Полный порядок, Дживз!, стр. 6

— Ты имеешь в виду, я должен отправиться в её поместье?

— Да, сэр.

— Ну уж нет. При всём желании я не могу поехать к ней «немедленно». Сегодня вечером меня ждёт очень важное мероприятие. Сам знаешь, день рождения Гориллы Твистлтона.

Если можно так выразиться, наступило неловкое молчание. Нет сомнений, мы оба вспомнили о нашей небольшой размолвке и почувствовали себя неуютно. Понимая, что бедный малый всё ещё испытывает горечь поражения, я решил хоть как-то его утешить:

— Зря ты ополчился на мой клубный пиджак, Дживз. Большая ошибка с твоей стороны.

— Я лишь высказал своё мнение, сэр.

— Когда я надевал его в Каннах, женщины в казино переглядывались и шёпотом спрашивали: «Кто он такой?»

— Континентальные казино славятся отсутствием вкуса, сэр.

— А вчера вечером я рассказал о нём Горилле, и он пришёл в полный восторг.

— Вот как, сэр?

— И не он один. Я худого слова не услышал. Ребята в клубе дружно заявили, что мне жутко подфартило.

— Вот как, сэр?

— Мой пиджак, Дживз, просто загляденье, и я убеждён, что рано или поздно ты его оценишь.

— Вряд ли, сэр.

Я сдался. Объяснить Дживзу по-хорошему, по-отечески, что он не прав, невозможно. Упрям как осёл, иначе о нём не скажешь. Остаётся лишь посожалеть, что он не желает внять голосу разума. Безнадёжный случай.

— Вернёмся к нашим баранам, Дживз. Ни о каком «немедленно» речи быть не может. Я не готов сломя голову мчаться в Бринкли-корт или куда-то там ещё. Даже не обсуждается. Так что дай мне бумагу и карандаш, и я черкну, что появлюсь у неё через недельку-другую. Надеюсь, у тёти Делии хватит силы воли, чтобы пережить моё отсутствие в течение нескольких дней. Пусть стиснет зубы покрепче и ждёт. Я появлюсь. Тебе всё понятно, Дживз?

— Да, сэр.

— Значит, решено. Сбегай на почту и отстучи что-нибудь вроде: «Буду завтра через две недели». И покончим с этим делом.

— Слушаюсь, сэр.

День тянулся томительно, но в конце концов пришла пора переодеваться и идти праздновать знаменательное событие в жизни Гориллы Твистлтона.

Болтая со мной вчера вечером в клубе, Горилла клятвенно обещал, что закатит пирушку, какой не видывал мир, и, должен признаться, он не обманул моих ожиданий. Домой я вернулся около четырёх ночи и, по правде говоря, почти не помню, как очутился в постели. И вообще у меня сложилось такое впечатление, что не успел я коснуться подушки, как меня разбудил звук открывающейся двери.

Не совсем соображая, на каком я свете, я с трудом разлепил одно веко.

— Чай, Дживз?

— Нет, сэр. Миссис Траверс.

Спустя мгновение послышался вой ветра, и моя родственница пересекла порог со скоростью пятьдесят миль в час, пыхтя, как паровоз.

ГЛАВА 4

Широко известно, что Бертрам Вустер — строгий судья и весьма критически относится к своим ближайшим и дражайшим. Тем не менее он справедлив, этого у него не отнять. И если вы внимательно читали мои мемуары, то вне всякого сомнения помните, как я неоднократно утверждал, что моя тётя Делия — женщина высшей пробы.

Она вышла замуж за старикана Тома Траверса en secondes noces, — если это выражение здесь подходит, — в тот год, когда Василёк выиграл скачки в Кембридшире, и, если вы не забыли, однажды заставила меня написать статью «Что носит хорошо одетый мужчина» в свой журнал «Будуар миледи». У тёти Джулии большая, добрая душа, и общаться с ней одно удовольствие, чего никак не скажешь о моей тёте Агате — грозе Лондона и проклятье многих домов Англии. Короче говоря, на тёте Агате проб негде ставить, а тётю Делию нельзя не ценить за её весёлость, спортивный дух и глубокое понимание жизни.

Тем более представьте моё изумление, когда я увидел её у своей кровати в столь ранний до неприличия час. Я имею в виду, уж кому-кому, а тёте Делии прекрасно известно, что я никого не принимаю по утрам до тех пор, пока не выпью чашечку чая. Заметьте, она ворвалась ко мне нежданно-негаданно, заранее зная, что нарушает мои уединение и покой, а это уже никуда не годилось. Помнится, у меня мелькнула ужасная мысль, что тётя Делия стала не той, что раньше.

К тому же с какой стати она притащилась в Лондон? Вот вопрос, на который я не находил ответа. Посудите сами, когда добропорядочная жена попадает в родные пенаты после почти двухмесячного отсутствия, она не сбегает из дому на следующий день после своего возвращения, ведь ей надлежит заняться своими прямыми обязанностями: хлопотать вокруг мужа, кормить кошку, причёсывать собаку, и так далее, и тому подобное. А посему неудивительно, что я посмотрел на неё сурово и с упрёком, насколько мне позволили слипшиеся веки.

Должно быть, она не поняла моего взгляда.

— Берти, болван, немедленно просыпайся! — вскричала она голосом, который ударил меня в лоб и вышел из затылка.

Есть у тёти Делии один недостаток: она разговаривает со своим vis-a-vis, как будто тот скачет в полумиле от неё на резвом скакуне, давя копытами охотничьих собак. Видимо, ей трудно избавиться от старых привычек. В своё время тётя Делия считала день потерянным, если не носилась как угорелая по лугам и полям, затравливая какую-нибудь несчастную лисицу.

Я вновь посмотрел на неё сурово и с упрёком, и на сей раз она уловила мой взгляд. Впрочем, он не произвёл на неё ни малейшего впечатления. Более того, она тут же перешла на личности.

— Прекрати мне подмигивать, старый развратник, — сказала она, глядя на меня примерно так же, как Гусик, должно быть, на какого-нибудь заблудшего тритона. — Хотела бы я знать, ты хоть представляешь себе, как похабно выглядишь? Ты похож на нечто среднее между спившимся дебилом и жабой. Небось, нализался до чёртиков вчера вечером?

— Вчера вечером я вращался в высшем свете, — холодно ответил я. — Горилла Твистлтон пригласил меня на свой день рождения. Естественно, я не мог его подвести. Noblesse oblige.

— Ладно, вставай и одевайся.

Мне показалось, я неправильно её расслышал.

— Вставать и одеваться?

— Вот именно.

Застонав, я попытался повернуться на другой бок, и в это время в комнату вошёл Дживз с чашкой живительной влаги на подносе. Я уцепился за неё, как утопающий за соломенную шляпку. Глоток, другой: Нет, я не стал, как новенький, — обыкновенный чай не в состоянии сделать новеньким человека, побывавшего на дне рождения Гориллы Твистлтона, — но мне немного полегчало. По крайней мере я сообразил, что на Бертрама свалились какие-то неприятности, хотя никак не мог взять в толк, что такое приключилось.

— Что такое, тётя Делия? — прохрипел я.

— Если ты имеешь в виду содержимое чашки, мне кажется, это чай. Но тебе виднее.

Если бы не боязнь пролить целебный напиток, я бы нетерпеливо взмахнул рукой, можете не сомневаться в этом ни на минуту.

— Я не имею в виду содержимое чашки. Я имею в виду: что такое приключилось? С какой стати ты вваливаешься ко мне ни свет ни заря и говоришь, чтобы я встал, оделся и всё такое прочее?

— Я ввалилась к тебе, как ты учтиво заметил, потому что мои телеграммы не возымели на тебя никакого действия. Я сказала, чтобы ты встал и оделся, потому что я хочу, чтобы ты встал и оделся. Вернёшься со мной в Бринкли-корт. Не ожидала, что у тебя хватит нахальства телеграфировать, что навестишь меня чуть ли не в следующем году. Поедешь сейчас, как миленький. Для тебя есть работа.

— Мне не нужна работа.

— Нужна она тебе или нет, роли не играет, мой мальчик. Тебе предстоит работа, на которую способен только мужчина. И чтоб через двадцать минут ты был застёгнут до последней пуговицы.

— Но, послушай, у меня нет сил застёгивать пуговицы. Я умираю.

Тётя Делия нахмурилась.

— Ну ладно, — неохотно сказала она. — Из человеческого сострадания я дам тебе денёк-другой, чтобы встать на ноги. Жду тебя не позднее тридцатого.

— Но, прах побери, что в конце концов случилось? О какой работе ты говоришь? Зачем мне работа? В каком смысле работа?