Запах серы (Битва за любовь) (Другой перевод), стр. 92

Скорее всего, Франция. Мы оба бегло говорим по-французски. Джейми знает еще испанский, немецкий и итальянский, но я не так одарена лингвистически. Кроме того, у семьи Фрэзеров здесь много связей. Может быть, мы сумеем найти место в поместье какого-нибудь родственника или друга, и мирно жить в деревне. Эта идея была достаточно привлекательна.

Но оставался, как всегда, вопрос времени. Только начался 1744 год — прошло две недели после Нового Года. А в 1745 милашка принц Чарльз отправится на корабле из Франции в Шотландию. Юный претендент собирается заявить права на трон отца. С ним придет катастрофа: война и резня, крушение кланов горцев и уничтожение всего, чем Джейми — и я — так дорожит.

А между тем временем и сегодняшним днем — полтора года. За это время многое может произойти, если предпринять какие-то шаги, дабы предотвратить катастрофу. Какие и какими средствами? Я понятия не имела, хотя и не сомневалась в том, какие наступят последствия, если ничего не делать.

Можно ли изменить ход событий? Возможно. Пальцы сами подкрались к левой руке и начали бездумно поглаживать золотое кольцо на среднем пальце. Я думала о том, что сказала Джонатану Рэндаллу, сжигаемая яростью и ужасом в подвалах тюрьмы Вентворт.

— Я проклинаю тебя, — сказала я ему, — часом твоей смерти.

И рассказала ему, когда он умрет. Сообщила ему дату, написанную на генеалогическом древе каллиграфическим почерком Фрэнка: 16 апреля 1746 года.

Джонатан Рэндалл должен был умереть в битве при Каллодене, в той бойне, что устроят англичане. Но этого не случится. Он умер через несколько часов, затоптанный копытами моего отмщения.

И умер он бездетным холостяком. Во всяком случае, так мне казалось. Древо — это проклятое древо! — называло дату его женитьбы, где-то в 1744 году. И дату рождения его сына, прадедушки Фрэнка в пятом поколении, вскоре после женитьбы. Раз Джонатан Рэндалл умер бездетным, как сможет родиться Фрэнк? И все же его кольцо было у меня на пальце. Он существовал — и будет существовать. Я утешала себя этой мыслью, потирая в темноте кольцо, словно в нем сидел джинн, который сможет помочь мне советом.

Через некоторое время я проснулась, негромко вскрикнув.

— Шшш. Это всего лишь я. — Большая рука убралась с моих губ. В комнате было темно, как в яме. Я шарила вслепую, пока на что-то не наткнулась.

— Ты не должен был вставать! — воскликнула я, все еще одурманенная сном. Пальцы скользнули по холодной плоти. — Да ты замерзаешь!

— Ну, конечно же, — довольно сердито ответил он. — На мне ничего не надето, а в коридоре адский холод. Пустишь меня в постель?

Я, как могла, свернулась в узкой постели, и он лег рядом, прижавшись ко мне. Дышал он неровно, и я подумала, что дрожит он не только от холода, но и от слабости.

— Боже, ты такая теплая… — Джейми придвинулся еще ближе и вздохнул. — Так здорово — снова обнимать тебя, Сасснек…

Я не стала утруждаться вопросом, что он здесь делает — это уже стало совершенно ясно. Не стала я и спрашивать его, уверен ли он. У меня возникли сомнения, но я не стала озвучивать их, испугавшись, что они окажутся самоисполняющимся прорицанием. Я повернулась к Джейми лицом, не забывая о его раненой руке.

И возник внезапный, поразительный момент единения, это быстрое скользящее своеобразие, тут же сделавшееся знакомым. Джейми глубоко вздохнул, с удовлетворением и, возможно, облегчением. Мы немного полежали неподвижно, словно боясь нарушить хрупкое единение. Здоровой рукой Джейми медленно ласкал меня; рука словно сама находила дорогу в темноте, пальцы походили на кошачьи усы, такие чувствительные ко всему. Он придвинулся ко мне, словно задавая вопрос, и я ответила ему на том же языке.

Мы начали деликатную игру, состоящую из медленных движений, балансируя между его желанием и его слабостью, между болью и растущим удовольствием тела. Где-то там, во тьме, я подумала, что должна рассказать Ансельму — существует еще один способ заставить время остановиться; а потом подумала — наверное, нет, ведь этот способ недоступен священникам.

Я крепко держала Джейми, положив руку на его покрытую шрамами спину. Он задавал ритм, позволяя мне определять силу движений. Не слышно было никаких звуков, кроме нашего дыхания, до самого конца. Почувствовав, что он устает, я крепко сжала его и потянула на себя, поднимая бедра, чтобы впустить его глубже, подталкивая к наивысшей точке.

— Сейчас, — тихо произнесла я, — приди ко мне. Прямо сейчас!

Он прижался лбом к моему лбу и вжался в меня, дрожа и вздыхая. Викторианцы называли это «маленькая смерть», и есть за что. Он лежал такой тяжелый и обмякший, что я могла бы подумать — он умер, если бы не медленное биение его сердца в мои ребра. Мне показалось, что прошло довольно много времени, прежде чем он пошевелился и что-то пробормотал мне в плечо.

— Что ты сказал?

Он повернул голову, и его губы оказались прямо у моего уха Я чувствовала тепло его дыхания у себя на шее.

— Я сказал, — тихо повторил он, — что рука у меня сейчас совсем не болит. — Здоровая рука ласково ощупывала мое лицо, стирая влагу со щек.

— Ты боялась за меня? — спросил он.

— Да, — призналась я. — Мне казалось, еще рано.

Он тихонько рассмеялся в темноту.

— Рано. Я едва не убил себя. Ага, я тоже боялся. Но я проснулся, потому что болела рука, и никак не мог уснуть. Я метался в постели и так тосковал по тебе. И чем больше я о тебе думал, тем больше тебя хотел, и уже прошел полкоридора, прежде чем начал беспокоиться о том, что буду делать, когда приду к тебе. А уж когда подумал.. — Он замолчал и погладил меня по щеке. — Что ж, не так я и хорош, Сасснек, но, как выяснилось, все-таки не трус

Я повернула голову, и мы поцеловались. В желудке у Джейми громко заурчало.

— И не вздумай смеяться, — буркнул он. — Это ты виновата — моришь меня голодом. Удивительно, что я вообще что-то смог, на одном твоем супе и эле.

— Ладно, — все еще смеясь, отозвалась я. — Ты победил. Можешь получить на завтрак яйцо.

— Ха! — тоном глубокого удовлетворения сказал Джейми. — Я так и знал, что ты меня накормишь, если у тебя появится стимул!

Мы заснули, держа друг друга в объятиях.

Глава 41

Из чрева земли

Следующие две недели Джейми выздоравливал, а я все думала. Иногда мне казалось, что нужно отправиться в Рим, где находится двор претендента, и… что? Иногда я всем сердцем мечтала только о том, чтобы найти безопасное, уединенное место, и жить там в мире.

Стоял теплый, ясный день, сосульки, свисавшие с носов каменных горгулий, таяли, и с них непрестанно капала вода, оставляя в снегу под карнизами глубокие неровные ямки.

Дверь в комнату Джейми была открыта нараспашку, окно незавешено, чтобы выветрить оттуда задержавшиеся запахи дыма и болезни.

Я осторожно заглянула внутрь, не желая будить его, но на узкой кровати никого не было. Джейми сидел у открытого окна, отвернувшись от двери, так что я толком не видела его лица.

Оно все еще было серовато-коричневого цвета, но широкие плечи под грубой тканью рясы послушника уже выпрямились, к Джейми возвращались силы. Он сидел прочно, без дрожи, с прямой спиной, зацепившись ногами за табурет, и все линии тела были крепкими и гармоничными. Он держал здоровой рукой запястье правой и медленно поворачивал правую руку под солнечными лучами.

На столе лежала кучка полотняных полосок. Джейми снял все повязки с раненой руки и теперь внимательно изучал ее. Я стояла в дверях, боясь шевельнуться. Я и отсюда хорошо видела его руку, видела, как он осторожно вращал ею в разные стороны.

Шрам от гвоздя в середине ладони был совсем небольшим и хорошо затянулся, чему я очень обрадовалась: всего лишь небольшая розовая опухоль, которая постепенно рассосется. На тыльной стороне ладони положение было не таким хорошим. Из-за инфекции рана размером с шестипенсовик все еще была покрыта струпьями, и шрам не заживал. На втором пальце тоже виднелся рваный розовый шрам от первой фаланги до следующего сустава