Скиталец, стр. 26

– Это великая, страшная клятва! – сказал Скиталец. Хотя теперь всякая мысль об обмане была далека от него, но эта клятва была ему не по сердцу.

– Выбор свободен, – продолжала между тем царица. – Клянись так или оставь меня, чтобы никогда больше не видеть!

– Отказаться от тебя я не хочу и не могу, если бы даже хотел! Прими же мою клятву! – И он, положа руку на голову золотой змеи, произнес ту страшную клятву, позабыв слова богини и Елены, поклялся змеем – когда должен был клясться звездой, – змеем, символом зла и коварства… В то время когда уста его произнесли эту клятву, глаза змеи сверкали злорадным огнем, а глаза той, которая носила образ Елены, сияли торжеством; черный же лук Эврита тихо задребезжал, предрекая смерть и войну.

Но Скиталец в это время не думал ни об обмане, ни о смерти, ни о войне: поцелуй той, которую он принимал за Елену, горел на его устах, и, опьяненный восторгом, он опустился на золотое ложе царицы, жены фараона.

ГЛАВА XIX. Пробуждение Скитальца

Жрец Реи, как было условлено, отправился к храму Хатхор и стал ждать в тени, у ворот пилона, Скитальца. Время шло, а его друга все еще не было. Наконец калитка в решетке ворот тихо скрипнула, и из нее вышла женщина под густым покрывалом; на груди у нее горела багрово-красным цветом большая звезда. Женщина эта остановилась и, посмотрев на залитую серебристым лунным светом дорогу, также отошла в тень пилона и притаилась, так что ее не было видно, зато звезда на ее груди сияла и горела в тени. Страх объял старика, он понял, что перед ним чудесная и смертоносная Хатхор, и подумал, что и ему суждено теперь погибнуть, подобно всем, кто только видел ее лицо. Он хотел бежать, но не мог, а глаза его продолжали смотреть на дорогу, но все кругом было пустынно. Красная звезда все светилась во тьме, а «Мечта мира» ждала у стены, как какая-нибудь покинутая деревенская девица.

Вдруг, пока жрец Реи в душе молил богов о приходе того, кто не приходил, сладкозвучный голос, нежнее звуков золотой арфы, спросил его:

– Кто ты такой и зачем скрываешься здесь в тени, что побудило тебя, Одиссей, явиться ко мне в образе преклонного старца, жреца, служителя богов? Я уже видела тебя в одежде нищего и признала тебя! Почему же мне не признать тебя и в белой одежде жреца?

– О, богиня! – заплетающимся и коснеющим от страха языком вымолвил наконец Реи. – Я не тот человек, за которого ты меня принимаешь! Эта белая одежда присвоена мне по праву! Я – Реи, глава строителей фараона, казначей казны Кеми и советник царицы. Если ты – богиня этого храма, молю тебя, будь милостива, не поражай меня твоим гневом, я не по своей воле пришел сюда, а по просьбе того, про которого ты сейчас упоминала! Будь же милостива и пощади меня!

– Не бойся, Реи, – продолжал тот же чарующий голос, – я не намерена причинять тебе зло! Где же тот человек, которого ты ожидаешь?

Тогда Реи поднял глаза на Елену и увидел, что в глазах ее не было гнева и они светились, мягким, ласковым светом, подобно звездам в вечернем небе, и воспрянул духом.

– Я не знаю, бессмертная, где он, знаю только, что он просил меня встретить его здесь за час до полуночи, сообщив, что в эту ночь он и ты, чудесная Хатхор, повенчаетесь и хотите тайно покинуть эту страну Кеми. Он просил меня, своего друга, прийти сюда – переговорить с тобою и с ним о вашем бегстве!

– Слушай, Реи, – отвечала Елена, – вчера Одиссей из Итаки, Одиссей, Лаэртов сын, сразившись с бесплотными стражами, хранителями врат святилища, предстал предо мной, и я говорила с ним. Я видала, что чей-то дух невидимо присутствовал при нашем свидании, и теперь узнаю в твоем лице лицо того духа, а в твоем облике – облик его!

При этих словах страх снова объял Реи, и сердце его замерло в груди.

– Теперь приказываю тебе, Реи, сказать мне всю правду, – продолжала Елена. – Иначе тебя постигнет беда не от моей руки, а от руки тех бесплотных, которые стоят на страже у меня. Скажи, что делал твой дух в моем святилище? Как осмелился ты войти туда – смотреть на мою красоту?

– О великая богиня, – взмолился Реи, – я скажу тебе всю правду, но прошу тебя, не обрушивайся гневом на меня. Не по своей воле нарушил я уединение твоего святилища, я сам не знаю, что мой дух видел или слышал там. Я был послан туда тою, кому я служу и которая обладает всеми чарами и колдовством тайного знания; ей мой дух передал все, что видел и слышал, я же ничего не знаю!

– А кому ты служишь, Реи, и почему послали они твой дух следить за мной?

– Я служу царице Мериамун, она послала меня разузнать, что постигло Скитальца, отправившегося сражаться с бестелесными духами.

– А он ничего не сказал мне об этой царице! Скажи мне, Реи, хороша она?

– Это прекраснейшая из всех женщин, живущих на земле, – сказал старик.

– Из всех, говоришь ты? Ну, смотри! – и Елена порывистым движением сбросила с себя покрывало, представ перед жрецом во всей своей красоте. – Скажи мне, Мериамун, которой ты служишь, неужели прекраснее Елены, которую вы здесь называете Хатхор?

Реи поднял глаза, взглянув на ту, что была воплощением красоты, и, ослепленный ею, точно ярким солнечным светом, закрыл лицо руками.

– Нет, ты прекрасней ее! – сказал жрец! – С твоей красотой не сравнится никакая красота!

– Теперь скажи мне, почему царица Мериамун, которой ты служишь, захотела узнать судьбу того, кто пошел сражаться с бесплотными?

– Если ты хочешь это знать, бессмертная, то я скажу тебе: через тебя только я могу спасти от греха и позора ту, которой я служу и которую люблю! Она любит того человека, супругой которого ты хочешь стать!

Услыхав то, златокудрая Елена прижала руку к своему сердцу.

– Я этого боялась, предчувствовала это! Она любит его, и он не приходит сюда… Если так, то отправимся, Реи, туда, во дворец твоей царицы, и там узнаем всю правду! Не бойся, я не сделаю зла ни тебе, ни той, которой ты служишь. Проводи только меня во дворец, Реи, проводи скорее!

Между тем Скиталец сладко спал в объятиях царицы Мериамун, принявшей образ Елены-аргивянки. Его золотые доспехи лежали у подножия фараонова ложа, тут же в ногах стоял и черный лук Эврита. Начало светать, вдруг тетива лука тихо запела:

Проснись, проснись, безумный! Дороже объятий любви

И слаще поцелуя возлюбленной звучит шум битвы в ушах

героя и воина!

Глас бранной трубы сладкозвучнее нежной музыки голоса

женщины!

Змея, обвившаяся вокруг стана царицы, услышала песню и обвилась теперь и вокруг тела Скитальца, связав их своими кольцами в общности греха. Тогда, высоко подняв свою прекрасную женскую голову, она тоже запела:

Спи, спи, спи, наслаждайся покоем, какой вкусить думают

люди по смерти,

Под тем деревом, где спали первые супруги, сторожила их я,

как теперь сторожу и его!

Песнь черного лука и песнь змеи слились в одну, так как лук тот был смертью, а смерть – дочь греха; грех же – это змей, а лук был из древа познания добра и зла, которое было пособником греха; поэтому песня и была сходна и слилась в одну, наконец пробудив спящего Скитальца.

Он вздрогнул, протянув свои мощные руки, раскрыл глаза и, увидев вдруг над собой лицо Мериамун на змеиной шее, вскрикнул и вскочил с ложа. Видение исчезло. Первые лучи рассвета прокрались в опочивальню и упали на брачное ложе царицы, жены фараона, и на золотые доспехи и лицо спящей женщины. Теперь только Скиталец припомнил все, что с ним было, как он в эту ночь стал супругом Елены и как ему приснился под утро скверный сон – лицо Мериамун на шее змеи. Да, вот тут лежит златокудрая Елена, супруга его, и он склонился над нею, чтобы пробудить ее поцелуем. О, как прекрасна она во сне. Но что это? Не такою казалась она ему там, в святилище храма Хатхор, не такою была она и вчера в большом зале при свете луны, когда он клялся ей той страшной клятвой. Кто же эта красавица? Да это царица Мериамун, это ее горделивая красота, слава и гордость фараона!