Моя школа, стр. 24
— Хотя и неудобно, но вашу теплую компанию я вынужден разрознить, — шутливо сказал он.
Мы печально расселись по своим местам. Рядом со мной опять сед «Оно», чужой и гордый.
Гладков был совершенным отщепенцем не только от нас, но и от всего класса.
Во время перемены он ходил один по залу. Всегда в его руках была тетрадка, свернутая трубочкой. Закинув немного назад свою голову, он в раздумье ходил взад и вперед, держа тетрадку возле пухлого подбородка. Потом садился на длинный пустой диван, но если кто-нибудь из учеников присаживался к нему, он испуганно вставал и снова ходил по залу. Когда мы протягивали ему руку, он гневно краснел и отворачивался, а мы говорили:
— Здравствуйте, господин Оно!
Рядом с Гладковым посадили Васю Дылдина, молчаливого, угрюмого мальчика. Дылдина мы уважали за его настойчивое желание учиться. А учиться ему было трудно. Он был сирота, такой же, как я, но его положение было горше. Дылдин не имел никого из родных. Часто, идя в школу, я видел его, торопливо бегущего с сумой. Прежде чем итти в школу, он ранешенько утром вставал и бегал по своей улице собирать милостыню.
Однажды ко мне подошел Денисов, взволнованный и возмущенный.
— Ленька, скр-кроем т-темную Абг-бг… Аб-рашке. Он Васю Дылдина нищим нн-азвал. Чем он в-виноват?!. А он его; «Н-н-нищий», го-говорит. Я ему в х-харю дам!
В этот день после уроков мы накинули на Абрашку чье-то пальто и наколотили его.
На другой день Николай Александрович потребовал наши дневники и поставил поведение «четыре».
То же самое случилось и с Гладковым. Когда его усадили за одну парту с Дылдиным, он, гордо закинув голову, сказал:
— Я с нищим рядом не сяду.
Вася обиженно посмотрел на нас и заплакал. В перемену к нему подошел Еремеев Егор и спокойно сказал:
— Ты, Васька, слюни-то не распускай, мы его проучим.
И проучили.
Была осень. Мы шумно высыпали из школы, подхватили Гладкова под руки и вежливо повели через площадь, где стояли демидовские склады леса. Там, в бревнах, всегда были козы, а среди них ходил серый, с огромными рогами, беспризорный козел — «Васька — вшива борода».
— Отпустите меня, это же нахальство! — сопротивлялся Гладков.
Но его крепко держали Егор и я.
Егор внушительно говорил:
— Ты не ерепенься, пойдем с нами козла дразнить.
Дразнить козла было нашим любимым занятием.
Когда мы подходили к лесным сараям, ребята уже выгнали козла, на площадь, окружили его и кричали:
— Васька — вшива борода! Васька — вшива борода!
Козел мотал рогатой головой, повертывался и угрожающе смотрел на ребят. Мы смело шли на козла и кричали:
— Васька — вшива борода!
Козел помахивал хвостом, исподлобья смотрел на нас, зловеще мотая головой. Его прямые огромные рога грозно торчали на голове.
Вдруг он вздыбился, взревел и стремглав бросился в нашу сторону. Мы с Егором бросились бежать, а Гладков оторопело, беспомощно стоял на площади. Козел бежал прямо на него. Гладков опомнился, бросился бежать от козла, но козел скоро нагнал его и поддал рогами в зад. Гладков, как скошенный, упал. Мы хохотали.
А козел стоял над Гладковым, глядел на него и мотал головой. Его длинная серая борода тряслась. Гладков встал на четвереньки, но козел с разбегу снова ударил его в зад. Гладков растянулся. Тяжелый ранец далеко отскочил и лежал в стороне. Козел потряс хвостом и важно зашагал от Гладкова.
Еремеев улыбнулся:
— Ёмко бьет.
Но вдруг лицо его исказилось в страхе. Козел со всех ног летел на него. Я издали видел, как наш спокойный Егор растянулся от крепкого козлиного удара.
На другой день утром Егор подошел к «Оно» и внушительно спросил:
— Будешь еще нищим обзывать Ваську Дылдина? Будешь ябедничать?
Гладков молчал.
— А хорошо ли пахнет от Васьки? Ничего, мне тоже влетело! -
И, помолчав, добавил: — А наябедничаешь, — мы тебя опять к Ваське — вшивой бороде. Вот так и знай!
Гладков на этот раз не пожаловался.
Случай с козлом все-таки стал известен в учительской. Пришел Николай Александрович и потребовал наши дневники. У меня и так уже за поведение была четверка. Бояршинов крупной цифрой вписал «3» и сказал:
— Чтобы ты не подправил на пять, я тебе пропишу жирным почерком «три». С таким поведением тебя в училище держать не будут.
Я сделался смирней. И недели через две у меня в дневнике снова появилась пятерка.
УНТЕР-ШЛЁП
В школе появился новый учитель, и в расписании появился новый урок — гимнастика. Мы с любопытством осматривали нового учителя. На нем был унтер-офицерский мундир с тремя лычками на красных погонах и с какими-то цифрами. На груди болталась потемневшая медаль, похожая на трешник, и значок за отличную стрельбу.
Когда мы шумно высыпали в зал на урок гимнастики, Петр Фотиевич объявил:
— Вот, ребята, это будет ваш учитель гимнастики.
Потом он что-то тихо сказал ему и ушел. Мы стояли и ждали. Учитель прошел возле нас, как бы рассматривал каждого в отдельности, потом отошел на середину зала, приподнял плечи и крикнул:
— Смирно-о! Вы что — не знаете, как делать «смирно»? Вот так!
Он вытянулся в струну, руки сделал по швам и закинул назад стриженую лобастую голову, причем его большие глуповатые глаза выпучились.
— Вот… Глазом не моргните. Ну-ка… Смирно-о!
Рядом со мной стоял Денисов. Его лицо съежилось, точно ссохлось. А учитель, важно расхаживая возле нас, объяснял, как нужно отдавать честь:
— Без головного убора честь под козырек делать нельзя.
— А вы с-с-сделали, — сказал Денисов.
— Ну, я учу вас, — так, примерно, будто в фуражке… Если кто-нибудь из вас идет по улице и навстречу идет ваш дядька, ну, примерно, я, вы должны сделать так!
Он сделал на ходу «под козырек» и важно прошел в коридор. Возвращаясь, он продолжал поучать нас:
— А если навстречу — генерал, нужно вставать во фрунт…
Учитель быстро повернулся, откинул одну ногу, с размаху поставил её к другой так, что у него цокнули каблуки, и замер, сделав руку «под козырек». Глаза его на этот раз еще больше выкатились.
— Смотреть в это время на генерала нужно так, чтобы он думал, что ты его своими глазами сожрать хочешь. Вот!.. А если вот я учу вас, а к вам приходит генерал, какой-нибудь генерал от инфантерии…
— А это что за инфантерия? — спросил я.
— Вам скомандовали: «Смирно!» Значит, никаких разговоров, генерал от инфантерии и крикнет: «Здорово, братцы!» Вы должны в один голос: «Здравия желаем, ваше превосходительство!»
Последние слова он не проговорил, а пролаял сиповатым, пропитым голосом.
— Вот я сейчас выйду и крикну: «Здорово, братцы!» — и вы в один голос…
Он ушел в коридор и, широко, важно шагая, возвратился в класс.
— Здорово, братцы! — крикнул он.
Мы все сразу закричали:
— Здравия желаем, ваше превосходительство!
Но я вдруг фыркнул и захохотал. Рядом со мной Денисов что-то бормотал. Мы уже кончали, а он продолжал бормотать;
— В-ваше бг-бг…
Но не кончил и конфузливо смолк.
Учитель подозрительно посмотрел на Денисова и, самодовольно улыбаясь, сказал:
— Я пока что еще не превосходительство, а господин унтер-офицер старшего оклада. Так и говорите.
Мы повторили этот урок.
Но меж собой его назвали «унтер-шлёп». И всегда, как только наш учитель появлялся в школе, кто-нибудь сообщал:
— Ребята, унтер-шлёп пришел.
Нам нравилось вставать во фронт, делать обороты, сдваивать ряды, но когда унтер-шлёп поучал нас своей «словесности», мы вяло отвечали и думали: «Поскорей бы кончился урок». А он старательно вбивал: «Его императорское величество… Его императорское высочество… Августейшая дочь его императорского величества…»
Я спросил унтер-шлёпа:
— А вы царя видали?
Я? Ну, конечно! Я же бывал часто в почетном карауле при дворце его императорского величества… Он же со мной всемилостивейше изволил беседовать и подарил мне рубль.