Она, стр. 22

Я сжал в отчаянии руки и оглянулся. Устана сидела около Лео, и в глазах ее светилась тяжелая скорбь. Джон выл, – действительно, выл, в углу, иначе не могу назвать его плач; но заметив, что я смотрю на него, ушел. Вся надежда была на Аэшу. Только она могла помочь Лео. Я пойду и буду умолять ее!

Вдруг Джон влетел в комнату с искаженным от страха лицом.

– Помоги нам, Боже! – зашептал он, весь дрожа. – Там, в переходе, идет покойница!

На минуту я остолбенел от ужаса, но затем сообразил, что Джон, вероятно, видел Аэшу, закутанную, как всегда, и принял ее за покойницу. В это время Аэша показалась у входа, Джон обернулся, увидал ее и, вскрикнув: «вот она!» прыгнул в угол и уткнулся лицом в стену, тогда как Устана распростерлась на полу.

– Ты пришла вовремя, Аэша! – сказал я. – Мой мальчик близок к смерти!

– Если он еще не умер, – произнесла она мягко, – то я верну ему жизнь, Холли! Этот человек – твой слуга? Разве ваши слуги таким образом приветствуют чужестранцев?

– Он испугался тебя, – ответил я, – ты закутана, как покойница!

Аэша засмеялась.

– А девушка? Вижу, вижу! Ты о ней говорил мне! Скажи им обоим, чтобы они ушли отсюда, я должна посмотреть на больного!

Я сказал Устане по-арабски, а Джону по-английски, чтобы они вышли из комнаты; Джон остался очень доволен, так как не мог преодолеть свой страх. Но Устана смотрела на дело иначе.

– Что «Она» хочет делать? – прошептала девушка, колеблясь между страхом перед королевой и желанием остаться с Лео. – Жена имеет право быть при умирающем муже. Нет, я не уйду, господин!

– Почему эта женщина не ушла, Холли? – спросила Аэша, стоявшая в другом конце пещеры и разглядывавшая скульптуру на стене.

– С на не хочет оставить Лео! – ответил я, не зная, что сказать.

Аэша повернулась к Устане и произнесла только одно слово: «уходи!» Этого было достаточно; Устана поползла вон из комнаты…

Аэша же скользнула к ложу, где лежал Лео, отвернувшись лицом к стене.

Вдруг ее высокая, статная фигура пошатнулась и вздрогнула, словно ее ударили, а из уст вырвался такой дикий, ужасный крик, которого я никогда не слыхал в жизни.

– Что такое, Аэша? – вскричал я. – Он умер?

Она повернулась и, как тигрица, прыгнула ко мне.

– Собака! – вскричала она страшным шепотом. – Зачем ты скрыл это от меня?

Аэша вытянула руку, как будто намереваясь убить меня.

– Что скрыл? – сказал я в ужасе. – Что такое?

– Ах, может быть, ты не знаешь! – ответила она тише. – Знай же, Холли, знай! Здесь лежит мой Калликрат, который вернулся ко мне наконец!

Она рыдала и смеялась одновременно, словно помешанная, бормоча про себя: Калликрат! Калликрат!

«Глупости»! – думал я про себя, но не смел сказать это вслух, боясь только одного: чтобы Лео не умер, пока Аэша придет в себя и успокоится.

– Можешь ли ты помочь ему, Аэша? – спросил я смиренно. – Твой Калликрат скоро уйдет от тебя. Смотри, он умирает!

– Это правда, – произнесла она, – зачем, зачем я не пришла сюда раньше? Я вся дрожу, моя рука трясется… Возьми, Холли, этот фиал… – она достала из складок одежды оловянный кувшинчик, – и вылей ему в горло всю жидкость. Это вылечит его, если он еще не умер! Скорее! Скорее! Он умирает!

Я взглянул на Лео, у него начиналась уже агония. Лицо его посинело, дыхание остановилось, и в горле хрипело. Я вытащил зубами пробку фиала, и капля жидкости попала мне на язык. Я ощутил сладкий вкус, моя голова закружилась и в глазах потемнело, но, к счастью, все это сейчас же прошло.

Лео умирал, его золотистая голова металась на подушке, и рот был открыт. Я попросил Аэшу поддержать его голову, и она осторожно сделала это, хотя дрожала вся с головы до ног. С трудом разжав челюсти больного, я влил жидкость ему в рот. Легкий пар шел от жидкости, и хрип в горле больного тотчас же прекратился. Лицо Лео смертельно побледнело, и сердце, казалось, остановилось, только веки задрожали. Я взглянул на Аэшу: газ упал с ее головы, пока она поддерживала голову Лео, и лицо было так же бледно, как у больного.

Она смотрела на Лео с выражением отчаяния и страха, очевидно, сомневаясь в том, что он останется жить. Прошло 5 минут. Лицо ее вдруг осунулось, глаза потускнели, – она словно перестала надеяться. Коралловые губы побелели и задрожали. Жаль было смотреть на нее.

– Поздно? – пробормотал я.

Аэша закрыла лицо руками и не ответила. Вдруг я заметил, что Лео стал дышать ровнее и краска появилась на его лице. О, чудо! Человек, который умирал, теперь спокойно повернулся на бок.

– Видишь? – спросил я шепотом.

– Вижу, – ответила она хриплым голосом, – он спасен! Я думала, что уже поздно; еще немного, – и он бы умер!

Она залилась слезами и стала еще прекраснее.

– Прости меня, Холли, мою слабость! – сказала она. – Ведь я – женщина с ног до головы! Подумай об этом! Сегодня утром ты говорил о месте, где мучаются грешники. Ты назвал его адом… Целых две тысячи лет я жила в таком аду, мучимая воспоминанием о своем преступлении, терзаясь неудовлетворенным желанием, без друзей, даже не имея возможности умереть… Подумай, Холли, никогда ты не услышишь этого и не увидишь такого, если и проживешь еще 10000 лет. Наконец мой избавитель пришел, – тот, кого я ждала многие годы. В назначенное время он явился ко мне, и я знала, что он должен придти: моя мудрость не ошибается! Но как малы мои познания, как слабы мои силы! Он лежал здесь больной, при смерти, и я не чувствовала этого, хотя ждала его две тысячи лет! Если бы он умер, мне пришлось бы снова переживать ряд скучных веков и ожидать моего возлюбленного!.. Но теперь он остался жив, проспит 12 часов, и болезнь совершенно пройдет… Он вернется к жизни и ко мне!

Аэша умолкла, тихо положила руку на золотые кудри Лео, нагнулась и поцеловала его в лоб с такой целомудренной нежностью, что мне стало больно. Я ревновал ее к Лео.

XVIII. УЙДИ ПРОЧЬ, ЖЕНЩИНА!

С минуту длилась тишина. Лицо Аэши, погруженной в счастливый экстаз, напоминало теперь лицо ангела. Вдруг какая-то мысль поразила ее: лицо изменилось и утратило свое ангельское выражение.

– Я забыла, – произнесла она, – про эту женщину, Устану. Что, она служанка Калликрата, или…

Она умолкла, и голос ее задрожал. Я пожал плечами.

– Не знаю! Полагаю, что она обвенчана с Лео по обычаю народа Амахаггер! – ответил я.

Лицо Аэши потемнело; она, очевидно, умела ревновать.

– Тогда конец! – произнесла она. – Эта женщина должна умереть!

– За что? За какое преступление? – воскликнул я испуганно. – Она невиновна ни в чем, и если любит Лео, то он сам захотел принять ее. Каков же ее грех?

– Право, Холли, ты просто глупец! – ответила Аэша. – Какой грех? Грех ее в том, что она осмелилась встать между мной и моей любовью!

Мне пришлось долго уговаривать эту странную женщину, стращать ее последствиями преступления, говорить, что «зло родит одно зло», пока наконец Аэша не согласилась пощадить жизнь бедной Устаны.

Довольный успехом, я направился в проход и позвал Устану, белую одежду которой заметил невдалеке. Она подбежала ко мне.

– Мой господин умер? О, не говори, что он умер! – вскричала она, обратив ко мне свое красивое, залитое слезами лицо, с выражением безграничного отчаяния, которое глубоко тронуло меня.

– Он жив! – ответил я, – «Она» спасла его. Иди!

Устана глубоко вздохнула, вошла в пещеру и упала ниц в присутствии королевы.

– Встань! – произнесла Аэша холодным тоном. – Иди сюда! Видишь этого человека? – она указала на Лео. – Говорят, он – твой муж. Но я требую, чтобы ты забыла его. Ступай!..

Устана, однако, не двинулась с места.

– Нет, королева, я не уйду, – произнесла она дрогнувшим голосом, – этот человек – мой супруг; я люблю его, люблю и не покину! Какое право имеешь ты приказывать мне покинуть моего супруга?

Я видел, как изменилось лицо Аэши, и содрогнулся.

– Будь милосердна! – произнес я на латыни. – Ведь она повинуется только природе!