Перстень царицы Савской, стр. 9

Наконец, улучив мгновение, когда мы не смотрели на них, они исчезли.

Я предложил последовать за ними, полагая, что они имели причину поступить именно таким образом. Но Хиггс категорически отказался возвращаться, а Орм, которого, по-видимому, не переставало жечь нанесенное ему оскорбление, только пожал плечами и ничего не ответил.

– Пусть бегут черномазые псы! – воскликнул профессор, протирая свои синие очки и гримасничая. – Стадо трусов! Глядите! Вот наша львица! Налево! Бежим вокруг этого холма, и там мы найдем ее!

Мы обежали холм, но львицы там не нашли, хотя кровавые следы были совсем свежие. Мы гнались за ней много миль, сначала в одном направлении, потом в другом, пока наконец Орм и я не стали изумляться бессмысленному упорству Хиггса. Когда даже он стал уже отчаиваться, мы нашли нашу львицу в ложбине и выпустили в нее несколько пуль, пока она ковыляла по противоположному склону. Одна из пуль попала в нее, она упала и снова поднялась, громко рыча. Сказать правду, пуля эта была из ружья Орма, но Хиггс, который, подобно всякому другому неопытному человеку, был страстным спортсменом, заявил, что он ранил львицу, и мы не сочли нужным спорить с ним.

Мы с трудом пошли дальше и на самой вершине, на другой стороне холма, увидели перед собой львицу, сидевшую, как большая собака: она была до такой степени изранена, что могла только ужасно рычать и бить лапой воздух.

– Теперь моя очередь, старуха, – воскликнул Хиггс, выстрелил прямо в нее, стоя от нее в пяти ярдах, и промахнулся. Второй выстрел был удачнее, и она покатилась замертво.

– Теперь пойдем, – сказал, ликуя, профессор, – и снимем с нее шкуру. Она сидела на мне, а я собираюсь много дней сидеть на ней.

Мы принялись за дело, хотя я хорошо знал пустыню и мне совсем не нравилась погода, так что я предпочел бы оставить убитого зверя, где он лежал, и поспешить в оазис. Работали мы долго, оттого что я один был знаком с техникой снимания шкур с животных – делом, которое чрезвычайно неприятно при такой жаре.

Наконец мы окончили нашу работу, перекинули шкуру через винтовку, чтобы ее могли нести двое из нас, и освежились, выпив воды из фляги (я даже накрыл профессора на том, что он смывал кровь со своего лица и мыл руки драгоценной влагой). Потом мы отправились в путь, будучи уверенными, что знаем дорогу, хотя в действительности никто из нас не имел понятия, в какой стороне лежит лагерь. Впопыхах мы забыли захватить с собой компас, а солнце, по которому мы могли бы ориентироваться при обычных обстоятельствах и которым мы привыкли руководствоваться в пустыне, было скрыто той странной завесой, о которой я уже говорил.

Мы решили вернуться на вершину того песчаного холма, где мы убили львицу, а оттуда пойти по своим же собственным следам. Казалось, это легко сделать, так как в полумиле от нас находился совершенно такой же холм.

Мы взобрались на него не без труда, оттого что львиная шкура была очень тяжела, и обнаружили, что это совсем не тот холм. Порассуждав и разобравшись, в чем дело, мы нашли, в чем была ошибка, и отправились к тому холму, который, по-нашему, был тем самым холмом, – но результат был все тот же.

Мы заблудились в пустыне!

Глава IV. Смертоносный ветер

– Все дело в том, – сказал теперь Хиггс с видом оракула, – что эти несчастные холмы похожи друг на друга, как две бисеринки в ожерелье мумии, и поэтому очень трудно отличить их. Дайте мне флягу с водой, Адамс, мне смертельно хочется пить.

– Нет, – коротко ответил я, – вам еще больше будет хотеться пить.

– Что вы хотите сказать? А! Понимаю; но это бессмысленно. Зеу разыщут нас, или, в худшем случае, нам придется только подождать, пока выглянет солнце.

Он еще не кончил говорить, когда воздух внезапно наполнился странными поющими звуками, которые невозможно описать. Я знал, что они происходят от того, что бесчисленные миллионы песчинок трутся друг о друга. Мы обернулись, чтобы посмотреть, откуда несутся эти звуки, и увидели вдали с ужасающей быстротой несущееся по направлению к нам густое облако, впереди которого бежали, крутясь столбами и воронками, отдельные облака поменьше.

– Песчаная буря, – сказал Хигтс, и его цветущее лицо немного побледнело. – Дело скверное! Вот что значит не той ногой встать с постели. А во всем виноваты вы, Адамс! Ведь это вы стащили меня с постели сегодня ночью, несмотря на мои протесты (профессор несколько суеверен, и это особенно смешно в таком ученом человеке). Что же нам делать? Спрятаться под прикрытие холма, пока буря пройдет?

– Не надейтесь, что она пройдет так скоро. Не вижу ничего, что бы нам осталось делать, кроме как читать молитвы, – заметил Орм. – Похоже на то, что наша песенка спета, – прибавил он немного погодя. – Зато вы убили двух львов, Хиггс, а это уже кое-что.

– О, черт возьми! Можете умирать, если хотите, Оливер. Мир мало потеряет, но подумайте о том, какая это будет потеря, если что-нибудь случится со мной! Я вовсе не хочу, чтобы меня замела какая-то дурацкая песчаная буря. Я хочу жить, хочу написать книгу про Мур. – И Хиггс погрозил кулаками надвигающимся облакам песка с настоящим благородным вызовом. Он напомнил мне Аякса, посылающего вызов молниям.

Тем временем я успел обдумать создавшееся положение.

– Слушайте, – сказал я, – единственная наша надежда – это остаться там, где мы находимся сейчас, оттого что, если мы двинемся с места, нас немедленно же засыплет заживо. Смотрите, вот сравнительно твердое место, на которое мы должны лечь. – И я указал на гребень скалы, образовавшийся из слежавшегося песка. – Живо ложитесь, – продолжал я, – и покроемся львиной шкурой. Авось она не даст песку задушить нас. Торопитесь! Пора!

В самом деле, было пора. Буря налетела, грохоча и ревя. Едва мы успели устроиться, подставив ветру спины и спрятав под львиной шкурой рты и носы, совсем так же, как при подобных обстоятельствах поступают с верблюдами, как налетела буря, принеся с собой полный мрак.

Много часов пролежали мы таким образом, не в состоянии выглянуть, не в состоянии разговаривать, оттого что кругом стоял непрекращающийся грохот, и только время от времени приподнимались на руках и на коленях, чтобы стряхнуть со шкуры навалившийся на нее песок, тяжко давивший на наши спины, – иначе он заживо схоронил бы нас.

Мы ужасно страдали под нашей вонючей шкурой, страдали от жары, страдали от жажды, не имея возможности достать наш жалкий запас воды. Но хуже всего были страдания, которые причинял нам проникавший сквозь нашу легкую одежду песок, натиравший до крови тело.

Хиггс бредил и не переставал бормотать что-то про себя.

Быть может, однако, эти мучения сослужили нам пользу, так как иначе мы, устав и измучившись, заснули бы, чтобы никогда больше не проснуться. Тем не менее тогда мы думали иначе, оттого что мучения в конце концов сделались невыносимыми. Позднее Орм говорил мне, что последней его мыслью, которую он помнит, было, что он страшно разбогател, продав китайцам секрет изобретенной им новой пытки – пытки песком, который сыплется на жертву под сильным воздушным давлением.

Немного погодя мы потеряли счет времени и только много позже узнали, что буря продолжалась добрых двадцать часов. К концу ее мы, по всей вероятности, более или менее впали в беспамятное состояние.

Как бы то ни было, я помню ужасающий вой и стоны песка и ветра, а потом я увидел лицо моего сына – моего любимого, давно утраченного мною сына, ради которого я терпел все эти муки. Следующим впечатлением, как если бы прошел только один миг, было, что мои ноги прижигают раскаленным железом или жгут, направив на них через лупу сноп солнечных лучей. С мучительным усилием я поднялся и увидел, что буря прошла и что безжалостное солнце жжет мою покрытую ссадинами кожу. Я протер залепленные грязью глаза, глянул вниз и увидел два бугра, похожие на гроба, а из них торчали две пары ног, некогда, по-видимому, белых. Тут как раз пара более длинных ног задвигалась, песок заколыхался и Оливер Орм поднялся, произнося непонятные слова.