Гайдзин, стр. 76

— Значит, это было самоубийство?

— Так мне сказала Райко.

— Ты в это не веришь?

— Я не знаю, во что мне верить, — с болью в голосе произнес Андре. — Я знаю только, что вернулся туда, чтобы сказать ей, что я люблю её , что болезнь — это карма, и она не виновата, не виновата, что я очень сожалею о том, что сказал то, что сказал, и сделал то, что сделал, и что все у нас будет как прежде, кроме того, что... кроме того, что когда это станет... станет заметно, мы вместе покончим с собой...

Анри пытался сосредоточиться — после услышанного его собственный разум тоже отказывался служить ему. Он никогда даже не слышал о доме Трех Карпов до того, как новость о смерти девушки облетела Поселение. Андре всегда так скрытен, подумал он, соглашаясь, впрочем, что это разумно, и он прав, меня это действительно никак не касалось, пока бакуфу не начали официальное расследование.

— Те три человека, эта твоя Райко знала, кто они и откуда? Андре тупо покачал головой.

— Нет, а другая мама-сан отказалась назвать ей имена.

— Кто она? Как её зовут? Где она сейчас? Мы сообщим о ней бакуфу, они могли бы заставить её рассказать обо всем.

— Они не стали бы этим заниматься, с какой стати? Тот, другой дом — он оказался тайным местом встреч бунтовщиков, гостиница Сорока Семи Ронинов; примерно с неделю назад его сожгли дотла, а голову мамы-сан выставили на пике. Пресвятая Богородица, Анри, что же мне теперь делать? Хана мертва, а я жив...

16

Вскоре после полудня доктор Хоуг уже сидел в катере, который держал курс на пристань британской дипломатической миссии в Канагаве. Бебкотт прислал записку, что не может покинуть Канагаву, потому что делает операцию в своей тамошней клинике, пообещав вернуться сразу же, как только освободится: «...извините, вряд ли это у меня получится раньше позднего вечера, вероятнее же всего, мне придется остаться здесь до завтрашнего утра. Я буду более чем рад, если вы пожелаете присоединиться ко мне, только будьте готовы остаться на ночь, потому что погода на море меняется быстро...»

На пристани их ждали гренадер и Лим в белом халате, просторных черных штанах, мягких тапочках и маленькой шапочке на макушке. Когда Хоуг выбрался из катера, Лим, зевнув, обозначил телом приветственный поклон.

— Хэйа, масса, Лим-ма, Номер Один Бой.

— Мы можем оставить «пиджин» для кули, Лим, — ответил Хоуг на сносном кантонском наречии, и глаза Лима тут же сползли к переносице. — Я — Мудрый Целитель Врач Ученый. — Таково было китайское имя Хоуга — значение двух иероглифов, ближайших по звучанию к кантонским слогам «хо» и «ге», — выбранное для него из целой дюжины других вариантов Гордоном Ченом, компрадором компании Струана, одним из его пациентов.

Лим тупо уставился на него, притворяясь, что ничего не понял, обычный и самый быстрый способ заставить потерять лицо чужеземного дьявола, который осмелился выучить несколько слов на языке цивилизованных людей. «Ай-йа, — подумал китаец, кто он, этот смердящий блудодей, этот гноепакостный краснорожий дьявол с бычьей выей, пожирающий матерей, эта жабообразная мартышка, которая набралась наглости говорить на нашем языке с видом столь гнусного превосходства...»

— Ай-йа, — сладко проговорил Хоуг, — я также знаю много, очень много грязных слов, чтобы подробно описать мать какого-нибудь мерзкого сосуда похоти и все её гноеточивые части, если этот крестьянин родом из утопающей в навозе и собачьей моче деревни даст мне к тому повод столь же невесомый, как моргнувшее веко, например, притворится, что не понимает меня.

— Мудрый Целитель Врач Ученый? Ай-йа, какое хорошее имя! — Лим коротко хохотнул. — И никогда за много лет не слышал я, чтобы чужеземный дьявол так хорошо говорил на языке мужчин.

— Хорошо. Ты скоро услышишь ещё больше, если меня снова назовут чужеземным дьяволом. «Благородного Дома» Чен выбрал мне имя.

— «Благородного Дома» Чен? — У Лима отвисла челюсть. — Достославный Чен, у которого мешков с золотом больше, чем волос на шкуре быка? Ай-йа, какая дьявольская привилегия!

— Да, — согласился Хоуг, добавив не вполне правдиво: — И он также сказал мне, что, если вместо немедленного исполнения всех желаний, на какое вправе рассчитывать его друг, у меня возникнут хоть какие-нибудь отдающие дерьмом проблемы с любым из жителей Срединного Царства — будь он высок званием или низок, — мне достаточно лишь упомянуть при нем по возвращении имя этого мерзкого скотоложца.

— 0-ко, Мудрый Целитель Врач Ученый, для нас действительно большая честь принимать вас в нашей бедной, пропахшей навозом лачуге.

Доктор Хоуг почувствовал, что достиг в глазах китайца необходимой степени величия, благословляя про себя своих наставников, главным образом благодарных пациентов, которые научили его по-настоящему важным словам и подсказали, как ему следует держаться в Срединном Царстве с определенными людьми и в определенных ситуациях. День был теплым и приятным, и вид небольшого городка понравился ему: храмы, виднеющиеся поверх невысоких крыш; рыбаки, закидывающие сети в заливе, квадраты рисовых полей, утыканные фигурками крестьян, спешащие во все стороны люди и нескончаемый поток путников на Токайдо вдалеке. К тому времени, когда они с притворно подобострастной помощью Лима достигли ворот миссии, Хоуг уже достаточно хорошо представлял, какова общая ситуация в Канагаве, сколько сегодня больных у Бебкотта и чего ему следует ожидать.

Джордж Бебкотт находился у себя в операционной, ему ассистировал японец, его последователь и ученик, приставленный к нему бакуфу для изучения западной медицины. Приемную снаружи заполняли жители Канагавы, мужчины, женщины и дети. Операция была неопрятной, больному ампутировали стопу.

— Славно видеть вас вновь, Джордж, могу я вам чем-нибудь помочь?

— Спасибо, я с благодарностью принял бы вашу помощь. Здесь у меня все в порядке, но вот если бы вы смогли просеять толпу снаружи? По прошествии часа Хоуг уже с головой ушел в любимую работу. Он как раз только что закончил обкладывать лубками сломанную руку, когда дверь открылась и хорошо одетая девушка с миловидным лицом, поколебавшись секунду на пороге, вошла и поклонилась. Кимоно из голубого узорчатого шелка, оби зеленого цвета, большие гребни в уложенных волосах. Голубой зонтик от солнца.

Хоуг заметил, как вдруг сузились глаза Чень Сина. Девушка ответила на вопросы китайца, потом заговорила тихим голосом, очень стараясь убедить его в чем-то, хотя и явно нервничая при этом.

— Мудрый Целитель Врач Ученый, — начал Чень Син. Его речь постоянно прерывал сухой кашель, в котором Хоуг сразу же признал неизлечимую чахотку. — Эта госпожа говорит, что её брату нужна важная помощь, почти мертвый. Она сильно умоляет вас пойти с ней — дом здесь рядом.

— Скажи ей, пусть его принесут сюда.

— К сожалению, боится его двигать.

— Что с ним случилось?

После новых вопросов и ответов, которые показались Хоугу больше похожими на торговлю, чем на что-то ещё, Чень Син перевел:

— Её брат самурай, она говорит, много важные люди очень счастливые, если вы помогать брату. Я думаю, говорит правду.

Из гонконгских газет Хоуг знал о значении самураев как абсолютного правящего класса в Японии и о том, что любые меры, которые помогут завоевать их доверие и, следовательно, обеспечат их поддержку, способствуют укреплению британского влияния. Он внимательно посмотрел на девушку. Она тут же опустила глаза. Её нервозность стала заметнее. На вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать, и чертами лица она заметно отличалась от простых крестьян. Красивая нежная кожа. Если её брат самурай, значит, и она тоже самурай, подумал он, заинтригованный.

— Как её имя?

— Юки Итикава. Пожалуйста, торопиться.

— Её брат важный самурай?

— Да, — ответил Чень Син. — Я буду провожать вас, не нужно бояться.

Хоуг громко фыркнул.

— Бояться? Мне? Чума на ваш страх! Подожди здесь. — Он прошагал к операционной и тихо открыл дверь. Бебкотт был очень занят, он удалял зуб мальчику с раздувшейся щекой, уперевшись коленом ему в грудь, убитая горем мать ломала руки и что-то лопотала рядом. Хоуг решил его не беспокоить.