— Я же про то, что он моложе…
У Сурмача появилось желание посмотреть па старика, который позволяет невестке хороводиться с батраком, полюбоваться на свою новую родственницу, на ее очередного возлюбленного. «Старики круты нравом, порядки любят строгие. Чем же взял этот батрак, что ему так много позволяют?»
— А не съездить ли нам к Кате в гости? — предложил Аверьян и подумал: «Ольгина сестра живет в Щербиновке, где находится хата-лазарет».
Ольга обрадовалась предложению.
— Правда? А я так боялась, что ты прошв Кати. Ну, за Семена Григорьевича сердишься.
— Вот выберу время — съездим, — пообещал Аверьян. — Бориса с собой прихватим…
При первом же удобном случае Сурмач рассказал о своем замысле Ивану Спиридоновичу. Тот долго расспрашивал обо всех подробностях, а потом согласился:
— Ну что ж, ото дело стоящее, проведай свояченицу.
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
Однако на этот раз побывать в Щербиновке Аверьяну не удалось. Из погранотряда на имя начальника окротдела пришло письмо: «Сотрудника ГПУ А. И. Сурмача приглашают на третью заставу».
— Может, что-то о Куцом прояснилось? — предположил Аверьян.
Он рассказал Ласточкину о том, что Куцый скрыл важную деталь своей биографии: его старшая сестра в свое время ушла с белополяками, видимо, с офицером и сейчас живет в Польше!
— Есть письмо из Пятихаток, от председателя сельсовета. Я говорил Ярошу, что надо обо всем написать в погранотряд, а он считает, что достаточно сообщить в губотдел.
— Факт неприятный, — согласился Ласточкин. — Но Ярош прав, губотдел погранохраны сам уже позаботится, а наше дело — сообщить по инстанции.
Сборы в дорогу — недолги: побывал дома, сказал Ольге: «Еду… Когда вернусь — не знаю», затем сообщил Ярошу: «Вызвали на заставу».
Тарас Степанович обиделся и тут же пошел к начальнику окротдела:
— Иван Спиридонович, почему мой подчиненный получает задание через мою голову? И второе: почему на заставу приглашают только Сурмача? Все, там случившееся, меня касается в не меньшей степени. Мне необходимо побывать на месте происшествия, посмотреть на обстановку свежим взглядом. Вот у Сурмача есть кое-какие подозрения в отношении двух пограничников. Пока это всего лишь одни подозрения… Но они любопытны, и разобраться в них было бы желательно.
Сел Ярош из скамейку. Тонкие губы сжал. Нога на ногу, ладошка на ладошку.
Ласточкин выбрался из-за стола. Сел рядом с обиженным на лавку.
— Тарас Степанович, ну чего ты лезешь в бутылку! Если по полным меркам — ты еще больной. Я тут совершаю преступление, позволяя тебе заниматься делами, тебя надо в больницу. И — на месяц, не меньше. Ты погляди на себя в зеркало: зеленый, как весенняя лягушка, губы — синюшные. Глаза блестят, словно у того, что в тифу бредит. И правильно решили в погранотряде, что ты где-нибудь сейчас на курорте восстанавливаешь силы.
Но Ярош не слушал никаких доводов:
— А очутись вы, Иван Спиридонович, на моем месте, отлеживались бы в больнице? Нагуливали бы на курортах буржуйский живот и шоколадный загар?
Нечего ответить начальнику окротдела. В невольном смущении потер ладошкой нос:
— Уел! Что уж там… И я этих больниц терпеть не могу… Но если приневоливает необходимость!
— Побывать на заставе — это необходимо, — решил Ярош. — Дело зашло в тупик. Может, удастся оттуда потянуть ниточку? Ведь что интересно? Двоюродная сестра Безуха Анастасия замужем за… командиром отделения третьей заставы Тарасовым. Свадьбу отгуляли в прошлом году.
Вот когда покинула Сурмача сдержанность:
— Безух и Тарасов знают друг друга! Что же вы об этом молчали, Тарас Степанович!
— Не просто знают, а состоят в родственных отношениях! — Досаде Ласточкина не было предела. — Проверяешь-перепроверяешь всех сотрудников, и вдруг однажды выясняется, что где-то проморгал. И не просто «где-то», а в самом опасном месте.
— Теперь понятно, почему Тарасов на меня смотрел волком, когда я приехал на заставу разобраться в происшествии, — вспомнил Аверьян. — «Пока чужих не было, у нас ничего по случалось», ишь, куда гнул, тень на плетень наводил! Спрашиваю замначальника Свавилова: «Чего ваш отделенный бука букою?» Он отвечает: «За друга переживает. Они с Иващенко еще в Конной вместе служили». Я и поверил. Посочувствовал. А он другу — пулю! У! Контра! Он! Он через Безуха снабдил ядом Лазаря Афанасьевича!
Аверьян был в этом абсолютно уверен. А вот Ярош, вечный сомневающийся, не согласился.
— Я бы так категорично не утверждал. Тарасов был знаком с Безухом — это факт. А все остальное пока — гипотезы, которые требуют доказательств.
— Каких еще доказательств! — горячился Сурмач, досадуя на Яроша. — И слепому видно!
— Слепому — не может быть видно. А померещиться — вполне, — парировал Тарас Степанович. — Наше дело, Сурмач, добывать факты. Я лично верю только фактам, вернее, цепочке фактов. Я еду на погранзаставу вместе с Сурмачом, — решил Ярош.
Ласточкин воспротивился:
— Какая погранзастава! Я тебя сейчас по приказу отправлю в больницу. С креста краше снимают!
— Не слишком ли много мы за последнее время всего проворонили?! Давайте оборвем последнюю ниточку! Я против Сурмача ничего не имею — с хорошей чекистской хваткой, дотошный. Но вы чувствуете, как он настроен? «Яд для Тесляренко передал через Безуха Тарасов». Да он тут таких дров наломает! Рассорит нас с пограничниками, вспугнет причастных, если такие есть.
«„Если такие есть…“ Почему Ярош ставит под сомнение все?»
— Мне с Тарасовым детей не крестить, — пробурчал Аверьян. — И если он работает на «Двуйку» или на Волка — чего тут играть в прятки.
После такою «милого» разговора Ласточкин уже не отговаривал Яроша от поездки на границу вместе с Сурмачом.
До конечной станции Разъезд они добрались без особых приключений. Ярош отмалчивался, Сурмач на разговор не набивался. Обоим, видимо, были неприятны воспоминания о стычке в кабинете начальника окротдела.
За приземистым, как бы вдавленным в землю зданием станции, у небольшой коновязи приехавших поджидал уже знакомый Сурмачу красноармеец-проводник.
Он удивился, когда узнал, что окротделовцев двое.
— А помдеж приказал мне: «Заберешь того белобрысого в потертой кожанке».
Ярош позеленел от подобных слов.
— Нас — двое!
— А как же быть? — недоумевал проводник.
— Ничего, доберемся! — заверил Аверьян. — У меня ноги крепкие, десять верст для них — пустяк.
Второй раз следует Аверьян по этой лесной дороге в погранотряд. Но тогда он ехал верхом, сейчас топает пешком. А пешеход видит мир иначе, чем конник, и воспринимает все четче, ближе. Погружается лес в полутьму, окутывается туманцем, смахивающим на старую рваную сеть: в одном месте стачаешь — в ином полезет. Холодно в эту пору деревьям-великанам, пронимает их непогода. Поплотнее бы им прижаться друг к другу, вон как молодые сосенки-елочки, почти в обнимку. Ольха у них в компании: побурела кора, от туманов набухла. Осина белоствольная тут же пристроилась. Притихла, будто побаивается, что вот-вот на нее прикрикнут: «А ты куда?» Громады-сосны уж слишком степенны, каждая хочет доказать всем остальным, что она самая важная и значительная персона в этом лесу.