Перстень царицы Савской, стр. 12

Я был уверен, хотя и не в состоянии был объяснить это нашим Абати, что, если только вы остались в живых, вы непременно направитесь в сторону той гряды холмов. Я знал, что у вас нет компаса и что вам никак не сориентироваться. Я поехал вдоль равнины, поднимаясь время от времени на вершины песчаных холмов. Я ехал весь день, а когда настала ночь, остановился, оттого что ничего не было видно. Задумавшись, я сидел среди этой огромной пустыни и вдруг, через час или два, заметил, что Фараон поднял уши и посмотрел на запад. Я тоже стал смотреть на запад, и мне показалось, что я увидел вспышку света, по направлению от земли к небу, так что это не могло быть падающей звездой, а скорее было выстрелом из винтовки прямо вверх.

Я снова прислушался и ничего не услышал, но зато несколько мгновений спустя пес снова поднял уши, как будто он услыхал что-то. Тут я решился и поехал в темноте, направляясь к тому месту, откуда, как мне казалось, исходила вспышка света. Я ехал целых два часа, время от времени стрелял из револьвера; не получая ответа, я перестал стрелять и остановился. Но Фараон не хотел останавливаться. Он начал визжать, понюхал воздух, побежал вперед и скрылся в темноте. В темноте я услышал, как он лаял не более как в ста шагах от меня, вероятно, для того, чтобы позвать меня. Я отправился вслед за ним и нашел вас троих лежащими замертво, как я подумал было в первое мгновение. Вот и все, капитан.

– Хорошо то, что хорошо кончается. Мы обязаны вам жизнью, сержант.

– Прошу прощения, капитан, – скромно ответил Квик, – вовсе не мне, а псу Фараону. Он умный пес, хотя и горячий, и вы сделали хорошее дело, купив его за бутылку виски и шестипенсовый перочинный нож.

Оазис мы увидели только на рассвете следующего дня, потому что двигались очень медленно. У нас было только два верблюда, так что двоим из нас пришлось идти пешком. Из этих двоих сержант, разумеется, все время был одним, а его хозяин – вторым. Оливер Орм при подобных обстоятельствах наименее эгоистичный человек, какого я когда-либо знавал. Его нельзя было уговорить хоть на полчаса сесть на верблюда, так что, когда я шел пешком, одно животное оставалось без всадника. Напротив того, Хиггс, раз усевшись на верблюда, ни за что не хотел слезть с него, несмотря на мучения, которые ему причиняли его болячки.

– Я отсюда не сойду, – повторил он много раз по-английски, по-французски и на разных восточных наречиях. – Я достаточно находился, хватит на всю мою жизнь.

Мы оба сидели на верблюдах, когда вдруг сержант остановил их. Я спросил, в чем дело.

– Кажется, едут арабы, доктор, – сказал он, указывая на приближавшееся к нам облако пыли.

– В таком случае, – ответил я, – лучше всего не показывать страха и продолжать путь. Не думаю, чтоб они напали на нас.

Приведя в боевую готовность имевшееся у нас оружие, мы отправились дальше. Орм и сержант шли между обоими верблюдами. Но, поравнявшись с встречным караваном, мы с удивлением увидели Шадраха, едущего во главе его и сидящего на моем дромадере, которого его госпожа, повелительница Абата, подарила мне. Мы подъехали совсем близко друг к другу и остановились.

– Клянусь бородой Аарона! Вы ли это, чужестранцы? – спросил он. – Мы думали, что вы умерли.

– Клянусь волосами Моисея, – ответил я гневно, – так вы уезжаете со всем тем, что принадлежит нам! – И я указал на вьючных верблюдов, на которых было уложено наше имущество.

Вслед за этим последовали объяснения и всяческие похвалы, которые Хиггс чрезвычайно дурно принял. Он превосходно говорит по-арабски и знает местные наречия, и он воспользовался этим, чтобы обрушить на голову Шадраха и его сотоварищей целый поток бранных слов, которые сильно удивили их. Сержант Квик вторил Хиггсу по-английски…

Некоторое время Орм молча слушал их, а потом сказал:

– Вот что, друг мой, если вы не замолчите – быть потасовке. Придержите язык, сержант. Мы встретили их, так что не о чем шуметь. Друг Шадрах, поворачивайте в оазис. Мы останемся там еще несколько дней.

Шадрах с сердитым видом сказал что-то о том, что повернуть должны не они, а мы. В ответ на это я достал древнее кольцо, кольцо царицы Савской, которое я привез из Мура. Я поднес кольцо к его глазам и сказал:

– Попробуйте ослушаться, и вам придется ответить перед той, которая послала вас, потому что даже в том случае, если мы все четверо умрем, – и я многозначительно взглянул на него, – не надейтесь, что вам удастся скрыть что-либо, слишком много здесь свидетелей.

Не говоря ни слова, он преклонился перед священным кольцом, и мы все направились к оазису Зеу.

Глава V. Фараон вызывает сумятицу

Прошло еще шесть недель, и мало-помалу характер окружающей местности начал изменяться. Мы, наконец, покинули бескрайнюю пустыню, по которой прошли столько сотен миль – не меньше тысячи миль, согласно нашим наблюдениям. Со времени приключения в оазисе путешествие наше протекало чрезвычайно спокойно. Оно было бесконечно однообразно и все же, как это ни странно, было не лишено некоторой прелести – во всяком случае для Орма и для Хиггса, которым оно было внове.

Двигаться день за днем по этому бесконечному морю песка, такому пустынному, что в течение целых недель мы никого не встречали, даже кочующих бедуинов. Видеть день за днем, как солнце поднимается из песков на востоке и, совершив свой дневной путь, погружается в пески на западе. Ночь за ночью видеть месяц, тот самый месяц, на который смотрят глаза тысячи городов, видеть, как он превращает пески в море серебра, или наблюдать сквозь прозрачный воздух созвездия, по которым мы держали наш путь, наблюдать, как они торжественно плывут в пространстве. И знать, что эту обширную страну, теперь такую скудную и пустынную, когда-то попирали ноги давно позабытых людей, ступавших по тем самым пескам, по которым мы шли, и выкопавших те колодцы, откуда мы брали воду.

Целые армии шли через эти пустыни и гибли здесь. Однажды мы напали на место, где бурный ветер сдул песок и обнажил скалу, и увидели там скелеты тысячи тысяч воинов и их вьючных животных, а среди них валялись наконечники стрел, клинки мечей, обломки панцирей и расписных деревянных щитов.

Здесь погибло целое войско, быть может, его послал Александр или какой-либо еще более древний властитель, самое имя которого позабыто на земле. Здесь были: вожди, военачальники, воины и даже их жены, потому что в стороне я нашел груду скелетов женщин; на некоторых черепах еще сохранились длинные волосы, свидетельствовавшие о том, что несчастные женщины сбились в кучу в предсмертный миг ужасной бойни или перед тем, как погибнуть от голода, жажды или надвигающихся песков.

О, если б эти кости могли говорить, какую ужасную повесть поведали бы они!

В пустыне были также города, в тех местах, где некогда были оазисы, которые теперь пожрали пески. Дважды мы видели развалины таких городов, остатки каменных стен, мощные скелеты человеческих жилищ, торчавшие из-под открывшего их песка, – здесь некогда люди боялись и надеялись, рождались, любили и умирали; девушки бывали горды, добры или злы, играли маленькие дети. Мир очень стар. Мы, пришельцы с Запада, еще раз убедились, глядя на эти развалины и на останки людей, строивших их, что мир очень стар.

Однажды вечером на фоне ясного неба обозначились туманные очертания высоких гор, формой напоминавших подкову. Это были горы Мур; они были на расстоянии многих миль от нас, но все же мы наконец увидели горы Мур. На следующее утро мы уже начали спускаться по лесистой равнине к большой реке, которая, как мне кажется, является одним из притоков Нила, хотя наверное я этого сказать не могу.

Спустя еще три дня мы добрались до берега этой реки, пройдя по старой дороге и возмещая себя за прежние лишения, оттого что здесь было много дичи и трава росла в изобилии, так что наши верблюды так объелись, что мы боялись, как бы они не лопнули. По всему видно было, что мы поспели как раз вовремя. Облака скрывали от нас горы Мур, и над равнинами, которые простирались от гор до нас, шел дождь. Дождливая пора уже началась, и, если бы мы опоздали еще на одну только неделю, нам не удалось бы переправиться через реку, которая к тому времени уже разлилась бы. А теперь мы спокойнейшим образом переправились через нее по старому броду, и вода ни разу не поднялась выше колен наших верблюдов.