Гайдзин, стр. 30

Она увидела, что он смотрит на неё, ожидая ответа.

— Oui?

— Я спросил, не хотите ли вы увидеться с мистером Струаном прямо сейчас?

— О! Да, да, пожалуйста. — Она тоже поднялась, полностью овладев собой. — О, боюсь, я пролила кувшин с водой на простыни. Вы не попросите горничную, чтобы она занялась ими?

Он рассмеялся.

— Горничных у нас здесь нет. Против джапских правил. Их работу выполняют мальчики-китайцы. Не беспокойтесь, как только вы вышли из комнаты, они тут же начали уборку... — Он замолчал, увидев, как она вдруг побледнела. — Что с вами?

На мгновение силы оставили её , и она мысленно перенеслась назад в свою комнату, где терла и отмывала пятна, изнывая от страха, что они не сойдут. Но они сошли, и она вспомнила, как проверяла и перепроверяла это снова и снова, чтобы сохранить свою тайну, — ничего не осталось на простынях, ни семени, ни крови, её тайна останется с ней навечно, если она будет сильной и не отступит от своего плана, она должна держаться плана и должна вести себя разумно и осмотрительно, должна.

Бебкотт был поражен её внезапной бледностью; её пальцы нервно мяли ткань юбки. В одну секунду он оказался рядом с девушкой и мягко взял её за плечи.

— Не тревожьтесь, вам нечего опасаться, совершенно нечего.

— Да, извините, — испуганно ответила она. Её голова покоилась на его груди, она вдруг почувствовала, что плачет. — Я просто... мне... я вспомнила несчастного Кентербери.

Она смотрела на себя откуда-то сбоку, словно покинув своё тело, смотрела, как позволяет ему успокоить себя, твердо уверенная, что её план был единственно верным, единственно мудрым: ничего не произошло. Ничего, ничего, ничего.

Ты будешь верить в это до следующих месячных. А потом, если они наступят, ты поверишь в это навсегда.

А если они не наступят?

Я не знаю, я не знаю, я не знаю.

7

Понедельник, 15 сентября

— Гайдзины — низкие твари, не ведающие приличий, — изрек Нори Андзё, трясясь от гнева. Этот приземистый круглолицый человек в богатых одеждах был главой родзю, Совета пяти старейшин. — Они высокомерно отвергли наши учтивые извинения, которые должны были бы исчерпать этот случай на Токайдо, и теперь, какая наглость, официально просят аудиенции у сёгуна — каллиграфия ниже всякой хулы, слова выбраны неверно, да вот, почитайте сами, это только что принесли.

С плохо скрытым нетерпением он протянул свиток сидевшему напротив него Торанаге Ёси, своему главному противнику, который был гораздо моложе его годами. Они были вдвоем в одной из больших комнат для приемов в центральной башне замка Эдо, приказав всем своим телохранителям остаться за дверью. Их разделял низкий лакированный столик алого цвета с черным чайным подносом, на котором стояли изящные чашки и чайник из тонкого, как яичная скорлупа, фарфора.

— Что бы ни говорили гайдзины, это не имеет никакого значения. — Ёси встревоженно принял свиток, но читать его не стал. В отличие от Андзё, одет он был просто, и мечи за поясом были боевыми, а не церемониальными, которые использовались только для торжественных случаев. — Тем или иным способом мы должны добиться, чтобы они поступали так, как нам нужно. — Он был даймё Хисамацу, небольшого, но очень важного княжества неподалеку от Эдо, и являлся прямым потомком первого сёгуна из рода Торанага. По сделанному недавно «предложению» императора и вопреки яростному противодействию Андзё, он был только что назначен опекуном наследника, юного сёгуна, и занял свободное место в Совете старейшин. Ему исполнилось двадцать шесть лет. Высокий, с тонкими чертами лица, изящными руками и длинными пальцами. — Что бы ни случилось, их встреча с сёгуном не должна состояться, — заметил он. — Это подтвердило бы законность существующих Соглашений, которые пока ещё не ратифицированы надлежащим образом. Мы откажем им в их оскорбительной просьбе.

— Я согласен с тем, что она оскорбительна, но тем не менее нам придется считаться с ней и решить, что делать с этим псом из Сацумы, Сандзиро. — Оба устали от этой новой проблемы с гайдзинами, которая вот уже в течение двух дней нарушала их ва, их внутреннюю гармонию, обоим не терпелось поскорее закончить эту беседу: Ёси спешил вернуться в свои апартаменты внизу, где его ждала Койко, Андзё торопился на тайную встречу со знахарем.

День снаружи был солнечным и тихим, через открытые ставни легкий бриз заносил в комнату запах моря и плодородной почвы. Ничто не предвещало пока скорого наступления грозной зимы.

«Но зима не за горами, — думал Андзё; боль в кишечнике постоянно отвлекала его, мешая сосредоточиться. — Я ненавижу зиму, это пора смерти, пора печали, печальное небо, печальное море, печальная земля, уродливая и промерзшая, голые деревья и холод, который выворачивает суставы, напоминая тебе о том, как ты стар». Андзё, даймё Микавы, было сорок шесть, и он уже начинал седеть. Он являлся средоточием власти родзю с тех самых пор, как четыре года назад был убит тайро Ии.

«Тогда как ты, щенок, — злобно подумал он, — всего лишь два месяца в Совете и четыре недели как опекун — оба назначения политически вредны и опасны, оба состоялись вопреки нашим протестам. Пришло время подрезать тебе крылышки».

— Разумеется, ваш совет очень ценен для всех нас, — елейно произнес он, вовсе так не считая, как они оба хорошо понимали, потом добавил: — Вот уже два дня гайдзины готовят свой флот к сражению, войска открыто проводят боевую учебу, и завтра сюда прибывает их глава. Каково будет ваше решение?

— Оно останется тем же, что и вчера, их официальное послание ничего не меняет: мы направим им ещё одно извинение «за это печальное недоразумение», приправив его сарказмом, который они никогда не поймут. Извинение будет послано от чиновника, имя которого они услышат в первый и в последний раз, и доставить его нужно перед тем, как главный гайдзин покинет Иокогаму. К извинению будет приложена просьба о дальнейшей отсрочке, необходимой для «сбора сведений». Если это не удовлетворит его и он прибудет в Эдо, один или с остальными, пусть их. Мы, как обычно, пошлем к ним в миссию для переговоров мелкого чиновника, чьи слова нас ни к чему не обязывают, и станем потчевать их жидким супом, не давая ни кусочка рыбы. Мы будем тянуть и тянуть время.

— Тем временем нам пора прибегнуть к нашему наследственному праву сёгуната и приказать Сандзиро передать нам убийц для наказания, безотлагательно заплатить за нанесенный ущерб, опять же через нас, безотлагательно... сложить с себя полномочия правителя Сацумы и жить, не выходя за пределы своего дома, безотлагательно. Мы прикажем ему! — хрипло произнес Андзё. — Вы не имеете опыта в высших делах сёгуната.

Сдерживая раздражение и жалея, что он не может заставить Андзё немедленно сложить с себя полномочия за глупость и невоспитанность, Ёси сказал:

— Если мы прикажем это Сандзиро, наш приказ не будет выполнен, следовательно, мы будем вынуждены начать войну, а Сацума слишком сильна и имеет слишком много союзников. Уже двести пятьдесят лет мы не вели ни одной войны. Мы не готовы к войне. Война...

В следующий миг в комнате повисло странное молчание. Оба мужчины невольно схватились за рукоятки мечей. Чашки и чайник задребезжали на подносе. Где-то далеко земля глухо заворчала, вся огромная башня слегка сдвинулась, потом ещё и ещё. Землетрясение продолжалось около тридцати секунд. Потом все стихло, так же внезапно, как и началось. С непроницаемыми лицами они ждали, наблюдая за чашками.

Второго толчка не последовало.

Ещё минута — все тихо.

Новые минуты ожидания, во всем замке и в Эдо. Все живые существа затаили дыхание и ждали. Ничего. Усилием воли он обуздал свой страх.

— Война была бы сейчас крайне неразумным решением. Сацума слишком сильна, войска Тоса и Тёсю открыто встанут на её сторону. Мы недостаточно могущественны, чтобы сокрушить их в одиночку. — Тоса и Тёсю были княжествами далеко от Эдо, оба издревле считались врагами сёгуната.