Труженики Моря, стр. 84
Жильят мог рассчитывать лишь на одно: на свой нож.
Только левая его рука была свободна, но он, как известно, владел ею отлично. Можно было бы сказать, что у него две правые руки.
Как раз в левой руке он и держал раскрытый нож.
Щупалец спрута не разрезать: их кожу ничто не берет, она скользит под лезвием; к тому же их петли прилегают так плотно, что стоит лишь чуть надрезать эти ремни, и будет поранено ваше тело.
Осьминог страшен; однако есть прием, который помогает справиться с ним. Рыбакам с острова Серк этот прием известен; тот, кому случалось видеть их внезапные, молниеносные движения в море, это знает. Почти так же делают и дельфины:
набрасываясь на каракатицу, они очень ловко откусывают ей голову. Вот откуда обезглавленные кальмары, каракатицы, осьминоги в открытом море.
И действительно, у осьминога уязвима лишь голова, Жильят это знал.
Он еще не встречал такого большого спрута. И сразу же стал жертвой хищника крупного вида. Другой бы на месте Жильята растерялся.
В борьбе со спрутом, как и с быком, есть секунда, которую необходимо уловить. Это тот миг, когда бык сгибает шею, это тот миг, когда спрут приближает голову: один краткий миг.
Кто упустит его, погиб.
Все то, о чем мы сейчас рассказали, длилось всего лишь несколько минут. Но Жильят ощущал, как все крепче и крепче присасываются к его телу двести пятьдесят кровососных банок.
Спрут вероломен. Он старается сразу ошеломить жертву.
Схватив ее, он выжидает.
Жильят держал нож наготове. Все сильнее впивались присоски.
Он смотрел на спрута, а спрут смотрел на него.
Вдруг животное оторвало от скалы шестое щупальце и, занеся его над Жильятом, попыталось обхватить его левую руку.
И тут же спрут быстро приблизил к нему голову. Секунда и его рот-клоака коснется груди Жильята. Тело Жильята обескровлено, руки связаны, он погиб.
Но Жильят был настороже. Подстерегаемый подстерегал сам.
Он увернулся от щупальца, и в тот миг, когда спрут готов был впиться ему в грудь, кулак, вооруженный ножом, обрушился на чудовище.
Два судорожных встречных движения – движение спрута и движение Жильята. Нечто подобное схватке двух молний.
Жильят вонзил нож в этот плоский ком слизи, повернул лезвие, мгновенно очертил им оба глаза – так свивается бич при ударе – и вырвал голову, как вырывают зуб.
Все было кончено.
Спрут отвалился от Жильята.
Он упал, словно тряпка. Как только всасывающий насос был разрушен, пустоты не стало. Четыреста присосков вдруг отпустили скалу и человека. Лоскут пошел ко дну.
Жильят, с трудом переводя дыхание, смотрел ему вслед и на валунах у своих ног увидел бесформенные студенистые кучки; по одну сторону – голову, по другую – все остальное. Мы говорим «остальное», ибо назвать это туловищем невозможно.
Все же, опасаясь предсмертных судорог спрута, Жильят отступил подальше от щупалец.
Но осьминог был мертв.
Жильят сложил нож.
IV. Ничто не скроется, ничто не пропадет
Спрута он убил вовремя. Сам он уже еле дышал, его правая рука и туловище посинели: на них вздулось не меньше двухсот волдырей; из некоторых сочилась кровь. Против таких опухолей лучшее средство – соленая вода. Жильят окунулся, растирая себя ладонями. От растирания волдыри опадали.
Пятясь назад и заходя все дальше в воду, он незаметно приблизился к маленькому гроту, который приметил еще раньше около трещины, где его схватил спрут.
Этот грот, не залитый водой, прорезал высокую стену пещеры. В нем скопилось столько валунов, что дню приподнялось выше обычного уровня прилива. Нагнувшись, можно было войти под низкий, но довольно широкий полукруглый свод. Зеленоватый свет, проникавший из подводной пещеры, слабо озарял грот.
Случилось так, что, торопливо растирая свою вспухшую кожу, Жильят машинально поднял глаза.
Его взгляд остановился на гроте.
Жильят вздрогнул.
Ему показалось, что из глубокой и темной норы на него смотрит чье-то смеющееся лицо.
Жильяту было неведомо слово «галлюцинация», но само явление было знакомо. Таинственные встречи с неправдоподобным, которые мы, чтобы выйти из затруднения, называем галлюцинациями, нередки в природе. Обман ли это чувств или действительность, но видения бывают. Кто сталкивается сними, тот видит их. Жильят, как мы говорили, был мечтателем.
Иной раз, воспаряя в мечтах, он доходил до галлюцинаций, подобно пророку. Человеку опасно мечтать в уединении.
Ему вспомнились призраки, которые ночной порой не раз повергали его в глубокое изумление.
Грот по виду напоминал печь для обжигания извести. То была невысокая ниша, полукруглая, как ручка корзины; ее отвесные стены уходили, понижаясь, в конце подземелья – в каменный мешок, где настил из валунов соединялся с гранитным сводом.
Он вошел внутрь и, наклонив голову, двинулся навстречу тому, что притаилось в глубине.
Действительно, там кто-то улыбался.
То был череп.
Там был не только череп, но и скелет.
Человеческий скелет покоился в этом склепе.
В подобных случаях смелый духом ищет объяснения тому, что видит.
Жильят осмотрелся..
Вокруг было множество крабов.
Они не шевелились. Такой вид являл бы собой вымерший муравейник. Крабы лежали неподвижно. Не крабы, а их пустые панцири.
Они были разбросаны кучками по настилу из валунов и казались какими-то безобразными созвездиями.
Жильят, глядя вперед, ступал, не замечая их.
В конце подземелья, куда попал Жильят, они лежали еще более толстым слоем. Безжизненно топорщились их усики, лапки и челюсти. Раскрытые клешни стояли торчком и уже не сжимались. Не двигались костяные щитки под шершавой скорлупой: иные были перевернуты, и виднелась сероватая внутренняя стенка пустого панциря. Это скопище напоминало беспорядочные толпы осаждающих, и все здесь перепуталось, как в густом кустарнике.
Под этой грудой и лежал скелет.
Из-под целой горы усиков, клешней и щитков виднелся череп с зубчатыми швами, позвонки, бедренные и берцовые кости, длинные узловатые пальцы с ногтями. Грудную клетку заполняли крабы. Там некогда билось чье-то сердце. Морской плесенью были выстланы глазные впадины. Морские улитки заполнили слизью носовые отверстия. В этом каменном мешке не было ни водорослей, ни трав, ни дуновения воздуха. Все словно застыло. Лишь скалились в усмешке зубы.
Смутную тревогу вселяет в нас порою улыбка, когда ее пытается изобразить череп.
Волшебный чертог бездны, выложенный и разукрашенный морскими самоцветами, разоблачил себя и открыл свою тайну.
То было логовище, в нем жил спрут; то была могила, в ней покоился человек.
Призрачны, безжизненны были очертания скелета и мертвых крабов, но в неверном отраженном свете подземных вод эти окаменелые останки словно шевелились. Отвратительное сборище крабов будто заканчивало пиршество. Черепки, казалось, глодали череп. Нет ничего поразительнее мертвых гадов на мертвой добыче. Мрачное продолжение смерти.
Перед глазами Жильята была кладовая спрута.
В зловещем видении воочию предстал во всей глубине страшный закон жизни. Крабы пожрали человека, спрут пожрал крабов.
Вблизи скелета не было даже следов одежды. Человек, видимо, был схвачен голым.
Внимательно всматриваясь в скелет, Жильят принялся сбрасывать с него крабов. Кто же этот человек? Труп его был тщательно препарирован, словно в анатомическом театре, – все мягкие ткани удалены: ни одного оставшегося мускула, ни одной недостающей кости. Будь Жильят знатоком дела, он бы отметил это. Обнаженная надкостница была гладка, бела и как будто отполирована. Если бы не зеленые пятна нитчатки, можно было бы подумать, что это слоновая кость. Хрящевые перегородки, тщательно отточенные, были целы. Могила создает эти зловещие образцы ювелирной работы.
Труп был как бы погребен под мертвыми крабами; Жильят откопал его.
Вдруг он быстро нагнулся.
Он заметил темную полосу вокруг позвоночника.