Роковое сходство, стр. 69
Теперь уже ему пришлось щадить ее чувства, и он продолжил, тщательно подбирая слова:
– Когда отец нас бросил, для Ника это стало страшным ударом, Энни. Он все переживал тяжелее, чем я. Катастрофа разразилась так внезапно: только что мы жили безбедно и вдруг лишились всего. Наша мать не желала об этом говорить, никогда не объясняла, что случилось, хотя он ей покоя не давал – все время приставал с расспросами. Наша новая жизнь была ему ненавистна, он ужасно страдал и никак не мог смириться. Ему так много было нужно! Он хотел, чтобы у нас опять было все.
Броуди сделал паузу.
– Я думаю, она так и не сказала Нику, кто его отец, потому что боялась, что он отправится к графу и будет требовать у него денег. А она была очень горда: она бы этого не потерпела.
Глаза у Анны затуманились от слез. Она знала, что Броуди прав. Николас потребовал бы у отца денег, не считаясь ни с чем. Она спрятала лицо, чтобы скрыть боль, и ни о чем больше не спросила.
Молчание затягивалось.
– Тебе жаль его? – спросил наконец Броуди. – Ты на него все еще сердишься?
– Да, – ответила она глухо, не отрывая лица от его груди. – Я сержусь, и мне жаль его.
– Но, несмотря ни на что, он сумел получить образование и стать джентльменом, Энни, а я…
Анна вскинула голову, прервав его на полуслове. Ее глаза метали искры.
– Ты куда больше достоин звания джентльмена, Джон, чем «Николас Бальфур». Он не смог бы с тобой сравняться, даже если бы прожил до ста лет!
– Но он…
– Он был жуликом и вором. Вся его жизнь была ложью. Моя любовь к нему была каким-то наваждением, а он меня вообще никогда не любил.
– Я не могу его судить. Мне жаль, что он причинил тебе боль. – Броуди тяжело вздохнул и признался: – Я тоскую по нему.
Анна притихла, ощущая стук его сердца под своей ладонью. Когда она опять подняла голову, в ее лице больше не было гнева.
– Ну, тогда я его прощаю от всей души. Ради тебя.
Броуди притянул ее к себе и с благодарностью поцеловал.
– Когда я с тобой, я не чувствую боли, Энни. Ты делаешь меня счастливым.
– Я хочу сделать тебя счастливым.
Она сказала это шепотом и крепко зажмурила глаза, чтобы он не догадался, что она плачет. Она заставила его опуститься ниже на подушке и принялась целовать, пока огонь не охватил их обоих. Броуди ласкал ее с нежностью, а она его с отчаянным неистовством. Потом их поглотила страсть, они позабыли и о прошлом, и о будущем. Время перестало существовать, они превратились в единое целое.
Когда они разжали объятия, Джон смиренно попросил только об одном: чтобы она была рядом, когда он проснется утром. Анна обещала.
Глава 24
Но Анна не сдержала свое обещание. Она проснулась в холодном поту, очнувшись от кошмара. Ей приснилось, что она появляется в гостиной тети Шарлотты совершенно голая, чтобы угостить семейство Миддоузов чаем с пирожными. Все они в шоке, Гортензия вопит: «Мне дурно, я умираю!» и зажимает глаза ладонями, но Анна ничего не может с собой поделать: она в ловушке, ей некуда бежать, она таинственным и непостижимым образом обречена до конца своих дней сервировать чай, в чем мать родила.
Проснувшись и испуганно раскрыв глаза, Анна почувствовала руку Броуди у себя на груди. Обманчивого лунного света больше не было, и страшная правда обрушилась на нее всей своей немилосердной тяжестью: она провела ночь в постели с мужчиной, который не был ее мужем. Но даже сейчас, когда его пальцы непроизвольно сжались во сне, она ощутила зов своей мгновенно проснувшейся женской плоти.
В коридоре послышался звук шагов, звон посуды на подносе. Анна стремительно выскочила из постели, скинув с себя руку Броуди.
– Погоди! – сонно пробормотал он ей вслед. Голая, даже не обернувшись, она пулей проскочила по комнате и скрылась за дверью гардеробной в тот самый миг, когда Перлман с негромким почтительным стуком открыл дверь из коридора и вошел в спальню.
…Забравшись в горячую ванну, Анна лежала в мыльной воде, несчастная и подавленная. У нее самым неописуемым образом ныли мускулы, о существовании которых она раньше даже не подозревала. Но вместо того чтобы осмыслить причину, вызвавшую эту боль, Анна думала о другом. Она влюбилась.
Ей и без того уже было невыносимо больно при мысли о неизбежном расставании с Броуди: она даже подумать об этом не могла. Но если она его любит, рассудила Анна, ей будет во сто крат хуже, хотя куда уж тут хуже – вообразить невозможно. Она закрыла лицо руками, вспоминая события прошлой ночи. Она старалась утешить себя простым и логичным объяснением: ее подтолкнула к нему в объятия отчаянная ревность из-за Дженни. Но никакого облегчения Анна не ощутила, прекрасно понимая, что пытается обмануть себя. Она пошла к нему, потому что сама этого хотела.
У нее был только один разумный выход: пока еще не поздно, надо положить конец этой слабости, этой… плотской зависимости от мистера Броуди. Если она не сделает этого сейчас, то потом, после неизбежного расставания с ним, ей будет только хуже. «Что это – мужество или трусость? – с горечью спросила себя Анна. – Наверное, ни то ни другое, просто стремление выжить».
Рассердится ли Джон? Она постарается все ему растолковать так, чтобы он понял. Если она ему действительно небезразлична, он поймет, что ей необходимо защитить себя. Анне не хотелось заставлять его страдать, она с большей готовностью страдала бы сама, однако такой выход представлялся ей не только наиболее приемлемым, но и наилучшим. И если они оба приложат усилия, то безусловно смогут…
Внезапно дверь распахнулась настежь, и в комнату ворвался Броуди. Анна не заперла ее по привычке, твердо зная, что никто в доме Журденов ни за что не посмеет вторгнуться за закрытую дверь ванной. Она взвизгнула и свернулась клубочком, а потом густо покраснела, понимая, что выглядит нелепо.
– Чувствуешь себя грязной, да, Энни? Тебе не терпится поскорее отмыться?
Его внезапное вторжение ошеломило ее.
– Ничего по…
Анна запнулась и от неожиданности вздрогнула, когда он яростным пинком захлопнул дверь.
– Что ты здесь делаешь? Будь добр, оставь меня одну, чтобы я могла…
– Ну уж нет. – Броуди подошел ближе и опустился на колени рядом с ванной. – Лучше скажи, какого черта ты здесь делаешь?
– Я… Что ты имеешь в виду?
– Что ты там прячешь?
Она опять покраснела, но еще сильнее скрючилась в ванне, как ощетинившийся ежик.
Броуди схватил ее правую руку, обнимавшую левое плечо, и начал по одному отгибать пальцы. Анна пронзительно закричала и шлепнула его по руке, разбрызгивая мыльную воду по всей комнате.
Тут послышался деликатный стук в дверь, и на пороге появилась Джудит со стопкой глаженого белья в руках. Увидев Броуди, она остановилась как вкопанная, с разинутым ртом.
– Убирайся! – рявкнул он, поднимаясь на ноги.
– Останьтесь, Джудит, – попросила Анна.
– Я сказал: вон отсюда!
– Останьтесь!
Броуди схватил Джудит за плечо, развернул ее кругом и силой вытолкал за дверь. Анна вспыхнула от возмущения:
– Будь ты проклят!
Это потрясло их обоих. Голубые глаза Броуди грозно прищурились, губы вытянулись в угрюмую тонкую линию. Он высунул голову за дверь и крикнул в коридор:
– Ты уволена! Жалованье за две недели и паршивую рекомендацию – вот все, что ты получишь!
Дверь захлопнулась во второй раз, да так, что в окнах задребезжали стекла.
От негодования у Анны руки сами собой сжались в кулаки. Она издала сдавленный вопль, когда Броуди наклонился и, подхватив ее под мышки, заставил подняться на ноги. Его одежда промокла насквозь, но ему было все равно. Одной ногой, обутой в сапог, он вступил прямо в ванну, полную воды, и всем телом прижал Анну спиной к стене. Гневную тираду, которую она готовилась на него обрушить, его губы прервали в самом начале; его руки – жадные, нетерпеливые – скользили повсюду, возбуждая ее с легкостью, показавшейся ей прямо-таки унизительной. Спиной и ягодицами она ощущала холодное и неприятное прикосновение изразцовой стены, а грудью и животом – его горячее тело. Постепенно его жаркий поцелуй стал непереносимо нежным, он прошептал ее имя, растаявшее, как сахар, у нее на губах, и она смягчилась. Ее мокрые руки обвились вокруг его шеи.