Копи царя Соломона, стр. 37

Снарядившись в поход, мы поспешно поели и отправились посмотреть, как идут дела. В одном пункте горного плато был небольшой холмик из коричневого камня, который одновременно служил штабом и наблюдательным пунктом. Здесь мы нашли Инфадуса, окруженного его полком Серых, который был безусловно лучшим в кукуанской армии. Это был тот полк, который мы впервые видели в пограничном краале. Полк, в настоящее время численностью в три тысячи пятьсот человек, оставался в резерве, и воины группами лежали на траве, наблюдая, как длинные колонны королевских войск, подобно веренице муравьев, выползают из Луу. Казалось, этим колоннам нет конца. Всего их было три, и каждая насчитывала не менее одиннадцати – двенадцати тысяч человек.

Выйдя за пределы города, они построились в боевом порядке. Затем один отряд повернул направо, другой – налево, а третий стал медленно приближаться к нам.

– А-а! – сказал Инфадус. – Они собираются атаковать нас сразу с трех сторон!

Эта новость была весьма серьезной, так как наша позиция на вершине горы, по крайней мере полторы мили в окружности, была очень растянутой и важно было сконцентрировать для обороны наши сравнительно малые силы. Но поскольку мы не могли указывать противнику, каким образом следует нас атаковать, нам нужно было в этих сложных условиях сделать все, что возможно. Поэтому мы отправили во все концы приказы подготовиться к отражению отдельных атак.

ГЛАВА XIII. НАПАДЕНИЕ

Без малейшего признака поспешности и суеты все три колонны медленно продвигались вперед. На расстоянии около пятисот ярдов от нас средняя – она же главная – колонна остановилась в том месте, где начиналась та узкая полоса земли, которая врезывалась в наш холм, имевший приблизительно форму подковы и боковые отроги которого были обращены к Луу. Этот маневр был рассчитан на то, чтобы дать возможность другим двум колоннам обойти холм и напасть на нас одновременно с трех сторон.

– Эх, если бы у нас был гетлинг! – со вздохом сожаления сказал Гуд, смотря на сомкнутые фаланги воинов, стоявших внизу. – Через двадцать минут я очистил бы всю равнину!

– Но так как его нет, – ответил сэр Генри, – не стоит и вздыхать о нем. А что, если вы, Квотермейн, попробуете в них выстрелить? Сможет ли ваша пуля долететь до того рослого малого, который, как мне кажется, командует всем отрядом? Однако полагаю, что у вас столько же шансов попасть в него, сколько и промахнуться. Держу пари на целый соверен, который честно плачу, – если, конечно, мы выпутаемся из этой истории, – что ваша пуля не долетит до него по крайней мере на пять ярдов.

Это задело меня за живое, и, зарядив «экспресс» разрывной пулей, я стал ждать, пока моя мишень в сопровождении ординарца не отошла ярдов на десять от отряда, чтобы получше рассмотреть наши позиции. Я лег и, положив «экспресс» на скалу, прицелился. Принимая в соображение траекторию и то обстоятельство, что моя винтовка била лишь на триста пятьдесят ярдов, я прицелился в горло, рассчитав, что пуля должна попасть воину прямо в грудь. Он стоял совершенно спокойно и попасть в него, казалось, было легко, но оттого ли, что подул вдруг ветер, или от волнения, или оттого, что мишень была от меня далеко, расчеты мои не оправдались.

Прицелившись, как мне казалось, совершенно точно, я спустил курок, и, когда облако дыма рассеялось, то, к своей величайшей досаде, я увидел, что мой воин стоит цел и невредим, а ординарец, стоявший не менее чем в трех шагах левее, лежит на земле, по-видимому убитый. Командир, в которого я целился, быстро повернулся и в явном смятении бросился бежать к своему отряду.

– Браво, Квотермейн! – закричал Гуд. – Вы его здорово напугали!

Это меня ужасно разозлило, так как нет для меня ничего неприятнее, чем промахнуться в присутствии свидетелей, и я по мере возможности стараюсь этого избегать. Когда человек является знатоком лишь одного дела, он стремится поддерживать свой авторитет своим мастерством. Эта неудача так меня взбесила, что я тут же совершил весьма опрометчивый поступок. Поспешно прицелившись в бегущего генерала, я послал ему вдогонку вторую пулю. На этот раз я не промахнулся – бедняга высоко взмахнул руками и упал ничком, как подкошенный. Я же от этого пришел в необузданный восторг, как самый настоящий зверь. Все это я привожу в подтверждение того, как мало мы думаем о других, когда дело касается нашей безопасности, тщеславия или репутации.

Наши воины, видевшие мой подвиг, приветствовали его громкими, восторженными криками, как новое доказательство чародейства белых людей и счастливое предзнаменование нашего успеха. Отряд же, которым командовал только что убитый военачальник (впоследствии мы узнали, что он действительно был командиром колонны), начал в беспорядке отступать. Сэр Генри и Гуд тотчас же схватили винтовки и принялись стрелять; особенно усерден в этом отношении был Гуд, посылавший из своего винчестера пулю за пулей в сплошную массу отступающих воинов; я тоже пальнул в них раза два. В результате, насколько мы могли судить, нам удалось вывести из строя человек шесть – восемь, прежде чем они оказались на расстоянии, где наши выстрелы не могли причинить им вреда.

Как только мы прекратили стрельбу, откуда-то справа раздался угрожающий рев, тотчас же подхваченный неприятелем с левой стороны, и обе неприятельские колонны одновременно бросились на нас с обоих фронтов.

Услышав этот зловещий рев, вся сплошная масса воинов, стоявшая перед нами, немного раздалась и, распевая какую-то дикую песню, неторопливо побежала к пашей возвышенности, а затем – по узкой зеленой полосе, зажатой между отрогами холма. Мы трое (Игнози лишь время от времени помогал нам) встретили их частым ружейным огнем, но нам удалось убить лишь нескольких человек. На нас шла могучая лавина вооруженных людей, и стрелять в нее было все равно, что бросать мелкие камушки навстречу огромной, надвигающейся волне.

А они, размахивая и звеня копьями, с криком продвигались вперед и уже теснили наши сторожевые охранения, расставленные у подножия холма. После этого наступление несколько замедлилось, так как хотя мы еще не оказали им серьезного сопротивления, но нападающим приходилось взбираться в гору, и они пошли медленнее. Наша первая линия обороны была расположена примерно на полпути между подножием холма и его вершиной, вторая линия находилась на пятьдесят ярдов выше, а третья шла по самому краю плато.

А враги подходили все ближе и ближе с громким воинственным кличем:

– Twala! Twala! Chicle! Chiele! (Твала! Твала! Бей! Бей!)

А наши воины отвечали:

– Ignosi! Ignosi! Chiele! Chiele!

Теперь неприятель был совсем близко. В воздухе взад и вперед засверкали толлы, и противники с пронзительным, диким воплем бросились друг на друга.

Завязался бой, и дерущиеся насмерть люди стали падать, как листья от осеннего ветра. Но вскоре превосходящие силы противника взяли верх, и наша первая линия обороны стала медленно отступать, пока не слилась со второй. Тут битва разгорелась с повой силой, и вновь наши воины вынуждены были отступить выше, пока наконец через двадцать минут после начала сражения не вступила в бой наша третья линия обороны.

Но так как к этому времени нападающие были уже крайне утомлены и, кроме того, потеряли много людей убитыми и ранеными, то прорваться сквозь сплошную стену копий им оказалось не под силу. В течение некоторого времени битва то разгоралась, то затихала, обезумевшие от ярости полчища дикарей то продвигались вперед, то подавались назад, и поэтому исход сражения был еще сомнителен. Сэр Генри следил за этой отчаянной схваткой загоревшимися глазами и вдруг, не говоря ни слова, бросился в самый разгар боя. Гуд последовал за ним. Что касается меня, я предпочел остаться па своем месте.

Наши воины увидели исполинскую фигуру сэра Генри среди сражающихся и с удвоенной яростью бросились на врага с криком:

– Narzia! Inkubu! Narzia Unkungunklovo! (С нами Слон!) Chiele! Chiele!