Бремя империи, стр. 34
Переустановили — как я и ожидал, в лавке Муртади прицел установили наскоро и кое-как. Исправили, вновь отнесли винтовку на стрельбище…
— Горизонтально нормально, правее…
Ага, значит прошлый раз я излишне выкрутил. Так и есть — из-за плохой установки прицела тогда мазал. Поправил, снарядил запасной магазин, выстрелил снова…
— Есть! Восьмерка, чуть левее.
Остаток магазина я выпустил, больше не трогая барабанчиков прицела. Все они пришлись не дальше восьмерки. Передал винтовку Али, тот тоже выпустил магазин с примерно похожим результатом…
— Давай, теперь на тысячу двести. Ветер не изменился?
— Нет.
Выстрел на дистанцию свыше километра отличается от стрельбы на более близкие дистанции кардинально. Это ближе к артиллерии, чем к стрельбе обычного пехотинца. Нужно взять поправку на десятки самых разных факторов — ветер, температура воздуха, угол места цели, высота над уровнем моря, деривация, наличие посторонних предметов на линии визирования цели, эффект Магнуса даже. [Эффект Магнуса — смещение пули за счет ее вращения в полете, зависит от направления нарезов в стволе винтовки] Если метров до шестисот стрелять мог научиться каждый, до тысячи метров — примерно каждый второй, то свыше тысячи — каждый десятый. Нужно было не только учесть в голове все эти факторы — но и определить влияние на траекторию полета пули каждого из них, просуммировать их силы и направление их приложения и вывести общий вектор. Это была сложная физико-математическая задача с десятком неизвестных — и ее мало кто мог правильно решить. Настоящий снайпер просто чувствовал, куда надо прицелиться на такой дистанции, чтобы попасть. И далеко не каждая винтовка была способна «взять» такую дистанцию. Если пуля переходит со сверхзвукового полета на дозвуковой, с ней происходит то же что и с самолетом — ее начинает трясти, и она сильно отклоняется от траектории.
Но это была именно та винтовка что нужно, и я был именно тем человеком, что нужно…
Еще когда пуля летела к своей цели, разрывая своим острым носиком воздух я уже знал — что попаду. Вот так — просто знал, был уверен. Прицелившись на шесть человеческих ростов выше мишени и немного правее, я спустил курок и сразу понял — попал…
— Восьмерка, почти девятка. Неслабо, неслабо…
— Талант не пропьешь… Попробуй?
— Пас. Я свою дальность знаю — и дальше ее не суюсь. Только патроны пережигать да надеждами себя тешить…
— Ну тогда…
Я выпустил еще один за другим четыре патрона — каждый раз делая минутный перерыв чтобы дать стволу остыть — хотя понятие «остыть» на этой жаре было смешным и неуместным. Пацан смотрели из-за колючей изгороди, окружающей стрельбище, не решаясь приблизиться…
— Что с тобой?
— Знаешь… — Али сел по-турецки прямо на земле, поджав под себя ноги — я вот думаю, а то что мы делаем — правильно?
— А ты думаешь — нет?
— Я думаю… А вот этим пацанам что сейчас на нас смотрят — им надо то, что мы делаем? Или нет?
— Знаешь…Был у нас в Питере в учебке такой Тищенко, капитан второго ранга. Преподаватель специальной тактики, уж не знаю с чего. Обычно по этой дисциплине бывшие морские пехотинцы преподают. Так вот — он один раз нам сказал, несмышленышам, когда такой же примерно вопрос задали: на войне нет правых и виноватых — на войне есть свои и чужие. Этим пацанам — то что мы делаем не нужно — но кто-то все равно должен это делать — просто чтобы все оставалось за своих местах. Вот эти пацаны — они выросли здесь и не знают другой жизни кроме этой. А кое-кому хочется, чтобы жизнь была совсем другой, чтобы они не играли вместе — а убивали бы друг друга. Добро никогда не могло и не сможет победить зло — его может победить только другое зло. Вот и мы — зло, которое борется с другим злом. И должно его победить — иначе не сможет существовать добро. Понял? И не думай больше об этом. Господь рассудит. Давай собираться…
Маания. 17 июня 1992 года
На позицию пришлось выбираться ночью — и даже это было опасным. Очень опасным…
Дом Сатира в Маании представлял собой гибрид итальянской виллы и крепости, которых в этих местах было немало еще со времен крестоносцев. Это не значит, что дом походил и на виллу и на крепость — там стояло два дома — вилла прямо на берегу моря так, что мраморные ступеньки спускались прямо в волны, а чуть дальше, ближе к горе прилепилась крепость. Возможно даже старая, древней постройки, не новодел, которая всегда тут была — мрачное здание с толстенными стенами, которые наверняка не пробила бы и танковая пушка. У виллы было два абсолютно одинаковых по оформлению входа с двух сторон здания — к одной вела извилистая бетонная дорога, а вторая — вела прямо в соленые морские воды. Первая заканчивалась рядом с домом площадкой, на которой стояло несколько лимузинов, и роскошных спортивных машин в яркой попугайской раскраске. Была тут и Бугатти — приземистая, в роскошном светло-синем фирменном цвете, и Изота-Франскини — роскошный двухместный кабриолет, и два шикарных спортивных "Хорьх Купе" с двенадцатицилиндровыми моторами. Был тут даже РуссоБалт, которого тут никак не должно было быть — это была правительственная модель и частным лицам она не продавалась вообще. Но она тут была — впрочем, на Востоке всегда ценили возможность иметь именно то, чего иметь было нельзя. Кстати, про «иметь»…
— Тебе шестнадцать лет есть? — прошипел мне в ухо Али
— А тебе твоя вера позволяет на такое смотреть? — не остался в долгу я…
Ночью мы, соблюдая все меры предосторожности, даже накрывшись армейскими накидками, чтобы не дать себя обнаружить ночью через тепловизоры, пробрались на скалу, которая отстояла от ближнего к нам угла дома на километр сто шестьдесят один метр. Днем, на раскаленных солнцем скалах можно было лежать и без накидки — а вот ночью, когда скалы стынут — силуэт стрелка будет на экране светиться самым ярким светом. Впрочем, несмотря на жару, от которой мы оба едва не умирали и спасались старым методом — соленым чаем, [соленый горячий чай — лучшее спасение от жары, потому что поддерживает тепловой баланс организма и заменяет соли, выводимые из него с потом. На вкус просто мерзкий. ] ни один из нас, ни я, ни Али накидку с себя не убрали. Потому что охранялся дом Сатира очень и очень серьезно…
Не знаю, кого или чего боялся Сатир — но его охрана превосходила даже охрану, которой пользовался губернатор, и не уступала охране наместника на территориях…
Все жилое пространство было огорожено забором — причем двойным. Один забор — высотой три метра из сетки-рабицы зеленого цвета и с колючей проволокой поверху был искусственно замаскирован зеленой изгородью. Мало того — изоляторы на столбах, поддерживающих забор, говорили о том, что там есть и оголенные провода с током, об этом говорили и трупики птичек, запутавшиеся в листве и лежащие рядом с забором…
Второй рубеж обороны был намного опаснее. По торчащим из зеленой лужайки газона датчикам я понял, что есть еще один забор, невидимый. Лазерные лучи постоянно сканировали пространство, и если пушенный лазерный луч находил на своем пути какое-либо препятствие — моментально звучал сигнал тревоги. А судя потому, что к этому месту не подходили собаки — два добермана постоянно шатались по участку, а ночью их было в несколько раз больше — сканирование велось не только лазерными лучами — но и звуковыми волнами в диапазоне, недоступном человеческому уху…
В общем — о проникновении на участок можно было забыть.
На крыше стояла система, обнаруживающая снайперов — ее постоянно вращающийся объектив я узнал сразу. У меня на винтовке был специальный армейский прицел — на линзы было нанесено покрытие, не позволяющее лучам отражаться от линзы в том диапазоне, которое система воспримет как оптический прибор, нацеленный на дом. Но обычный прицел эта система засекла бы мгновенно. По крайней мере, если бы она засекла нас — мы бы не видели то, что видели…