100 Великих Книг, стр. 94
А потом ты проводила меня до калитки, и я сказал:
— Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне на земле.
(«Поздний час»)
Любая женщина, которую рисует Бунин (безразлично, к какому сословию она принадлежит — горничная или дворянка) — всегда неразгаданно таинственна и непередаваемо прекрасна именно в своей неповторимой женственности и красоте, о которой писатель еще и говорит — страшная, на самом деле имея в виду — колдовская, волшебная.
Он разъединил ее ноги, их нежное, горячее тепло, — она только вздохнула во сне, слабо потянулась и закинула руку за голову «…» Когда она зарыдала, сладко и горестно, он с чувством не только животной благодарности за то неожиданное счастье, которое она бессознательно дала ему, но и восторга, любви стал целовать ее в шею, в грудь, все упоительно пахнущее чем-то деревенским, девичьим. И она, рыдая, вдруг ответила ему женским бессознательным порывом — крепко и тоже будто благодарно обняла и прижала к себе его голову. Кто он, она еще не понимала в полусне, но все равно — это был тот, с кем она, в некий срок, впервые должна была соединиться в самой тайной и блаженно-смертной близости. Эта близость, обоюдная, совершилась и уже ничем в мире расторгнута быть не может, и он навеки унес ее в себе, и вот эта необыкновенная ночь принимает его в свое не постижимое светлое царство вместе с нею, с этой близостью…
(«Таня»)
Много прекрасного создала Природа. Но нет ничего в ней более прекрасного и гармоничного, чем обнаженное женское тело. Оно — живая музыка Природы. Бунин как никто другой сумел передать эту истину образными словами русской речи:
Через голову она разделась, забелела в сумраке всем своим долгим телом и стала обвязывать голову косой, подняв руки, показывая темные мышки и поднявшиеся груди, не стыдясь своей наготы и темного мыска под животом. Обвязав, быстро поцеловала его, вскочила на ноги, плашмя упала в воду, закинув голову назад, и шумно заколотила ногами.
Потом он, спеша, помог ей одеться и закутаться в плед. В сумраке сказочно были видны ее черные глаза и черные волосы, обвязанные косой. Он больше не смел касаться ее, только целовал ее руки и молчал от нестерпимого счастья. Все казалось, что кто-то есть в темноте прибрежного леса, молча тлеющего кое-где светляками, — стоит и слушает.
(«Руся»)
Она покорно и быстро переступила из всего сброшенного на пол белья, осталась вся голая, серо-сиреневая, с той особенностью женского тела, когда оно нервно зябнет, становится туго и прохладно, покрываясь гусиной кожей, в одних дешевых серых чулках с простыми подвязками, в дешевых черных туфельках, и победоносно-пьяно взглянула на него, берясь за волосы и вынимая из них шпильки. Он, холодея, следил за ней. Телом она оказалась лучше, моложе, чем можно было думать. Худые ключицы и ребра выделялись в соответствии с худым лицом и тонкими голенями. Но бедра были даже крупны. Живот с маленьким глубоким пупком был впалый, выпуклый треугольник темных красивых волос под ним соответствовал обилию темных волос на голове. Она вынула шпильки, волосы густо упали на ее худую спину в выступающих позвонках. Она наклонилась, чтобы поднять спадающие чулки, — маленькие груди с озябшими, сморщившимися коричневыми сосками повисли тощими грушками, прелестными в своей бедности. И он заставил ее испытать то крайнее бесстыдство, которое так не к лицу было ей и потому так возбуждало его жалостью, нежностью, страстью…
(«Визитные карточки»)
Бунина можно перечитывать бесконечно. Особенно — «Темные аллеи». И каждый раз остается ощущение: как будто выпил чистейшей воды из заветного источника. А можно сказать и словами самого Бунина: «Он поцеловал ее холодную ручку с той любовью, что остается где-то в сердце на всю жизнь…» Ведь у каждого есть любовь, которая остается где-то в сердце на всю жизнь!
99. АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ
«ПЕТР ПЕРВЫЙ»
Это книга об эпохе петровских преобразований в России — великой и трагической эпохе, когда решалась судьба русского народа, его предназначение в мире, формировался окончательно национальный характер с его достоинствами и изъянами. Сейчас часто петровские реформы бранят. Вот, мол, хотел порушить традиции и привить европейские (англо — немецко — голландские) порядки и обычаи. И действовал жестоко, беспощадно, бесчеловечно. Вообще поломал нашу самобытность, неповторимость. Триста лет последующей истории вынесли Петру полностью оправдательный вердикт Царь Петр — фигура вселенского масштаба В его правление отсталая страна совершила огромный скачок вперед в промышленном развитии. Россия утвердилась на берегах Балтики, приобрела кратчайший торговый путь в Европу. Появилась первая печатная газета, были открыты первые военные и профессиональные школы, возникли первые типографии, печатавшие книги светского содержания. Первый в стране музей. Первая публичная библиотека. Первые публичные театры. Первые парки. Наконец первый указ об организации Академии наук. Детищем Петра по, праву считается военно-морской флот, ранее отсутствовавший, в России, а также регулярная армия, великолепно обученная и хорошо вооруженная. При Петре и под его водительством они навеки прославили русское оружие.
Перечисленные новшества, вмещающиеся в емкое понятие Петровские преобразования, позволили России сокрушить первоклассную шведскую армию и войти в ранг великих держав.
Преобразования эпохи осуществлялись за счет огромных жертв трудового населения. Это его усилиями воздвигался Петербург, строились корабли, сооружались крепости, каналы и дворцы. На плечи народа легли новые тяготы: были увеличены налоги, введена рекрутчина, производились мобилизации на строительные работы. Русские воины проявляли чудеса храбрости в сражениях, овеянных славными победами у Лесной, Полтавы, Гангута. Тяжесть преобразований не исключает их громадной общенациональной значимости. Они вывели Россию на путь ускоренного экономического, политического и культурного развития и вписали имя Петра — инициатора этих преобразований — в плеяду выдающихся государственных деятелей нашей страны.
И страна как могучий корабль — «громада двинулась и рассекает волны. Плывет…»
Надо сильно кривить душой или иметь очень корыстные замыслы, чтобы отрицать, что без деяний Петра Россия стала бы величайшей державой мира в XX веке, но еще раньше создала уникальную гуманистическую художественную культуру.
Повествование о первой половине царствования и деяний Петра I во всем мире признано лучшим историческим романом. Несомненно, это и вершина творчества Алексея Николаевича Толстого (1883–1945).
Он шел к нему всю жизнь. Огромное полотно «Хождение по мукам» вместе с совершенно необыкновенной повестью «Хлеб (оборона Царицына)», о которой большинство даже читающей публики никогда не слышало. А между тем ритм фразы в третьей части «Петра I» очень корреспондирует с упругим ритмом «Хлеба». Теперь и в следующие столетия люди будут видеть петровское время по образам А. Толстого. Чтение создает настолько яркие, динамические картины, что мне, например, прочитавшему роман в 12–13 лет, честно говоря, кинофильм не очень был нужен. А фильм по роману талантливый — сделан на пределе артистических возможностей. (Работа над романом затянулась на 16 лет — с 1929 по 1941 г.)
У Алексея Николаевича в автобиографических сочинениях и в публицистике тяжелейший, но сладостный процесс написания книги рассказан максимально подробно, откровенно, подобно исповеди. Сам автор считал, что «чудо словесной вязи» бытового русского языка рубежа XVII–XVIII веков перед ним открыли протоколы следственных дел «Слова и дела». Роман остался незаконченным. В черновиках и записных книжках можно было бы набрать еще до сотни страниц связного текста (и какого текста).
И в то же время есть свидетельства, что романист мучился: решаться на второй том или оставить своих героев молодыми. Ясно видел, что вторая половина царствования Петра — темнее и менее романтична нежели весна жизни.