Неоконченные предания Нуменора и Средиземья, стр. 32

Приход Турина в Бретиль

И вот Турин спустился к Сириону, и душа его рвалась надвое. Ибо казалось ему, что если прежде должен он был избрать один из двух тяжких путей, то теперь путей оказалось три, и звал Турина его угнетенный народ, которому он принес лишь новые беды. Одно было у него утешение: что Морвен и Ниэнор, несомненно, давно уже в Дориате, и дорога их стала безопасна лишь благодаря доблести Черного Меча. И говорил он себе:

— Где же еще мог бы я найти им лучшее убежище, даже приди я раньше? Если падет Завеса Мелиан, тогда уж всему конец. Нет, пусть лучше все остается как есть; ведь я своим безудержным гневом и опрометчивыми деяниями бросаю тень всюду, куда ни явлюсь. Пусть хранит их Мелиан! А я оставлю их — пусть насладятся покоем, до поры ничем не омраченным.

Бросился Турин разыскивать Финдуилас — но было поздно; долго бродил он по лесам вдоль подножий Эред–Ветрина, чуткий и осторожный, как дикий зверь; и устраивал он засады на всех дорогах, что вели на север, к Теснине Сириона. Слишком поздно. Все следы смыло дождями, замело метелями. Но в своих странствиях Турин, держа путь вниз по Тейглину, наткнулся на нескольких людей из народа Халет, из Бретильского леса. Из–за войн их осталось совсем мало, и большинство из них жили в тайном поселении, обнесенном частоколом, на Амон–Обеле в чаще леса. Место то звалось Эффель–Брандир; ибо Брандир сын Хандира правил ими с тех пор, как погиб его отец. Брандир был не воин — он в детстве сломал ногу и охромел; к тому же он по природе отличался мягким нравом, любил дерево больше железа и знание всего, что растет на земле, предпочитал всем прочим наукам.

Но некоторые лесные жители продолжали охотиться на орков на границах; и так Турин и повстречался с ними, заслышав вдалеке звуки сражения. Он бросился на шум и, прокравшись меж деревьями, увидел небольшой отряд людей, окруженных орками. Лесные жители отчаянно защищались, прикрывая тыл небольшой купой деревьев, росшей посреди поляны; но орков оказалось слишком много, и видно было, что, если людям не помочь, им придется плохо. Поэтому Турин, прячась в подлеске, принялся топать и ломать ветви, а потом громко закричал, словно призывая большой отряд:

— А! Вот они! Все за мной! Вперед! Бей, круши!

Орки принялись беспокойно озираться, а тут из чащи вылетел Турин, размахивая руками, словно призывал отставших товарищей, и края Гуртанга у него в руке горели пламенем. Оркам этот клинок был слишком хорошо известен, и не успел Турин приблизиться к ним, как многие уже разбежались. Лесные жители бросились ему навстречу, и они вместе загнали врагов в реку — лишь немногим удалось выбраться на тот берег.

Наконец люди остановились на берегу, и Дорлас, предводитель лесных жителей, сказал:

— Проворный ты охотник, господин мой; вот только люди твои что–то не очень расторопны.

— Да что ты! — ответил Турин. — Наоборот, мы никогда не расстаемся и ходим все как один.

Тогда люди Бретиля расхохотались и сказали:

— Да, один такой воин стоит многих. Мы тебе очень обязаны. Но кто ты, и что ты здесь делаешь?

— Свое дело делаю, орков бью, — ответил Турин. — А живу я там, где есть для меня работа. Я Лесной Дикарь.

— Так живи у нас, — сказали они. — Мы живем в лесах, и такие мастера нам нужны. Тебе будут рады!

Турин странно посмотрел на них и сказал:

— Неужто есть еще люди, что дозволят мне омрачать их жилища? Но, друзья мои, есть у меня одно печальное дело: найти Финдуилас, дочь Ородрета Нарготрондского, или хотя бы узнать о ее судьбе. Увы! Много недель прошло с тех пор, как увели ее из Нарготронда, — но я все же должен искать.

Люди поглядели на него с жалостью, и Дорлас сказал:

— Не ищи больше. Орочье войско отправилось из Нарготронда к Переправе Тейглина, и мы задолго прознали о нем: орки шли очень медленно, оттого что вели с собой много пленных. Тогда мы решили нанести свой удар, хоть и слабый, и устроили оркам засаду — там были все наши лучники. Мы надеялись спасти хоть часть пленников. Но, увы! Как только мы напали, поганые орки первым делом перебили всех женщин; а дочь Ородрета они пригвоздили копьем к дереву.

Турин стоял, словно громом пораженный.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Она говорила со мной, прежде чем умерла, — ответил Дорлас. — Она обвела нас взглядом, словно искала кого–то, и проговорила: «Мормегиль. Скажите Мормегилю, что Финдуилас здесь». Больше она ничего не сказала. Но из–за ее последних слов мы положили ее там, где она умерла. Она лежит в кургане у Тейглина. Это было месяц тому назад.

— Отведите меня туда, — сказал Турин; и они отвели его к холму у Переправы Тейглина. Там он лег ничком, и тьма объяла его, так что люди подумали, что он умер. Но Дорлас взглянул на лежащего, обернулся к своим людям и сказал:

— Опоздал! Печально вышло. Но смотрите: ведь это же сам Мормегиль, великий воин из Нарготронда. Как же мы не признали его по мечу? Орки–то догадались!

Сказал он так, ибо слава Черного Меча разлетелась даже по самым глухим лесам.

И потому они подняли его и с почетом отнесли в Эффель–Брандир; Брандир вышел им навстречу и удивился, увидев носилки. Откинув покрывало, взглянул он в лицо Турину сыну Хурина, и мрачная тень пала ему на сердце.

— О жестокие люди Халет! — воскликнул он. — Зачем не дали вы умереть этому человеку? Много трудов положили вы, чтобы принести сюда последнее проклятие нашего народа!

Но лесные жители ответили:

— Да нет, это же Мормегиль из Нарготронда [55], могучий истребитель орков; он очень поможет нам, если выживет. Да если бы даже и не так, не могли же мы оставить убитого горем человека валяться, как падаль у дороги?

— Не могли, это верно, — ответил Брандир. — Судьба не хотела этого.

И он взял Турина к себе в дом и усердно выхаживал его.

Но когда Турин наконец стряхнул с себя тьму, снова наступала весна; он очнулся и увидел зеленые почки, озаренные солнцем. Тогда пробудилась в нем отвага дома Хадора, и он встал и сказал в сердце своем: «Все мои деяния и былые дни были темны и исполнены зла. Но вот настал новый день. Стану я жить здесь в мире, и отрекусь от своего имени и рода; и так оставлю я свою тень позади, или хотя бы не брошу ее на тех, кого люблю».

И потому взял он себе новое имя и назвался Турамбар, что на наречии Высших эльфов означает Властелин Судьбы; и поселился он среди лесных жителей, и они любили его, и он требовал забыть его прежнее имя и считать его коренным жителем Бретиля. Но, сменив имя, не мог он сменить свой былой нрав и забыть обиды, что претерпел от прислужников Моргота; и часто отправлялся он охотиться на орков вместе с несколькими товарищами сходного образа мыслей, хотя Брандир этого не одобрял. Ибо он рассчитывал уберечь свой народ скорее скрытностью и молчанием.

— Мормегиля больше нет, — говорил он, — но смотри, как бы отвага Турамбара не навлекла подобной же мести на Бретиль!

И потому Турамбар оставил свой черный меч, и более не носил его в битве, и сражался чаще с луком и с копьем. Но он не дозволял оркам переходить Переправу Тейглина и приближаться к кургану, где покоилась Финдуилас. Хауд–эн–Эллет назвали его, Курган Эльфийской Девы, и вскоре орки научились бояться того места и чурались его. И сказал Дорлас Турамбару:

— Ты отказался от имени, но все равно ты Черный Меч; а не правду ли говорит молва, что он будто бы был сыном Хурина из Дор–ломина, владыки дома Хадора?

И ответил Турамбар:

— Я слышал об этом. Но умоляю, не разглашай этого, ведь ты же мне друг.