Папа, мама, бабушка и восемь детей в лесу., стр. 22

— Роза, моя Розочка, — говорила бабушка и гладила корову по спине и по бокам. — Ты соскучилась? Ты стояла и ждала нас?

— Боже мой, куда же мы её денем? — словно очнулась вдруг мама.

— Я тоже об этом думаю, — сказал папа. — Если бы теперь была весна, мы бы с Хенриком живо соорудили ей какой-нибудь хлев. Но зимой… Зимой строить трудно. Да и денег у нас не осталось. Всё, что было, мы истратили на праздники.

— Значит, вы считаете, что мы не сможем держать корову? — спросила бабушка дрогнувшим голосом.

— Нет, нет, нет! — испугался папа. — Не волнуйся! Уж если нам подарили эту корову, мы сделаем всё, чтобы ей у нас было хорошо. Просто нам до весны придётся держать её в доме.

— Конечно, пусть стоит здесь, а я смогу спать на скамье в кухне, — предложила бабушка.

— Не говори глупостей! — отозвался папа. — В твоей комнате она не останется. Смотрите на меня все и отвечайте! Какой комнатой в нашем доме мы пользуемся меньше всего?

— Гостиной! — закричала Милли. — Правда, папа? Мы почти никогда в ней не бываем, потому что на кухне гораздо уютнее!

Мама вздохнула: они действительно почти никогда не пользовались гостиной, но мама ею очень гордилась и каждый день тщательно вытирала в ней пыль.

Папа сразу понял, о чём подумала мама.

— Весной, когда хлев будет готов, я вычищу и отремонтирую гостиную. И ты украсишь её, как тебе захочется. Сейчас мы с Мартином отнесём туда этот ящик, а бабушка отведёт пока корову на кухню. Беги в сарай, Мадс, принеси мне пилу. Как ты её назвала, бабушка, Розой, кажется?

— Да, да. Пусть её зовут Розой, — попросила бабушка.

— Очень хорошо, — сказал папа.

Папа и Мартин унесли ящик в гостиную, а бабушка увела Розу на кухню. Там её увидела Самоварная Труба и подняла страшный шум. Она лаяла, бегала и прыгала вокруг Розы. Бабушка прикрикнула на неё, но Самоварная Труба не унималась. Тогда Роза нагнула голову и фыркнула, как настоящий бык.

Самоварная Труба метнулась стрелой под стол. Она сразу поняла, что с этой коровой шутки плохи.

Роза стояла посреди кухни, ища глазами исчезнувшую Самоварную Трубу. Но вместо неё она увидела много незнакомых интересных предметов. Она высунула длинный язык и лизнула кусок мыла, который лежал на лавке. Потом подняла голову и принялась жевать бахрому от абажура.

— Розина спальня готова! Ведите её сюда! — крикнул папа.

Бабушка отвела Розу в гостиную. Такого прекрасного хлева Роза не видела никогда в жизни. На стенах висели картины, а окна были украшены белыми занавесками.

— Завтра утром детям придётся сходить к Ларсу и спросить, не продаст ли он нам немного сена. А я в городе куплю комбинированных кормов. Голодной ты у нас не будешь, не бойся, — сказал папа Розе.

— Давайте пока никому не говорить, что у нас есть корова, а то как-то неудобно, что мы держим её в доме, — попросила Марен. — Нас в школе засмеют.

— Да, лучше не говорить, — поддержал её Мартин. — А то нас задразнят.

— Можно, я скажу только Уле-Александру? Он никому не проболтается! — попросил Мадс.

— Ему, конечно, можно, ведь он приходит к нам почти каждый день, — разрешил папа.

А Роза задумчиво жевала сено и разглядывала портрет отца папиного дедушки, который висел прямо перед ней.

Бабушка сияла. Неужели это правда, что у неё на старости лет вдруг появилась своя собственная корова? Ведь всю жизнь она ходила за чужими коровами. В эту ночь она просыпалась несколько раз, на цыпочках выбегала в гостиную и проверяла, стоит ли там Роза.

Папа лечит детей

Ни одной корове на свете не жилось так хорошо, как Розе.

На окнах в гостиной висели занавески и стояли горшки с цветами. Время от времени кто-нибудь из детей приходил в гостиную, убирал в стойле и сыпал в него сухие опилки. Ведь Роза не умела, как Самоварная Труба, проситься на улицу.

Дети по очереди помогали бабушке. По утрам после уборки они становились в кружок и смотрели, как бабушка доит Розу.

— Смотрите, смотрите, — говорила им бабушка, — так и научитесь доить. Если человек не умеет доить, то немногого стоит.

Бабушка пятьдесят лет ходила за коровами, поэтому она знала, что говорит.

Потом дети отправлялись в школу. Но с некоторых пор они перестали любить школу. Если бы Роза стояла в обычном хлеву, как все другие коровы, они бы с радостью рассказали о ней своим школьным товарищам. Но ведь Роза стояла в комнате с занавесками и цветочными горшками. А кроме того, от детей стало пахнуть хлевом.

Мадсу было лучше всех: он учился в одном классе с Уле-Александром, а Уле-Александр уже знал про Розу.

Если кто-нибудь в классе начинал подозрительно принюхиваться, Уле-Александр сразу же говорил о том, что мокрые шерстяные носки почему-то пахнут хлевом.

А мокрых шерстяных носок и варежек в классе было очень много. После каждой перемены мальчики сушили их на батарее.

— Шерсть от овец, она и пахнет овцами, — говорил Уле-Александр.

И все переставали удивляться, почему в классе вдруг запахло хлевом.

Да, Мадсу было легко, а вот Марен и Марте было гораздо хуже.

Марен в этом году начала учиться в гимназии, и, когда девочки в её классе презрительно морщили носы и заговаривали о коровнике, бедная Марен просто не знала, куда ей деваться. Некоторые девочки приходили в класс надушенные, и вот однажды Марен взяла мамины духи и вылила на себя чуть не полфлакона. Но всё равно девочки сидели, сморщив нос, и даже учительница сказала:

— Чем это у нас пахнет в классе?

А Марте было ещё труднее, потому что она очень легко краснела. Когда одна из девочек сказала, что в их классе пахнет хлевом, Марта стала красная как помидор. Хорошо, что у Марты была добрая учительница, которая тут же выручила её:

— Это очень приятный запах. Должна признаться, что здесь, в Тириллтопене, мне его не хватает. Ведь, наверно, многие из вас даже не знают, как выглядит настоящий хлев?

Марта покраснела ещё больше: она подумала, что учительница и не подозревает, как выглядит тот хлев, в котором стоит их Роза.

Скорей бы уж наступила весна и папа с Хенриком построили бы для Розы настоящий хлев! Но до весны было ещё так далеко…

Однажды утром мама очень испугалась: заболели все дети, кроме Мортена.

— Ничего не понимаю, — сказала мама, — у Марен болит голова, у Мартина — горло, у Марты — плечо, у Мадса — колено, у Моны — голень, у Милли — ступня, а у Мины — мизинец на ноге.

— Бедные дети, — вздохнула бабушка. Она тоже замечала, что в последние дни дети были не такие весёлые, как обычно.

— Разве дети не идут сегодня в школу? — спросил за завтраком папа.

— Нет, все, кроме Мортена, больны, а он ведь ещё не ходит в школу, — ответила мама.

— Чудеса! — сказал папа. — Позови их сюда, я посмотрю, что с ними.

— Но ведь они больны! — воскликнула мама.

— Неужели они даже с лестницы не в состоянии спуститься?

Папа надел мамин белый фартук, нацепил на нос бабушкины очки, на шею повесил толстый шнурок с защипкой от белья, который должен был изображать докторскую трубку. В одну руку он взял деревянную ложку, а в другую алюминиевую воронку, через которую мама разливала по бутылкам ягодный сок. Дети выстроились перед папой в очередь.

— Так, Марен, у тебя, значит, болит голова? — спросил папа и осторожно постучал по её лбу деревянной ложкой.

— Да, — хихикнула Марен, которой стало нестерпимо смешно при виде такого доктора.

— Мартин, покажи горло! Ведь у тебя горло болит, я не ошибся? Мать, принеси мне твою серебряную ложечку, которую тебе подарили в день совершеннолетия.

Мартин открыл рот, и папа через воронку заглянул ему в горло.

— Горло совершенно чистое. Ты болен притворством! Марта, покажи своё плечо.

Марта подошла к папе. Папа сначала покрутил ей одну руку, потом другую. Марта смотрела на него, открыв рот.

— Ты заразилась притворством от Мартина, — определил папа её болезнь.