Приключения 1964, стр. 35

— Брось ты, Люся, этот вертолет, — говорю я. — Вертолеты будут. Но такой тундры, такого августа больше не будет. И таких подданных у тебя, принцесса, не будет.

Люся серьезно слушает.

Мы уходим чуть свет: позавтракаем на месте.

Люся еще спит. Мишка немного замешкался. Он догоняет нас, как лось перемахивая через кочки. В рюкзаках непривычное ботаническое снаряжение. Молчит Леха, молчу я, только Миша весело посвистывает.

…Мы устали, как упряжные собаки. То ли работа непривычная, то ли просто её очень много. Рвем травку — это тебе на диплом, Люся! Считаем-пересчитываем кочки — это за то, что у Мишки, кажется, закружилась голова. Считаем шаги, чтобы знать, когда остановиться и снова щипать травку, — это за то, что встретилась девушка, так же, как и мы, понимающая романтику. Что ж, поработаем!

Мы сделали всё как надо. В рюкзаках приятная трудовая тяжесть. Оказывается, когда дело сделано, даже чужая работа, всё равно приятно. В чьем-то дипломе, в чьей-то науке будет доля и твоего труда.

У палатки тихо. Наверное, наша «принцесса» работает на берегу.

— Трудяга, — говорит Леха и… замолкает. Мы смотрим туда же, куда и он. В центре выжженной костром площадки стоит дощечка «Берег принцессы Люськи» и рядом записка, воткнутая в расщепленную палочку. Мишка берет записку, протягивает нам.

«Мои рыцари тундры, — читаем мы, — к сожалению, вертолет прилетел на день раньше. Он идет прямо в Провидение. Для меня это очень удобно. Диплом ни диссертация, напишу без этих разрезов. А лучше привезите мне их в Москву. Пока. Люська-принцесса».

Я смотрю на Мишку. Он берет рюкзак за уголки и медленно начинает вытряхивать гербарий прямо на землю. Он молчит. Леха опустошает свой рюкзак и вдруг подходит к дощечке. Заносит сапог, и «Берег принцессы Люськи» со свистом летит в сторону…

— Зря ты, Леха, — голос у Бороды как будто спокоен. — На свете Людмил тыщи. Есть и другие…

Птаха в кустике вдруг тихонько пискнула и взлетела на самую верхушку. Она качается на тонкой веточке и косит на нас черным блестящим глазом. У птахи желтая грудь и невзрачные серые крылья.

— Это что, канарейка? — спрашивает Леха.

Мы молчим.

Валентин Томин

Со среды до субботы

— Что это за командировки, о которых становится известно только за час до вылета? Нет, нет, пожалуйста, никаких оправданий, они совершенно ни к чему, — в голосе девушки послышались металлические нотки.

Юноша и не оправдывался, а молча смотрел на её лакированные босоножки.

— Имей в виду, если ты не вернешься к субботе в воскресенье я уеду. В Океанскую. С Аркадием.

Правая лакировка приподнялась и осторожно (чтобы не повредить каблучка) стукнула об асфальт.

Юноша поднял голову:

— Я постараюсь быть в субботу.

— Не постараюсь, а буду. В двадцать ноль-ноль. Где твоя офицерская точность?

Юноша грустно улыбнулся:

— Осталось четверть часа. До свидания.

Он неловко поцеловал пальцы подруги. Чуть помедлил. Затем быстро надел фуражку и вышел на проезжую часть улицы. Заскрипела тормозами и остановилась, вздрогнув, видавшая виды машина. Погас её зеленый зрачок.

— Через пятнадцать минут я должен быть в аэропорту.

— Будете, товарищ лейтенант.

— Зашел попрощаться, Пал Палыч. Улетаю.

Крупный, угловатый мужчина с майорскими погонами на помятой синей рубахе поднял голову от бумаг.

— Садись.

— Надо спешить — скоро самолет.

— Я дам машину. Успеешь.

Майор вышел из-за стола, пожал вошедшему руку и, не выпуская её, заговорил:

— Послушай, Рогов. Я, конечно, понимаю, что в субботу тебе хочется быть дома. Приказать тебе остаться не могу: ты был командирован по конкретному делу и всё, что требовалось, выполнил. Но войди в моё положение. По групповому разбою работать надо, а Федорчуку вчера вырезали аппендикс. И вот только что сообщили: в Ульве — крупная кража. В магазине. Надо выезжать. А кому? Дубинин на оперативной работе без году неделя. Выходит, кроме тебя, ехать некому… Согласен? Ну, вот и отлично. Я и не сомневался, даже в управление уже позвонил. Не огорчайся, послужишь с моё, поймешь, что нашим временем не мы распоряжаемся. И она тоже поймет…

Оба офицера одновременно вздохнули: молодой вспомнил высказанные ему перед отъездом обиды, пожилой — жену, которая уже поняла их никчемность. Майор выпустил руку собеседника и тяжело сел.

— До Ульвы восемьдесят километров. Если выедешь через полчаса, то успеешь засветло произвести осмотр. В помощь возьмешь Дубинина. Участковый встретит на месте. Желаю успеха.

Виктор вышел из кабинета начальника райотдела. На миг он представил Риту, танцующую с Аркадием, и тотчас же разозлился. На себя.

В дежурной комнате увидел Дубинина, читавшего нотацию взлохмаченному подростку. Подошел:

— Обедал?

— Да.

— Проверь оперативную сумку и через полчаса заезжай за мной в чайную. Едем в Ульву.

Рядом с милицией — сарайчик. Почта. Как объяснить в десяти словах телеграфного текста, что он не мог, не имел права поступить иначе? Синие шершавые бланки один за другим летят в корзину для мусора. Наконец телеграмма написана: «Южно-Сахалинск Дальняя 13 Макаровой Маргарите

Обстоятельства тчк Вместо меня охапку поздравлений доставит эта телеграмма тчк Пожелания тире по желанию тчк Виктор».

— Семьдесят три копейки, — подытожила его излияния неулыбчивая женщина по ту сторону барьера.

Виктор вышел и увидел машину. Рядом с шофером сидел Дубинин. Полчаса, выделенные на обед, прошли. Лейтенант тяжело вздохнул и уселся рядом с шофером:

— Гони.

В Ульву приехали к концу рабочего дня. У магазина дежурил широкоскулый старшина — участковый уполномоченный. Тут же сгрудились работники магазина, руководители ОРСа, любопытные. Участковый вполголоса доложил:

— Кражу обнаружила сегодня в восемь утра завмаг Шурова. Сорваны ставни с окна и разбито стекло. Внутрь магазина никто не входил. Сторожиха, по словам Шуровой, покинула пост в семь часов утра. Около восьми в сторону Ныша ушло несколько совхозных машин, заночевавших в Ульве по пути из Александровска. Шоферы ночью пьянствовали. В семь утра в райцентр ушел рейсовый автобус. Пассажиров человек пять, кто именно, ещё не знаю. У завмага и уборщицы никаких подозрений нет. У меня на примете двое, надо проверить. Вот фамилии и адреса… Виктор снял фуражку и попытался пригладить непослушную шевелюру.

— Вы хорошо поработали, старшина. Спасибо. Пока я справлюсь без вас. Вы же по телефону свяжитесь с райотделом и передайте от моего имени, чтобы установили шофера автобуса, выехавшего отсюда, и выяснили, кто с ним ехал и с каким багажом. Затем позвоните участковому в Ныш: пусть узнает, кто из водителей ночевал вчера в Ульве, и с надежными поговорит по душам. На двадцать часов соберите где-нибудь дружинников… Дубинин, на тебя ложатся беседы с орсовским начальством и вообще работа «на слух». Я беру на себя завмага, уборщицу и, конечно, осмотр. Вопросы есть? Значит, действуем.

Окно. Путь, которым преступник проник в магазин. Виктор несколько раз нажал на спусковую кнопку «Киева», затем осторожно приблизился.

Глинистая, смоченная недавним дождем почва хранила множество следов. Следы вора, конечно, затоптали любопытные. Первая неудача. Последняя ли? Вокруг — осколки стекла. Есть ли на них следы? Будущее покажет.

— Дайте ключи. Войдем в магазин.

Толпа любопытных ринулась было вслед за понятыми. Виктор остановил их взглядом.

— Итак, товарищ Шурова, что, по вашему мнению, взято?

— Надо посмотреть деньги. Там оставалось больше двух тысяч.

— А почему вы не сдали выручку?

Худенькая, рано состарившаяся женщина ничего не ответила. Только вздохнула.