Легкий кораблик — капустный листок, стр. 20
— Эх, — крехнул Борька и навалился на Федорова. Венька схватил Стародубцева, и завязалась тут такая всеобщая драка, какой не помнил четвертый «в»…
В капкане
Освободившись от писем, дядя Яша почувствовал себя героем. Он провел этих нечестных хитрецов — пусть они теперь попляшут, никто не будет покупать у них товар! Но в гараже ему стало не по себе. Хорошо — он отвадил покупателей, но что ему самому делать с этими сапожками и шубами? Получается так, что он поймал сам себя в капкан. Сегодня заявится Малыш или, того хуже, Кривой Чур, и наступит момент расплаты… Хоть и страшно, а все-таки придется идти в милицию…
— О чем задумался, старина? — спросил его Кривой Чур, неизвестно откуда вынырнувший. Дядя Яша оторопел, на пустыре было голо и серо — нигде не спрячешься, никого не позовешь на помощь.
— Думаю, куда вещи девать, покупатели их не покупают. — Искоса дядя Яша взглянул на Кривого.
Чур поймал его взгляд и хихикнул:
— Еще бы им покупать! — Чур ткнул дяде Яше кулаком в живот. Живот был большой и упругий, как резиновая камера. Чур полез в карман, вынул несколько писем и вслух прочел одно из них.
Дядя Яша покачал головой и утерся ладонью — его прошибла слеза: хорошие все-таки письма.
— Ревешь? Правильно делаешь!
— А что, бить будете? — встрепенулся дядя Яша.
— А ты как думал, простим? Мы к тебе по-хорошему, доверили такое дело, а ты что вытворяешь?! Хорошо, что есть у меня верные клиенты, которые мне твои письма показали… Зачем ты писал их? Вспомни, ведь сам согласился нам помогать!
— Я согласился? — возмущенно воскликнул дядя Яша.
Чур погрозил ему.
— У нас магнитофон был. Твой разговорчик мы на пленочку для милиции записали.
Дядя Яша обмяк, как мешок.
— Даю тебе еще три дня, они могут стать последними в твоей жизни. Не вздумай брыкаться — ты у нас на прицеле!
Дядя Яша чихнул, вокруг него образовался небольшой вихрь. Вихрь подхватил Кривого и домчал до перекрестка.
Постанывая от страха, дядя Яша тащился по дороге. Он думал о своем одиночестве — ведь некому рассказать, некому!
Пять невидимых и молчанка
После уроков состоялось классное собрание на тему «Драка в раздевалке».
Любовь Ивановна присела на последнюю парту:
— Начинай, Сорокин!
Сорокин начал вяло — все силы в раздевалке остались. Он говорил, что драка — позор для отряда. Всегда можно договориться — не обязательно кулаками!
— А сам чего? — закричал Цаплин. — Всю макушку мне оттяпал! — Цаплин погладил рукой свою острую макушку. Все засмеялись, особенно девчонки: их эта драка не касалась, и смеху у них скопилось много.
— Сорвалось! — признался Сорокин и потупился.
— Подумаешь, подраться нельзя, что ли? — спросил Борька и блеснул глазами. — А я их приемчиками самбо!
— Не хвастайся! — одернул его Сорокин. — Ты, Красномак, поджигатель! Ты драку затеял!
— Я?! Да врешь ты все! Это Федоров! Он начал! Из пионеров его! Он Стародубцева излупил ни за что.
В классе сделалось тихо. Красномаку стало не по себе: при чем тут «из пионеров»? Все дрались. Он заткнул уши и сидел теперь, как немой, хотя от него требовали объяснений. Любовь Ивановна встала с федоровской парты:
— Петя, хотелось бы тебя услышать!
— Мне говорить? — удивился Петя. Он никак не ожидал, что ему говорить придется. — Я не знаю, я — новенький.
Он хотел этим ограничиться, но внезапно его прорвало:
— Да лучше нашего класса и не найти! Все у нас замечательно. И ребята, и пионерская работа, и дружба. Ребята у нас даже за руку здороваются! И никто не задается!
— А Федоров? — перебил его кто-то.
— И Федоров тоже, — сказал он, утихая. — А насчет драки — это же не специально, а так получилось. При чем тут исключение из пионеров? Все дрались и все виноваты. Мне наш класс нравится!
— И Тряпичкина? — поднял голову Борька.
— И Тряпичкина, — совсем тихо сказал Петя, не понимая, какое отношение Тряпичкина имеет к драке.
— Ребята! — включился Сорокин. — С дракой надо кончать. Кто против драки?!
Все проголосовали против драки, кроме Федорова.
— Федоров — особенный! — заметил Миша.
— Заткнись! — сказал Федоров.
Тут удивилась Любовь Ивановна.
— Саша, неужели тебе больше нечего сказать товарищам? — обратилась она к Федорову.
Федоров тяжело поднялся и встал над партой, словно неизвестной породы дерево, непонятно как сюда занесенное. Он сгорал от стыда.
— Чего говорить — и так все ясно! — буркнул он. Теперь ему действительно стало ясно, что он в классе — самый плохой.
— Садись, — сказала Любовь Ивановна. — Драка в раздевалке — безобразие! Мне стыдно, что мои ученики выясняют отношения кулаками. Ссора Федорова и Красномака внесла разлад в жизнь класса. Ни я, ни вы не можем заставить их снова стать друзьями, но мы можем потребовать от них, чтобы они уважали нас. Вы, Федоров и Красномак, не одни — в классе таких сорок человек, и своей ссорой вы мучаете их всех. Помните об этом и постарайтесь быть добрее друг к другу!
— И мне быть добрее? — нарочно прорычал Венька медведем. Класс грохнул от смеха.
— И тебе, Жбанов. Старайтесь дружить и помогать друг другу!
— Ты пиши, Петрова, пиши! — сказал Сорокин Нине, которая была секретарем.
— Это записывать не надо, — возразила Любовь Ивановна. — Этим жить надо!
— Ну не пиши, а живи! — сказал Сорокин.
Домой все шли понурые. Неинтересно стало в классе. В прошлом году все делали вместе, и бумагу, и лом собирали с песнями. А в этом — не запеть прошлогодних песен!
Тряпичкина подождала, пока Петя оденется.
— Зачем при всех-то говорить, что я тебе нравлюсь?
— Я правду сказал. Мне все в нашем классе нравятся.
— Но я же девочка. Девочка, девочка! — не слушая его, трещала Тряпичкина.
Длинная челка упала ей на лицо, и она захлебнулась ею.
— Почему я тебе нравлюсь, ну скажи? — спросила она, откинув челку назад.
— Ты — красивая! — сказал Петя, не задумываясь.
— Это кто — красивый? — подошел к ним Борька.
— Я, — неуверенно сказала Тряпичкина.
— Ты? — не поверил Борька. — Сплошная страшила! Ты его не слушай — он врет!
Петя рассердился:
— Я за свои слова отвечаю!
Борька остановился посреди улицы и закричал:
— Ха-ха! Красивая! Тогда и я — красавец! Утиль Тряпло!
Тряпичкина не выдержала насмешек и побежала. Платок у нее съехал на макушку, а волосы поднял холодный ветер. Петя хотел побежать за ней.
— Куда ты? — дернул его Борька.
— Она простудится!
— Ну и пусть, — сказал Борька. — Подумаешь!
Петя понял, что с Красномаком ему не справиться и остается одно.
— А я, Борька, к Новому году женюсь на ней! — сказал он отчужденно.
— Ты спятил! — закричал Борька. — Не делай этого! Не смей! — затряс он Петю, отбросив портфель в сторону. Портфель упал в лужу, но Борька не обратил на это внимания.
— Я слово дал, — сказал Петя.
— На слово — плюнь!
— Нельзя. Я привык слово держать.
— Я ее отлуплю! Она у меня и думать забудет! Это у них вся порода такая — Тряпичкиных! Все им замуж надо! Вот ее сестра Витьку Розова окрутила. Плакался он тут, на школьной площадке, сам слышал! Всю, говорит, душу вынула и растоптала!
Петя испугался, как про душу услышал. Он отдаленно помнил, что душа ему нужна была для какого-то важного дела.
— Понимаешь, ей главное — фамилию сменить! «Дай, — говорит, — мне твою фамилию».
— Вот ненормальная! А у меня почему не попросила? Моя фамилия лучше! Красномак! Что, мне фамилии жалко?! Давай я ей мою фамилию дам — и пусть катится! А зачем ей красивая фамилия?
— Чтобы не дразнили Тряпичницей и Утилем.
— Чем жениться, давай я лучше дразнить ее не буду. Хоть и трудно будет отвыкнуть — сколько лет привыкал! Постараюсь для тебя, Петрушка!