Кавказская война. Том 1. От древнейших времен до Ермолова, стр. 86

Государь пожаловал Карягину золотую шпагу с надписью «За храбрость», а армянину Юзбашу – чин прапорщика, золотую медаль и двести рублей пожизненной пенсии.

В самый день торжественной встречи, после вечерней зари, Карягин отвел геройские остатки своего батальона в Елизаветполь. Храбрый ветеран изнемогал от ран, полученных на Аскорани; но сознание долга в нем было так сильно, что спустя несколько дней, когда Аббас-Мирза появился у Шамхора, он, пренебрегая болезнью, снова стоял уже лицом к лицу с неприятелем.

Утром 27 июля небольшой русский транспорт, следовавший из Тифлиса к Елизаветполю, был атакован значительными силами Пир-Кули-хана. Горсть русских солдат и с ними бедные, но храбрые грузинские погонщики, составив каре из своих арб, защищались отчаянно, несмотря на то что на каждого из них приходилось неприятелей по крайней мере по сто человек. Персияне, обложив транспорт и громя его из орудий, требовали сдачи и угрожали в противном случае истребить всех до единого. Начальник транспорта поручик Донцов, один из тех офицеров, имена которых невольно врезаются в память, отвечал одно: «Умрем, а не сдадимся!» Но положение отряда становилось отчаянным. Донцов, служивший душой обороны, получил смертельную рану; другой офицер, прапорщик Плотневский, через свою запальчивость был схвачен в плен. Солдаты остались без начальников и, потеряв большую половину людей, уже стали колебаться. К счастью, в этот момент появляется Карягин, и картина боя мгновенно изменяется. Русский батальон в пятьсот человек стремительно атакует главный лагерь наследного принца, врывается в его окопы и овладевает батареей. Не давая неприятелю опомниться, солдаты поворачивают отбитые пушки на лагерь, открывают из них жестокий огонь, и – при быстро распространяющемся в персидских рядах имени Карягина – все бросаются бежать в ужасе.

Поражение персиян было так велико, что трофеями этой неслыханной победы, одержанной горстью солдат над целой персидской армией, был весь неприятельский лагерь, обоз, несколько орудий, знамена и множество пленных, в числе которых был захвачен и раненый грузинский царевич Теймураз Ираклиевич.

Таков был финал, блистательно закончивший Персидскую кампанию 1805 года, начатую теми же лицами и почти при тех же условиях на берегу Аскорани.

В заключение считаем нелишним прибавить, что Карягин начал свою службу рядовым в Бутырском пехотном полку во время турецкой войны 1773 года, и первые дела, в которых он участвовал, были блистательные победы Румянцева-Задунайского. Здесь, под впечатлением этих побед, Карягин впервые постиг великую тайну управлять в бою сердцами людей и почерпнул ту нравственную веру в русского человека и в себя самого, с которой впоследствии он, как древний римлянин, никогда не считал своих неприятелей.

Когда Бутырский полк был двинут на Кубань, Карягин попал в суровую обстановку кавказской прилинейной жизни, был ранен при штурме Анапы и с этого времени, можно сказать, не выходил уже из-под огня неприятеля. В 1803 году, по смерти генерала Лазарева, он был назначен шефом семнадцатого полка, расположенного в Грузии. Здесь, за взятие Ганжи, он получил орден Святого Георгия 4-й степени, а подвиги в Персидской кампании 1805 года сделали имя его бессмертным в рядах Кавказского корпуса.

К несчастью, постоянные походы, раны и в особенности утомление в зимнюю кампанию 1806 года окончательно расстроили железное здоровье Карягина; он заболел лихорадкой, которая скоро развилась в желтую, гнилую горячку, и 7 мая 1807 года героя не стало. Последней наградой его был орден Святого Владимира 3-й степени, полученный им за несколько дней до кончины.

Много лет пронеслось над безвременной могилой Карягина, но память об этом добром и симпатичном человеке свято хранится и передается из поколения в поколение. Пораженное его богатырскими подвигами, боевое потомство придало личности Карягина величаво-легендарный характер, создало из него любимейший тип в боевом кавказском эпосе.

XII. ГЕНЕРАЛ ЗАВАЛИШИН

(Каспийская флотилия в 1805 году)

Когда в 1805 году открылась Персидская кампания, главнокомандующий в Грузии, князь Цицианов, приказал Каспийской флотилии направиться к Гиляну. Он имел в виду помешать этим путем наступательным замыслам персидского шаха, побудить его уплатить военные издержки за Эриванскую кампанию и возвратить двенадцать орудий, захваченных еще агой Мохаммед-ханом при разорении им Тифлиса. В то же время предполагалось, что флотилия на возвратном пути из Гиляна займет город Баку и оставит там русский гарнизон. Начальство над экспедицией поручено было инспектору всех гарнизонных полков на Кавказе генерал-майору Иринарху Ивановичу Завалишину.

Завалишин появляется на Кавказе, еще не побывав, насколько это известно, ни в одном сражении, но уже с чрезвычайно выгодной репутацией, созданной ему особым расположением Суворова, привлекательными чертами прямого характера, а отчасти и несправедливостью, постигшей его во времена императора Павла.

Известно, что четырнадцати лет от роду он был уже подпоручиком Фанагорийского гренадерского полка и там-то пользовался особенной любовью Суворова, отличавшего в молодом человеке не только ум, образование и склонность к литературным занятиям, но видевшего в нем даже и задатки больших военных способностей, как это видно из следующего семейного предания. Рассказывают, что в 1799 году, когда Завалишин двадцати девяти лет от роду был произведен в генералы и назначен шефом Таврического гренадерского полка, находившегося тогда в Голландии, Суворов отправил ему собственную свою Георгиевскую звезду, выражая тем уверенность, что Завалишин достигнет высших отличий на военном поприще.

Дело, возложенное тогда императором на молодого генерала, было действительно настолько важно, что, со своей стороны, также оправдывало надежды Суворова: Завалишину поручено было отвести в Голландию часть русских войск, назначенных на подкрепление разбитого корпуса Германа, и восстановить честь полка, которого он назначен был шефом; полк этот, как думал государь, потерял в сражении знамя и за то был лишен употребления барабанного боя. Но эскадра Завалишина не успела дойти до Голландии, как военные действия уже окончились, и войска ушли на зимние квартиры.

Тем не менее Завалишин горячо вступился за честь полка, несправедливо обвинявшегося в потере знамени в сражении под Берном; он поспешил разъяснить обстоятельства, давшие повод к подобному слуху, и писал, что первые донесения о сражении были крайне неточные, что полк не только не терял своего знамени в том смысле, чтобы оно досталось неприятелю, а, напротив, сам взял французское знамя; собственное же, считавшееся погибшим, отыскано на трупе убитого офицера, смерть которого составляет притом прекрасный эпизод и может служить к славе не только полка, но и всей русской армии.

Оказалось именно, что когда одному из батальонов Таврического полка, окруженному со всех сторон французами, пришлось проложить себе дорогу штыками, то подпрапорщик Щеголовитов, стоявший под знаменем, видя, что трудно будет вынести из этой свалки полковую святыню, сорвал его с древка и спрятал под мундир. Вскоре он был убит. Тогда знамя взял прапорщик того же полка Багговут и обвил его вокруг себя под рубахой, но почти вслед за этим роковая пуля сразила и его, и знамя вместе с ним осталось на поле сражения. Остальные знамена полк вынес из боя, но все они в клочки были изодраны французскими штыками и пулями.

Спасение знамени являлось несомненным фактом, и государь не только возвратил полку отнятый бой, но пожаловал ему еще мальтийское (георгиевское) знамя с надписью, увековечившей подвиг его под Берном. Что же касается прапорщика Багговута, хотя уже убитого, то государь приказал произвести его в поручики и перевести в лейб-гвардии Преображенский полк [44].

С экспедиционным корпусом Завалишину пришлось быть некоторое время в Нормандии и в Англии. Здесь он сумел выказать так много такта и заботливости о поддержании добрых отношений с союзниками, что возвращающиеся в Россию войска вызвали со стороны жителей множество прощальных благодарственных адресов. Такие заявления были особенно приятны императору Павлу Петровичу, и с этих пор он стал смотреть на Завалишина не только как на хорошего военного генерала, но и разумного политического деятеля.