По дороге к звездам, стр. 4

– Кажется, мы засиделись. Фрэнк звенит ключами на третьем этаже, значит, даже Сью и Гейл уже ушли. Пойдем, я покажу тебе дом. Там еще остались кое-какие наши вещи, но я буквально завтра их заберу. А вообще, дом очень милый, правда будет великоват для тебя, мы там жили вшестером. А еще хороший сад, я за ним ухаживала. Если не запустишь, будет очень красиво весной.

– Хорошо, постараюсь. – Сэм встала и положила синюю папку к остальным, но этот жест показался ей чуть ли не каким-то кощунством.

Там, на столе, лежали счастливые судьбы, куда только заглянули первые лучи черного солнца взрослых проблем, а этот калека… Каково ему среди этих, похоронивших даже не собаку, а крысу или хомячка? Каково ему, потерявшему в одночасье все? И Сэм положила папку в свой пакет.

2

– Извини, но ничего не получится. – Рей смущенно опустил глаза, однако было видно, что ему ничуть не стыдно. Он просто отыгрывает роль – мол, так уж вышло, я не виноват, сердцу не прикажешь.

Сэм поднялась и, отойдя к окну, уставилась в черноту: за окном давно стемнело, только огоньки фонарей и фары машин сияли остроконечными звездочками и расплывались в призмах слез мерцающими бликами. Вечернее платье с большим вырезом оголяло плечи, и было немного холодно. А может, знобило.

– Уходи, Рей, не нужно притворяться. Не нужно, я все поняла. Сэм глядела перед собой, а мысли крутились вокруг одного: не сорваться, не высказать все, что накипело. Ведь не позже как сегодня же вечером этот… этот… расскажет ей сцену расставания в мельчайших подробностях. И они будут пить шампанское, лежа в номере люкс какого-нибудь отеля, смеяться, по сто раз вспоминая каждый взгляд, каждый жест.

– Ну зачем ты так? Мы же взрослые люди!

Он встал и хотел обнять Сэм за плечи, но она отстранилась.

– Рей, я прошу, уходи. Я не могу больше слушать эту ложь. Уходи, прошу.

– Сэм, о чем ты? Я говорю правду. Мы познакомились только неделю назад, все произошло…

– Перестань!

Сэм почувствовала, как начинают дрожать руки, как напряглись плечи: еще одно слово – и она не выдержит. Просто не выдержит. Пришел строить из себя пай-мальчика, ненароком угодившего в сети уличной обольстительницы.

– Я не хотел, прости…

Какой тихий голос, какие искренние жесты, страдание на лице – зря старается. Сэм давно поняла, что она не единственная. По тому, как Рей стал вести себя в постели, по тому, как реагировал на ласки и объятия, хотя внешне все оставалось по-прежнему. И это после четырех лет отношений, после клятвенных обещаний и почти супружеской жизни. Верила почти безгранично. Верила… Сэм почувствовала, как в груди нарастает волна гнева. Если он сейчас опять заговорит вкрадчивым голосом, если снова состроит виноватую физиономию… И это то лицо, которое Сэм так любила, и это те глаза, в которых тонула долгими зимними вечерами, в которых искала ответы на все свои вопросы. Все обман. Все ложь. Только притворство.

– Котенок, прости меня, я знаю…

Дальше Сэм уже и не пыталась сдержать себя.

– Не смей! Не смей так называть меня! – Лицо Рея вмиг изменилось, глаза удивленно расширились под вскинувшимися ресницами. – Не прикасайся ко мне, проваливай ко всем чертям! Слышишь, убирайся! Вон из моего дома! – Сэм опрометью бросилась из комнаты. Нет, это невозможно терпеть. Пусть остается и рассказывает свои сказки стенам.

– Подожди, постой! – Рей кинулся было за ней, но споткнулся о ножку перевернутого стула и, потеряв равновесие, чуть не упал.

Сэм вылетела в соседнюю комнату и, не в силах больше держать себя в руках, запустила в висевшее на стене зеркало первым попавшим под руки предметом – кажется, это была хрустальная пепельница в форме половинки грецкого ореха. А потом из груди вырвался крик, озлобленный, истошный вопль больного сердца, в котором отозвалась, как в гулком коридоре, вся вереница бесконечных дней, все четыре года. Отчаяние? Нет. Боль, только боль…

Сэм подскочила на кровати и открыла глаза. Будильник скакал по тумбочке, выводя такие трели, на какие отродясь никогда способен не был, солнце светило прямо в глаза. Хотелось зажмуриться и откинуться обратно на подушку, но Сэм не стала это делать, слишком хорошо она себя знала – лечь сейчас означало проспать на работу. Надо подниматься. Надо идти.

Голова была тяжелая, словно в нее налили свинца. Руки-ноги слушались как-то нехотя, словно делали одолжение, но после душа Сэм вроде почувствовала себя лучше. Эти дурацкие сны. Столько времени прошло, а кошмары все снятся. В тот злополучный вечер она-таки сорвалась, действительно разбила зеркало пепельницей, а потом еще полчаса кричала на Рея в припадке безысходной ярости.

– Истеричка! Форменная истеричка! – несколько раз повторил Рей.

Так закончились четырехлетние отношения между людьми, которые долгое время думали, что действительно любят друг друга.

Сэм тогда очень сильно испугалась: раньше с ней такого никогда не бывало. А попади в руки нож, даже просто осколок бутылки, мелочь какая-нибудь, острая шпилька?… Да и Рей не отличался особой сдержанностью: на нападение он мог ответить не менее опасной обороной. Одному богу известно, чем могло все это закончиться. Один бог и отвел от них настоящее несчастье, потому как ни сама Сэм, ни Рей уже не ведали, что творят. До чего может довести ревность! И это еще то, что называется, без неожиданностей: и Рей, и Сэм точно знали, что сегодня они не поедут в оперу, а будут выяснять отношения, хотя оба до последнего тянули и старательно выдерживали роли. Тяжело. Очень тяжело вспоминать. А ведь прошло уже полгода.

Сэм поймала себя на том, что машинально размешивает ложечкой сахар в кофе. Темная жидкость испускала мягкий, немного терпкий запах, чашка приятно согревала руки. Все в прошлом. Нужно забыть. Нет уже ни прежней работы, ни квартиры, где каждая вещь напоминала бы о проведенных там счастливых днях. Нет и Рея, он после скандала переехал в Майами, поближе к своей новой подружке.

Сэм отхлебнула из чашки: кофе несколько остыл, но все равно был вкусным. Итак, что у нас сегодня– Мальчики и девочки. В десять придет Эйприл с горбинкой на носу, в одиннадцать Эшли, который боится прекрасного пола как огня. Перерыв, затем Бетти Риверс, кажется, по-настоящему талантливая девушка, у нее проблемы со сном, так возбуждается в процессе создания своих шедевров, что не может спать. А потом свободна. Чем, интересно, можно заняться в Окленде на досуге? Ах да. Еще Кевин. Кевин Канинген. Занятия идут уже две недели, а он еще ни разу не появился в школе. В Сан-Франциско органы надзора уже давно бы разобрались в этой истории, но маленький городок дело другое. Сэм стало немного стыдно: было столько возни с устройством на новом месте, что она почти не занималась работой, а Кевин требовал немедленного внимания. Завтра нужно навестить его дома, заодно посмотреть на отца. И тому и другому определенно нужен хороший психолог. А Джессика… Сэм успела с ней немного познакомиться: прекрасный человек, но как специалист почти дилетантка. Помогала добрым словом. Да и когда ей было думать о чужих детях, если своих четверо. Она правильно поступила, что уволилась.

А вот Сэм не могла бросить работу. Духу не хватило, несмотря на стойкое ощущение полной недееспособности. Раньше она считала себя действительно хорошим специалистом, но после скандала с Реем поняла, что ничего не понимает ни в себе, ни в окружающих людях. Больше того – не умеет сдерживать собственные эмоции, а это уж и вовсе никуда не годится. Самым честным в подобной ситуации было бы просто отказаться от работы по специальности и, начав с нуля, обрести себя в чем-нибудь другом. А Сэм не могла. Слишком уж все было привычно, отлажено. И вот теперь этот мальчик. Как тут не почувствовать себя виноватой? Не займи Сэм это место, сюда, возможно, прислали бы первоклассного специалиста, который действительно помог бы. А что делает она?

По правде говоря, Сэм все это время старалась не думать о Канингенах. В ней боролись два противоречия. С одной стороны, чувство долга. Это твоя работа, ты обязана, настойчиво твердил кто-то внутри. С другой – дело-то почти решенное, чего соваться, как бы хуже не было. И там, и там существовали свои «за» и «против». Сэм чувствовала ответственность, но сама себе тут же возражала – мол, я появилась слишком поздно, ничего уже не сделаешь. И все же подспудно возникало чисто человеческое желание помочь. Не как психолог, а просто. Ведь всегда есть вероятность случайно попасть пальцем в небо, решить задачу, на которой все другие прокололись. Но где-то рядом с этим желанием гнездился страх: ты собственных-то проблем решить не в состоянии. И Сэм бездействовала самым нахальным образом. Каждый день, перекладывая страшную папку с места на место, говорила себе: завтра.