Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход, стр. 110

Вот и сейчас за окном, над рекой, медленно сгущались сумерки, и вода уже не сверкала живым серебром, а казалась сплавом олова со свинцом…

В ее альбоме были и другие портреты: Джейми Фрезер, ее мать, Ян. Брианна начала рисовать их, страдая от одиночества, и время от времени смотрела на них со страхом, продолжая надеяться, что эти рисунки — не все, что осталось от ее семьи, которую она обрела на такое недолгое время.

Мне-то кажется, мисс Джо вовсе не рассчитывает, что они найдут этого человека. Мисс Джо, она ведь кое-что знает об индейцах.

Ладони Брианны повлажнели; угольная линия в углу рисунка размазалась. Мягкие шаги приблизились к самой двери небольшой гостиной, и Брианна поспешно закрыла альбом.

Вошел Юлисес, держа в руке тонкий огарок, и начал зажигать свечи в большом канделябре.

— Вам незачем зажигать все их ради меня, — заговорила Брианна, скорее из желания нарушить унылую тишину комнаты, чем из скромности. — Я ничего не имею против полутьмы.

Дворецкий сдержанно улыбнулся, продолжая свою работу. Он аккуратно касался каждого фитиля, и в ответ тут же вспыхивали маленькие желтые огни, как будто вызванные из небытия взмахом волшебной палочки.

— Мисс Джо скоро спустится, — сказал дворецкий. — Она увидит свет… и огонь в очаге… и будет знать, что в комнате кто-то есть.

Он закончил дело и задул огарок; потом пошел по гостиной в обычной своей манере, ступая почти бесшумно. Юлисес быстро расправился с беспорядком, оставшимся после дневных гостей, подбросил дров в камин, раздул огонь маленькими каминными мехами.

Брианна наблюдала за ним; движения Юлисеса были экономными, точными, он полностью сосредоточился на том, чтобы должным образом расставить графины с виски и стаканы. Сколько раз он наводил порядок в этой комнате? Ставил на место каждый стул, каждое кресло, каждую безделушку… так, чтобы рука его хозяйки могла коснуться чего ей вздумается — и не промахнуться…

Целая жизнь, посвященная нуждам другого человека… Юлисес умел читать и писать на английском и французском; умел обращаться с цифрами, умел петь и играть на клавесине. И все эти умения и искусства применялись лишь с одной-единственной целью: ублаготворять властную старую леди.

Да, Джокаста привыкла приказывать людям: «Сделай то, сделай это» — и они делали.

А если Джокаста настоит на своем… Брианна будет владеть вот этим человеком.

Это была просто безобразная мысль. Хуже того, мысль была чудовищно глупой! Брианна нервно подвинулась на стуле, стараясь выгнать всю эту дрянь из головы. Юлисес услышал шорох и вопросительно обернулся, чтобы проверить, не нужно ли Брианне что-нибудь.

— Юлисес, — вырвалось у нее, — а вы хотели бы стать свободным? — И едва у нее вылетели эти слова, как Брианна тут же прикусила язык, а ее щеки от смущения залились румянцем. — Извините, — поспешно пробормотала она. — Я понимаю, это ужасно жестокий вопрос. Пожалуйста, простите меня.

Высокий дворецкий не произнес ни слова, но мгновение-другое насмешливо рассматривал Брианну. Потом слегка коснулся своего парика, словно желая убедиться, что тот на месте, и вернулся к своему занятию, собирая разбросанные на столе рисунки и складывая их в аккуратную стопку.

— Я родился свободным, — сказал он наконец — так тихо, что Брианна не была уверена, что правильно расслышала его слова. Голова Юлисеса была наклонена, глаза следили за движениями длинных черных пальцев, порхавших теперь над карточным столом; дворецкий собирал фишки из слоновой кости и укладывал в шкатулку. — У моего отца была крошечная ферма, неподалеку отсюда Но его укусила змея и он умер, когда мне еще и шести лет не исполнилось. Моя мать не могла прокормить детей… она была недостаточно сильной для фермерской работы. И она продала себя в рабство, а деньги отдала плотнику, чтобы он, когда я подрасту, выучил меня полезному ремеслу. — Юлисес спрятал шкатулку с фишками в выдвижной ящик карточного стола и смахнул со стола крошки печенья. — Но потом и она умерла, — продолжил дворецкий ровным, спокойным тоном, просто перечисляя факты. — А плотник, вместо того чтобы учить меня, заявил, что раз я сын рабыни, то по закону и сам являюсь рабом. И продал меня.

— Но это неправильно!

Юлисес посмотрел на Брианну с терпеливой улыбкой, но не ответил. Да и что он мог на это сказать? За него все сказали его темные глаза.

— Мне повезло, — продолжил он чуть погодя. — Меня продали… очень дешево, кстати, потому что я был маленьким и хилым, — учителю, которого сообща наняли несколько плантаторов с реки Кейпфир, чтобы он учил их детей. Он должен был ездить из дома в дом, оставаясь в каждом где неделю, а где и месяц, а я ездил с ним, сидя позади него на лошадиной спине. Я ухаживал за лошадью, делал для него все, что было нужно. А поскольку поездки были долгими и скучными, он разговаривал со мной в пути. И он пел… он любил петь, тот человек, и у него был замечательный голос… — К немалому удивлению Брианны, в голосе дворецкого послышалась грусть, но он тут же встряхнул головой, напоминая себе о своих обязанностях, и достал из кармана тряпку, чтобы протереть буфет. — Именно тот школьный учитель дал мне имя Юлисес, — добавил он, снова поворачиваясь к Брианне. — Он немного знал греческий и латынь, и, чтобы развлечься, учил меня читать — по вечерам, когда нас застигала темнота и нам приходилось останавливаться на ночевку прямо у дороги. — Юлисес выпрямился, его неширокие плечи едва заметно приподнялись… это был лишь намек на жест, не более того. — Ну, а когда и тот учитель умер, мне было уже около двадцати лет. И меня купил Гектор Камерон, и открыл во мне разные таланты. Не каждый хозяин стал бы ценить подобные качества в рабе, но мистер Камерон был необычным человеком. — Юлисес осторожно улыбнулся. — Он научил меня играть в шахматы и делал ставки на мой выигрыш, заставляя своих гостей играть со мной. А когда мисс Джокаста начала терять зрение, он отдал меня ей, чтобы я стал ее глазами.

— А как вас звали прежде? Ваше настоящее имя, какое оно?

Юлисес немного помолчал, размышляя, а потом улыбнулся Брианне… но улыбка коснулась только его губ, не задев выражения глаз.

— Я не уверен, что я его помню, — вежливо сказал дворецкий и вышел из гостиной.

Глава 56

Исповедь плоти

Роджер проснулся незадолго до рассвета. Вокруг все еще царила непроглядная тьма, но воздух уже изменился; угли истлели и погасли, покрывшись слоем пепла, и дыхание леса проникло в хижину. Александр исчез. Роджер лежал под потрепанной оленьей шкурой один, жутко замерзший.

— Александр? — хриплым шепотом окликнул он. — Отец Фериго!

— Я здесь. — Тихий голос молодого священника прозвучал как будто издалека, хотя тот сидел едва ли в ярде от Роджера.

Роджер приподнялся на локте, щурясь. Когда наконец сонный туман уплыл из его глаз, он начал кое-что различать в плотных сумерках. Отец Александр сидел, скрестив ноги, выпрямив спину, глядя на квадратное дымовое отверстие в потолке.

— Как вы себя чувствуете?

Шея священника с одной стороны была покрыта темными пятнами засохшей крови, но лицо — насколько мог различить Роджер — выглядело совершенно безмятежным.

— Они скоро убьют меня. Возможно, сегодня.

Роджер сел, прижимая оленью шкуру к груди. Он и без того замерз, а от спокойного тона священника ему стало еще холоднее.

— Нет, — невольно произнес он, но тут же закашлялся, чувствуя, что горло у него забито пылью и золой. — Нет, они этого не сделают.

Александр не дал себе труда возразить.

Он даже не шелохнулся. Он сидел совершенно обнаженный, не обращая внимания на утренний холод, и смотрел вверх. Но потом наконец опустил взгляд и повернулся лицом к Роджеру.

— Вы не выслушаете мою исповедь?

— Я не священник. — Роджер поднялся на колени и неловко прополз по полу, держа перед собой оленью шкуру. — Вот, возьмите, вы замерзли. Набросьте на себя.

— Это не имеет значения.

Роджер не понял, что имел в виду Александр — то ли что холод ему не страшен, то ли ему все равно, священник ли Роджер. Он положил руку на голое плечо отца Фериго. Имело это значение или нет, но кожа Александра была холодной, как лед.