Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход, стр. 126

— Что я тут вообще делаю? — пробормотал он едва слышно. — Я, наверное, сошел с ума, раз говорю с вами вот в такой странной манере!

— Меня не заботит, сошли вы с ума или нет, — рявкнула Брианна и схватила лорда Джона за рукав. — Вы мне расскажете, что там случилось!

Он крепко сжал губы, и на мгновение Брианне показалось, что он твердо решил молчать. Но он уже сказал слишком много, чтобы останавливаться, и сам понимал это. Плечи лорда Джона приподнялись под плащом, потом опустились… он сдался.

— Мы были друзьями. А потом… потом он понял, какие чувства я к нему испытываю. И наша дружба прекратилась, но это было его решение. И ему хотелось довести дело до полного и окончательного разрыва. Поэтому он намеренно создал ситуацию настолько отчаянную, что она должна была изменить наши отношения раз и навсегда, без малейших шансов на возобновление дружеских отношений между нами. И ради этого он солгал. Когда во время обыска в камере нашли кусок клетчатого пледа, Джейми публично заявил, что этот плед принадлежит ему. Обладание подобными вещами тогда считалось противозаконным… да и сейчас считается, в Шотландии.

Лорд Джон глубоко и очень осторожно вздохнул. Он избегал взгляда Брианны, упорно глядя на неровный ряд голых деревьев по другую сторону реки, отчетливо вырисовывавшихся на фоне бледного весеннего неба.

— Я был комендантом тюрьмы, я был обязан выполнять повеления закона. Я ничего не мог сделать. Моим долгом было подвергнуть его бичеванию. И он чертовски хорошо это знал. — Лорд Джон оглянулся назад и задумчиво посмотрел на резную спинку каменной скамьи. И прикрыл глаза, защищая их от ветра. — Я мог простить его за то, что он не хочет меня, — с горечью продолжил лорд. — Но я не мог простить ему то, что он использовал меня подобным образом. Он ведь не просто вынудил меня причинить ему боль, но заставил еще и лишить его звания. Ему недостаточно было просто отказаться от моих чувств; он должен был их разрушить до основания, уничтожить… А это было уж слишком.

Ветер нес всяческий мусор; его порывы бросали на сидящих мелкие сухие ветки, щепки от разбитого лодочного корпуса, валявшегося где-то на берегу… Лорд Джон сложил руки на коленях, и ладонь Брианны сочувственно накрыла его пальцы. У Брианны руки были крупнее, чем у Грэя, и ее ладонь была теплой, поскольку до этого момента скрывалась в плотных складках плаща…

— Это были всего лишь обстоятельства. Вы тут ни при чем. И он мог бы просто объяснить вам все, если бы захотел. Но вы все равно простили его, — тихо сказала Брианна. — Почему?

— Поневоле пришлось. — Лорд Джон посмотрел в глаза Брианне, прямо и твердо. — Я ненавидел его сначала, и довольно долго. Но потом я осознал, что любовь к нему — это… это просто часть меня самого, к тому же одна из лучших моих частей. А если бы я не сумел простить его, я не смог бы и дальше его любить, и эта часть меня просто погибла бы. Но мне не хотелось это терять. — Лорд Джон едва заметно улыбнулся. — Так что, как видите, и тут у меня были чисто эгоистические мотивы. — Он сжал руку Брианны, встал и помог подняться ей. — Идемте, дорогая. Мы просто превратимся в глыбы льда, если задержимся здесь еще хоть ненадолго.

Они медленно вернулись в дом, не обменявшись по дороге ни словом. Но они шли рядом, рука об руку. Когда же они наконец миновали сад и огород, лорд Джон внезапно заговорил:

— Я думаю, вы правы. Жить с тем, кого ты любишь, зная при этом, что с его стороны это всего лишь отношения, вызванные долгом… нет, я бы такого не вынес. Брак должен заключаться при уважении с обеих сторон, только тогда это честный и правильный союз. И пока обе стороны честны друг с другом… — Его губы чуть дернулись, когда он взглянул в сторону комнат для рабов. — Да, тогда нет поводов для стыда… у обоих супругов.

Брианна посмотрела на него — сверху вниз — и осторожно, словно боясь спугнуть лорда Джона, отвела свободной рукой прядь волос, упавшую ей на лоб.

— Так вы принимаете мое предложение? — Но в груди у нее при этом возникла странная пустота, совершенно не похожая на чувство облегчения, которого она ожидала.

— Нет, — прямо и резко ответил он. — Я могу простить Джейми Фрезера за то, что он сделал в прошлом… но он никогда не простит меня, если я женюсь на вас. — Лорд Джон улыбнулся Брианне и похлопал ее по руке, лежавшей на его согнутом локте. — Но я могу предложить вам защиту от ваших поклонников и вашей тетушки… вы получите отсрочку, а со временем все утрясется. — Он посмотрел на дом, обвел взглядом окна. — Как вы думаете, на нас сейчас кто-нибудь смотрит?

— Можете не сомневаться, наверняка таращатся, — мрачно усмехнулась Брианна.

— Очень хорошо. — Сняв перстень с сапфиром, бывший на его руке, лорд Джон торжественно повернулся к Брианне лицом и взял ее за руку. Он сам снял ее шерстяную варежку и церемонно надел перстень на мизинец Брианны — на другой палец кольцо не надевалось. Потом приподнялся на цыпочки и поцеловал ее в губы. И, не давая Брианне времени опомниться, снова сунул ее руку себе под локоть и с нахальным выражением на лице повернулся к дому. — Итак, моя дорогая, — сказал он, — идемте, объявим всем о нашей помолвке.

Глава 60

Испытание огнем

Они весь день оставались одни. Огонь погас, никакой еды не осталось. Но это не имело значения; все равно ни один из мужчин не мог есть, и все равно никакой костер не изгнал бы холод, засевший в самом сердце Роджера. Индейцы появились лишь ближе к вечеру. Несколько воинов, сопровождавших весьма пожилого мужчину, одетого в свободную кружевную рубашку и плетеную накидку… Лицо этого человека было разрисовано красной краской и охрой. Это был шаман, и в руках он держал маленький глиняный горшок, наполненный какой-то черной жидкостью.

Александр уже оделся; он стоял, когда шаман приблизился к нему, но не произнес ни слова и не шелохнулся. Шаман запел надтреснутым старческим голосом и, не прерывая пения, обмакнул в горшок кроличью лапку и вымазал лицо священника черным — от корней волос до подбородка.

После этого индейцы ушли, а священник сел на землю, закрыв глаза. Роджер пытался заговорить с ним, предлагал ему воды, пытался заставить Александра хоть как-то реагировать, — но тот не откликался, просто сидел молча, будто был высечен из камня.

Но когда уже близилась ночь, он наконец заговорил.

— Времени осталось совсем немного, — негромко сказал он. — Я уже однажды просил вас помолиться за меня. Но я не знал тогда, за что вам следовало бы молиться… то ли за спасение моей жизни, то ли за спасение моей души. Теперь я знаю, что и то, и другое невозможно.

Роджер хотел заговорить, но священник коротким жестом заставил его закрыть рот.

— Теперь я знаю, что могу просить лишь об одном. Помолись о том, брат мой, чтобы я смог умереть достойно. Помолись о том, чтобы я сумел умереть молча. — Он в первый раз за весь день посмотрел на Роджера; его глаза блестели от слез. — Я не хотел бы опозорить ее криком.

Вскоре после наступления темноты зазвучали барабаны. Роджер ни разу их не слышал за все время своего пребывания в этой деревне. Невозможно было определить, сколько их было; гулкий грохот, казалось, раздавался сразу со всех сторон. Воздух вибрировал, и Роджер ощущал это мозгом костей, каждой клеточкой своего тела.

Могавки вернулись. Едва они шагнули через порог, как священник медленно поднялся на ноги. Он разделся сам; и вышел из хижины, обнаженный, не оглянувшись назад.

Роджер сидел, уставившись на занавешенный шкурой вход в хижину, молясь… и прислушиваясь. Он хорошо знал, что могут сделать с человеком барабаны; он сам не раз брал в руки палочки… чтобы пробудить ужас и ярость, скрытые в душе, чтобы воззвать к самым глубоким, тайным инстинктам слушателей. Но, даже зная, что происходит, он не мог справиться с собственным страхом.

Роджер не мог бы сказать, как долго он сидел вот так, вслушиваясь в неумолчный грохот, ловя другие звуки — голоса, шаги, гул большого собрания людей… пытаясь различить среди всего этого голос Александра.