Нада, стр. 41

Вскоре вошли буры и всей толпой приблизились к царю. Динган принял их милостиво и пожал руку Ретифу, их начальнику. Ретиф вынул из кожаной сумки бумагу, по которой устанавливались уступка и границы земель, и переводчик перевел царю содержание бумаги. Динган сказал, что все в порядке, и приложил к бумаге руку; Ретиф и буры, видимо, были довольны и широко улыбались. По окончании дела они стали прощаться, но Динган не пустил их, говоря, что сперва он желает угостить их и показать им пляску воинов; по его приказанию, были внесены заранее приготовленные блюда с вареной говядиной и чашки с молоком. Буры отвечали, что они уже обедали, но все же выпили молока, передавая чашки из рук в руки.

Воины стали плясать и запели воинственную песнь Зулусов, отец мой, а буры отодвинулись к центру площади, чтобы не мешать пляске воинов. В это время я услыхал, как Динган приказывал одному из слуг отправиться к белому «Доктору Молитвы», находящемуся вне крааля, и попросить его не бояться ничего. Я удивился, не понимая смысла приказания, почему «Доктору Молитвы» надо бояться танца, часто виденного им? Вскоре Динган встал, в сопровождении свиты прошел сквозь толпу, подошел к капитану Ретифу и стал прощаться с ним, пожимая ему руку и желая ему счастливой дороги. Затем он вернулся к воротам, которые вели к царскому дому, около входа стоял начальник отряда, как бы в ожидании приказаний.

Неожиданно для всех, отец мой, Динган остановился и закричал громким голосом: «Бей колдунов! Билалани Абатакати!» – и, закрыв лицо углом своего плаща, вошел за изгородь.

Мы же, его советники, стояли пораженные, словно превращенные в камни, но мы еще не успели промолвить слова, как начальник отряда громко прокричал: «Бей колдунов!» – и возглас его был подхвачен со всех сторон. Раздался ужасный крик, отец мой, и топот ног. Сквозь облака пыли мы видели, как воины кинулись на Анабоонов, и, несмотря на шум, мы услыхали удары палок. Анабооны вытащили свои ножи и защищались храбро, но нельзя было успеть просчитать до ста, как все было кончено, – немногих уже мертвых, многих еще живых выволокли из ворот крааля, на Холм Убийств, и там перебили всех до одного. Каким образом – я лучше не скажу тебе, – их перебили и сложили в кучу, и этим окончилось их предприятие, отец мой.

Но я и другие советники молча направились к дому царя. Он стоял перед своей большой хижиной, подняв руки, мы поклонились ему, не говоря ни слова. Динган заговорил первый, слегка посмеиваясь, как человек, не вполне спокойный.

– Что, вожди мои? – сказал он. – Когда хищные птицы сегодня утром взывали к небу о крови, они не ожидали пира, приготовленного для них? И вы, вожди, не знали, какого великого правителя послало вам Небо, и как глубок ум царя, вечно заботящегося о благе своего народа. Теперь страна очистилась от Белых Колдунов, о которых каркал Черный перед смертью, или, вернее, скоро, очистится, так как это только начало. Слушайте, гонцы! – и он повернулся к людям, стоящим за ним. – Отправляйтесь немедленно к отрядам, собранным за горой, передайте их вождям слова царя. Вот мой приказ: пусть войско совершит набег на страну Наталя и перебьет всех буров, уничтожит их всех: мужчин, женщин и детей. Ступайте!

Гонцы прокричали привет царю и пустились, как копья из рук бойцов, через секунду они исчезли. Но мы, советники, стояли молча.

Динган заговорил снова, обращаясь ко мне:

– Успокоилось ли, наконец, твое сердце, Мопо, сын Македамы? Ты часто жужжал мне в уши о белых людях и об их победах над нами, а вот видишь! Я только дунул на них, и они исчезли. Скажи, Мопо, все ли колдуны умерли? Если хоть один из них остался в живых, я хочу поговорить с ним!

Я взглянул Дингану прямо в лицо и отвечал:

– Они умерли, царь, но и ты также умер!

– Для тебя было бы лучше, собака, – сказал Динган – если бы ты выражался яснее!

– Да простит меня царь, – отвечал я, – вот что хочу я сказать. Ты не можешь уничтожить белых людей, они не принадлежат к одному племени, их племен много, море – их стихия, они являются из черных вод океана. Убей тех, которые находятся здесь, другие придут мстить за них. Их будет все больше и больше! Ты убивал теперь, в свое время начнут убивать они. Теперь они лежат в крови, но в скором будущем, царь, лежать в крови будешь ты. Тобой овладело безумие, царь, когда ты исполнил это злодеяние, и следствием этого безумия будет твоя смерть. Я сказал! Да будет воля царя!

Я стоял неподвижно, ожидая смерти, отец мой, во гневе сердца моего, при виде совершавшегося злодеяния я не мог удержать своих слов. Раза три Динган злобно взглянул на меня, и на лице его страх боролся с яростью. Я хладнокровно ждал, что победит – страх или ярость. Когда же он, наконец, заговорил, то сказал только одно слово «Иди», а не два «Возьмите его». И я ушел, а со мной советники, царь остался один.

Ушел я с тяжелым сердцем, отец мой. Из всех ужасных событий, виденных мною, мне казалось, что это – коварное избиение Анабоонов – худшее, вместе с приказанием войскам так же умертвить оставшихся в живых и их женщин и детей. И они их перебили – шестьдесят человек перебили они – там, в Всенене, стране плача.

Скажи, отец мой, почему Умкулункула, который сидит на небесах, позволяет таким ужасам совершаться на земле? Я слыхал проповеди белых людей, которые говорят, что все о нем знают. Имена его – Власть, Милосердие и Любовь. Почему же он допускает все это? Зачем он позволяет людям, подобным Чеке и Дингану, мучить людей на земле, а в конце наказывает их одной смертью за те тысячи смертей, которые они причиняли другим? Вы говорите, что все это происходит в наказание людям, которые злы, но это неверно; не страдают ли безвинные вместе с виновными, не погибают ли сотнями невинные дети? Может быть, на это есть другой ответ, но как могу я в своем слабоумии постигнуть Необъяснимое? Может быть, все это – часть целого, маленькая часть того узора, о котором я говорил, узора на чаше, содержащей воды Его премудрости. Я ничего не понимаю, я – дикий человек. Но не больше знания нашел я в сердцах белых, просвещенных людей. Вы знаете многое, но многого и не знаете. Вы не можете объяснить, где мы находились за час до рождения или чем станем после смерти, зачем родились и почему умрем. Вы можете только надеяться и верить – вот и все; может быть, отец мой, скоро я стану мудрее всех вас. Я очень стар, огонь моей жизни погасает, он еще горит только в моем уме, там огонь еще ярок, но скоро и он погаснет, и тогда, может быть, я пойму.

ВОЙНА С ПЛЕМЕНЕМ ГАЛАКАЦИЕВ

Я должен рассказать тебе, отец мой, как Умслопогас-Убийца и Галаци-Волк воевали с племенем Галакациев. Когда я вышел из тени Горы Привидений, Умслопогас собрал всех своих вождей. В длинной речи он сказал им, что желает, чтобы племя Секиры перестало быть незначительным народом, стало бы великим и считало бы стада свои десятками тысяч.

Вожди спросили, каким образом этого можно достигнуть и не задумал ли он для этой цели войну с царем Динганом? Умслопогас отвечал, что, напротив, желает приобрести расположение царя. Он рассказал нам о девушке Лилии, о племени Галакациев и о том, как он собирается на них войной. Некоторые из вождей согласились сразу, другие не хотели войны, и между ними возник спор, который затянулся до вечера. Когда начало смеркаться, Умслопогас встал и сказал, что, будучи начальником Секиры, он приказывает всем подняться против Галакациев. Если же найдется человек, желающий противиться его власти, пусть выступит вперед побороться с ним, и победитель приобретет право повелевать. На это никто не отвечал: мало было охотников встретиться лицом с лезвием Секиры. Таким образом, решилась война между племенами Секиры и Галакациев. Умслопогас выслал гонцов, чтобы вызвать к себе всех подвластных ему воинов.

Когда же Зинита, его старшая жена, услыхала о приготовлениях к войне, она разгневалась и стала осыпать Умслопогаса упреками, а меня, Мопо, проклятиями. Меня она знала только как посланного от Дингана, проклинала же за то, что, как она справедливо предполагала, от меня исходила затея Убийцы.