Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия, стр. 119

Полчаса спустя, одевшись в соответствии с торжественностью случая и уверенный, что пришельцы уже окружены нашими отрядами, я вышел из чащи и размеренным шагом направился к испанцам. Шагах в пятнадцати сзади меня, рассыпавшись широким веером и не скрывая оружия, шествовал мой почетный эскорт.

Завидев нас, испанцы с не меньшей торжественностью двинулись нам навстречу. Их было трое, разодетых как на парад. «Интересно, что им от меня нужно, черт побери? Новой трепки захотели?» Десятков пять индейцев, их гребцов, вооруженных луками и палицами, не представлялись мне грозным противником. Никаких ружей у них не было, разве только, может быть, испанцы припрятали под мундирами пистолеты. Но лица у них, во всяком случае, расплывались в вежливых улыбках.

Когда нас отделяло не больше десяти шагов, мы остановились, а испанцы с галантностью истинных кавалеров приветствовали меня широким взмахом своих шляп, едва не метя поляну украшавшими их перьями. Чуть ли не одновременно с ними, сняв шляпу, и я сделал подобный жест. Стоявший в центре и чуть впереди тридцатипятилетний испанец с гордой осанкой и благородным лицом, в роскошных одеждах, держа шляпу в низко опущенной руке, с на редкость галантной улыбкой представился:

— Дон Мануэль Паррас и Гайегос Годье де Торрес Васкес, посланник его светлости коррегидора Ангостуры и полномочный представитель сеньора губернатора Каракаса.

Я едва не обалдел от столь высокой чести, оказанной мне, и никак не мог прийти в себя от изумления. Чего же, собственно, могут хотеть от меня столь достославные и лукавые сеньоры?

А этот самый дон Мануэль Паррас и т. д. и т. п., не прерывая своей изысканной тирады, на одном дыхании продолжал:

— …Свидетельствую свое почтение вашей милости, капитан дон Хуан Бобер, всем известный под высокочтимым именем Белый Ягуар!..

Видя, что пока нам грозит лишь поток любезных комплиментов, притом без всякой злой иронии со стороны непрошеных гостей, я почувствовал некоторое облегчение. Свое изумление тем, что им так хорошо известно мое имя, я в шутливой форме выразил на вполне сносном испанском.

Услышав мои слова, трое испанцев сразу стали серьезными, лица их исполнились многозначительного достоинства, а дон Мануэль сделал паузу, прежде чем с необычайной высокопарностью изрек три слова:

— Нам известно все!

Вероятно, это заявление почему-то казалось ему столь важным, что он изрек его еще раз:

— Нам известно все!

Сознаюсь: я вздохнул с облегчением. Напряжение первых минут постепенно исчезало. Взирая на их чертовски серьезные, источающие галантность лица и слыша столь поразительные слова, я не удержался от шутки и с ироничной улыбкой спросил:

— Так, значит, вы сам господь бог?

— Господь бог? — Дон Мануэль был несколько озадачен. — Как прикажете вас понимать?

— Да очень просто! — На этот раз я уже откровенно рассмеялся. — Ведь только господь бог всеведущ, а вы, ваша милость, утверждаете, что вам известно все!

— Я имел в виду лишь, что нам известно все о вашей милости, досточтимый дон Хуан!.. Именно по этой причине мы здесь!

Странный замысел испанцев

Видя, что со стороны испанцев нам не грозит непосредственной опасности, я частично отменил тревогу, но лишь частично, поскольку в непосредственной близости, в самой Кумаке, находилось все-таки почти пятьдесят индейцев чужого племени с луками и палицами в руках. С этой ненадежной братии, как, впрочем, и с самих испанцев, нельзя было спускать глаз. Испанцы буквально остолбенели при виде выходящих из зарослей наших отрядов, совсем недурно вооруженных всевозможным оружием.

Сохраняя все ту же изысканную вежливость, гости объявили мне, что приплыли с важной миссией, которую хотели бы со мной обсудить. В ответ я пригласил их в свой тенистый бенаб — прохладную хижину под просторной крышей без боковых стен. Пригласил я также Манаури как верховного вождя, Арнака, Вагуру и негра Мигуэля. Гости расселись на циновках, а я — на принесенной Ласаной шкуре ягуара.

На мое приглашение отведать паивари — напитка гостеприимства, дон Мануэль ответил просьбой оказать ему честь и распить привезенную из Ангостуры бутылку рома.

— Отчего же! — откликнулся я охотно. — Только не потерять бы нам при этом головы или не оказаться отравленными…

— Клянусь! — ответил в том же полушутливом тоне дон Мануэль. — Никто головы не потеряет!..

Ром был превосходный, и после того как мы все его понемногу отведали, дон Мануэль, приступив к главному вопросу, опять почти с маниакальным упорством завел прежнюю песню о том, что им, испанцам, известно обо мне все.

— Рад, искренне рад! Даже счастлив! — Довольно сдержанно изобразил я на лице удовлетворение, выслушав очередное его признание, а про себя подумал: «Сейчас дон Мануэль начнет безудержно превозносить до небес нашу победу на Каииве, которая в известной мере была и победой испанцев». Ведь здесь, на земле, которую испанцы считали своим исконным владением, мы в пух и прах разбили отряд акавоев, снаряженный голландцами — заклятыми врагами испанцев в Гвиане.

Но, оказалось, я был не прав и сильно ошибался — дон Мануэль повел речь совершенно о другом. Не скрывая удовлетворения нашей победой над акавоями, он тем не менее совершенно неожиданно заговорил о визите ко мне в Кумаку Джеймса Пауэлла — капитана английского брига «Каприкорн». Оказалось, испанцы какими-то неведомыми путями узнали о содержании той моей беседы с Пауэллом, когда я несколько месяцев назад категорически отказался от участия в захватнических планах англичан, и теперь всячески меня за это восхваляли.

— Ваша милость, сеньор капитан, — продолжал дон Мануэль, — мы считаем вас своим союзником и готовы всячески поддерживать…

— Меня заботит лишь судьба индейцев! — заметил я.

— Нас тоже! — отвечал испанец. — Наши взгляды полностью совпадают. Мы именно того и хотим, чтобы вы, ваша милость, как и прежде, оставались их покровителем и другом!.. — Потом помолчал и добавил: — С нашей помощью, сеньор капитан, вы сумеете сделать немало добрых дел для своих подопечных, если примете почетное предложение, которое имеет честь сделать губернатор Каракаса.

— Почетное предложение?

— Именно почетное, хотя нелегкое и даже опасное. Но нам известно, что такое Белый Ягуар: храбрости и мудрости ему не занимать?..

Звучало все это в высшей мере лестно и, само собой, разжигало мое любопытство. Дон Мануэль не стал испытывать моего терпения. Испанцы хотели — ни больше ни меньше, — чтобы я, Белый Ягуар, «победоносный вождь, прославленный по всей Гвиане, прославленный и высокочтимый», отправился на берега реки Эссекибо к голландцам и от имени своих индейских племен, а так же от имени испанцев Венесуэлы потребовал от них соблюдения границ и поддержания добрососедских отношений. Каракасский губернатор готов был снабдить меня и моих спутников меморандумом, и эта охранная грамота, составленная на английском, испанском и голландском языках, несомненно, гарантирует, дескать, моей миссии к голландцам полную безопасность.

Дон Мануэль умолк и смотрел на нас, следя за впечатлением, произведенным его словами.

Воцарившуюся тишину первым нарушил Манаури, верховный вождь. Годы рабства, проведенные им у испанцев на острове Маргарита, обогатили его горьким и печальным опытом. Он заговорил резко и гневно:

— От голландцев ваша бумага, возможно, нас и охранит, но Канаима — демон мести акавоев читать не умеет…

— Это правда! — согласился дон Мануэль. — Но Ангостура готова дать Белому Ягуару и его свите все необходимое для защиты: ружья, порох и пули, деньги и даже людей, индейцев…

— Индейцев? Ха-ха! — с иронией отозвался наш шутник Вагура и, указав пальцем на щуплых гребцов, доставивших к нам на лодках трех испанцев, спросил: — Уж не этих ли отощавших от голода вояк с палицами вы хотите нам дать? Можно себе представить, как они защитят Белого Ягуара от акавоев!

— Мы предлагаем вам индейцев, ибо испанских солдат посылать туда нельзя. Их вид может вызвать ненужное раздражение у голландцев с Эссекибо, — миролюбиво пояснил дон Мануэль.