У Пяти ручьев, стр. 30
Было уже совсем темно, когда в лесу послышались приближающиеся шаги и голоса Тошки и Андрея.
Напряжение находившихся в лагере достигло крайней степени.
Увы! Они тоже вернулись одни, не найдя никаких признаков Яна и Пимки или хотя бы следов крови или борьбы в лесу.
Отчаяние охватило ребят. Возможно, что Ян и Пимка попали в лапы медведю, и он утащил их в чащу, они могли упасть в ущелье или их могла укусить змея. О сне в ту ночь никто не думал. Перед лагерем выставили караул. Но и оставшиеся в палатке не спали. Что теперь делать? Раз не вернулись – значит с осторожным Яном случилось что-то необычное.
Дед был удручен не менее ребят, охал и вздыхал. Но весь вид его так и показывал: «Я так и знал. Нечистое место, будь оно трижды проклято... Большая охрана приставлена. Оно себя окажет...»
Ночью в лагере действительно разыгрались необыкновенные события.
V. Кликун-Камень
Первые часы темноты прошли спокойно, близился уже рассвет.
На карауле стояли Федька и Гришук.
Федька беспокойно ходил с места на место. Почти напротив его через реку высился Кликун-Камень. Кругом стояла необыкновенная тишь. Ни звука. Лес молчал. Впереди темнела река, недвижная, как зеркало. Позади стояла зубчатая черная стена дремучего бора. Федька нервничал.
Ему было жутко. В таком глухом лесу есть что-то грозно затаенное. Словно он полон каких-то таинственных неведомых существ. Они собрались и смотрят со всех сторон. То здесь, то там раздастся тихий шорох или шепот. Вот, точно кто-то крадется сзади. Под неосторожной нотой хрустнула сухая ветка... Подкрался и осторожно подходит к тебе сбоку...
Жутко Федьке. Напряженно, чутко ловит он малейший шум. Потом, стараясь заглушить страхи, ходит.
Вот он поднялся на небольшую возвышенность и очутился совсем близко от Кликун-Камня. Повернулся, хотел идти обратно и вдруг... Среди ночной тишины до него донесся какой-то отдаленный глухой шум, шедший из Камня.
Федька как стоял, так и застыл. Вдруг из Камня явственно долетели человеческие голоса.
– Ко мне! – стоном вырвалось у караульного, скованного безотчетным суеверным ужасом.
Через мгновение встревоженный донельзя взбежал Гришук.
Ружье Федьки валялось на траве. Гришук схватил его за руку. Она была холодна, как лед.
– Где? Что? – испуганно спрашивал Гришук.
Безумный взгляд Федьки, устремленный на скалу, показал, что его испугало.
– Там голоса!
Гришук с недоумением недоверчиво взглянул на скалу. Посреди наступившей тишины скала вдруг застонала совсем по-человечески.
– Слыхал?
Федьку трясло как в лихорадке.
– Странно, – прошептал Гришук, не зная, верить ему своему слуху или нет.
Крутом ничего нет. Это Камень. Но они слышали, как в Камне кто-то стонал. Таинственное исчезновение Яна и Пимки, тревога, дикие глухие леса – «овчина овчиной», ночь, суеверный ужас и рассказы деда, опасности, угрожающие на каждом шагу, – все невольно взвинчивало фантазию и даже несуеверного человека наполнило бы тревогой.
Гришуку стало вдруг как-то не по себе. Уж очень дивно! Камень стонал человеческим голосом.
– Давай позовем ребят, – предложил он, и оба они бегом кинулись к палатке.
Оставшиеся в лагере не закрывали глаз. Тревога веяла над ними. Какое-то предчувствие говорило, что случилось недоброе с Яном и Пимкой.
Еще не подбежали близко караульные, как Андрей и Тошка, заслышав их необычные шаги, сами выбежали из палатки с ружьями в руках. Позади ковылял дед.
Встревоженные лица караула ясно говорили, что что-то случилось.
– Ничего страшного! – крикнул Гришук ребятам навстречу. – Идите сами послушайте.
Дед вывернулся вперед. Он был расстроен и бледен.
– Што? Кликун заговорил? – хрипло с тревогой спросил он.
– Да, – прошептал Федька.
– Угодники! – дрожащий стон вырвался у деда. – Я знал... Кликун себя окажет. – Крестясь, он шел за ребятами. – Страхи-то, страхи-то какие!.. Поминайте, сынки Янову и Пимкину душеньки... Недаром Кликун заговорил.
Удивленные и испуганные ребята бегом поднялись на место, где Федька и Гришук слышали стон, и притихли, вслушиваясь.
Тотчас среди ночной тишины явственно прозвучал из скалы протяжный человеческий стон. У деда вырвался какой-то нечленораздельный звук ужаса.
Снова стало тихо. Прошло несколько томительных минут. Стон повторился уже с новой силой, точно человек был где-то совсем вблизи. Потом в скале кто-то закашлял по-человечески и таким характерным кашлем, что ребята, похолодев от ужаса, – сразу узнали в нем кашель друга.
– Ян!
– Страхи-то, страхи-то какие! – шептал дед.
Если допустить, что это стонал Ян, и кашель его же, если он подполз к лагерю – так нет! Здесь, около лагеря в лесу, в кустарниках не слышно ни звука, а стонет именно кто-то в скале, и в ней кашляет Ян.
Сознание становилось в тупик. Делался понятен ужас деда, и холодок пробегал по телу. Ребята не заметили, сколько так прошло времени, но, должно быть, порядочно. Они все стояли и молчали, ожидая еще что-нибудь услышать, но Кликун-Камень смолк.
Начал брезжить рассвет. Стало прохладно и сыро. Хотели уходить, но в эту минуту скала опять ожила.
Природа еще не просыпалась. Кругом было изумительно тихо. Выпадают такие минуты перед самым началом утра. И в этой тиши с какой-то необыкновенной отчетливостью, поистине дьявольской, не оставлявшей места каким-либо сомнениям, из Камня вдруг заговорили человеческие голоса. Они были настолько отчетливы, что можно было различить отдельных людей.
Ребята окаменели и переглянулись.
– Это черт знает что! – вырвалось у молчаливого Андрея.
– Поет! – шепнул Федька.
Это было нечто изумительное! Кликун-Камень вдруг запел сиплым голосом.
– «По диким степям Забайкалья...», – прошептал Тошка. – Слушай!
– Да, да!
Камень продолжал петь каторжную песню, потом вдруг оборвал и разразился долгим хохотом.
– Кульпа! Это он, змей! – затрясся дед. – Страсти-го какие!
И вдруг как-то странно наклонился на бок и, как мешок, рухнул на землю.
Когда его подняли, он был без сознания.
VI. Поиски Яна и Пимки
Солнце светило уже высоко. Проснувшиеся ребята в удрученном настроении принялись за утренние дела, но все валилось из рук.
Все же, по-видимому, удивительные события минувшей ночи ни на кого не произвели такого сильного впечатления, как на Тошку.
Даже дед, придя в себя и немного поспав, успокоился. Для него все было ясно: «нечистый пугал». Но с парнем положительно творилось что-то неладное. Его мысли, видимо, были так сильно заняты чем-то, что он смотрел кругом и не видел. Он не умывался, забыл надеть сапоги, не слышал, когда к нему обращались. Глаза были устремлены куда-то в одну точку.
– Что с тобой? – встревожились ребята.
Он не ответил. Ему налили кружку чаю. Он пил совершенно механически. Ему дали сухарь. Так же механически он стал есть. Лицо его сделалось необычно сурово.
– Черт возьми! – крикнул вдруг он. – Я должен узнать!
– Что? – спросили ребята.
– Ничего. Я сам с собой...
И опять несколько минут сидел молча, перестав есть.
– Ешь! – сказали ему.
Он взял вместо сухаря деревянную ложку и стал ее размачивать. Потом, заметив общий смех, положил кружку, ложку и сухарь и так застыл, на чем-то сосредоточившись.
Вдруг хмурое лицо его неожиданно оживилось, точно луч света блеснул изнутри. Он улыбнулся. Какое-то торжество выступило на лице. Ребята, следившие за ним, диву дались.
– Дед, – совсем весело спросил вдруг Тошка, – отчего ты прозвал камень Кликуном?
– Так прозван он, сынок, спокон веков. Не мной назван, всегда был бесовским.
– Ага! – Тошке это, видимо, очень пришлось по вкусу, к нему вернулась сразу вся его прежняя энергия.
Он встал, быстро надел сапоги, захватил ружье и крикнув:
– Через полчаса ждите! – пошел из палатки, не ответив на расспросы. – Приду и пойдем Яна с Пимкой искать.