Повести, стр. 97

— Конечно, знал, — спокойно ответил Валерьян, — он в этом и не сомневался. С такими козырями, как мы с тобой, грешно проиграть.

На следующий день Ковалёв провожал стариков в Крым. Решили они пораньше ехать туда, посмотреть на море, не по нраву пришелся городской шум. Деды неуютно чувствовали себя в суете аэровокзала, озирались по сторонам. Фомич не унимался:

— Эт куда же столь народу летает кажний день! Хто ж за них работать станет, Сёмка? А в очередь у буфета становятся, есть норовят. Хто ж прокормит этакую прорву бездельников? Не порядок это, под носом у властей — и не страшатся. Совесть хучь бы имели.

— Успокойся, Фомич, — засмеялся Ковалёв, — командированные, отпускники, да мало ли ещё кто тут. Билеты я вам зарегистрировал, сейчас пойдёте в автобус на посадку. Ну, пока, ещё свидимся.

Кондрат крепко пожал ему руку и заглянул в глаза:

— Гляди не пропадай. Дюжеть я к тебе пристрастился. Орондокитское золото энтот очкарик добьёт, а мы все по весне рванем на Такарикан. Не был там?

— Нет.

— Зря, парень, не теряй такую возможность. Там не быть — жизнь не жить. Не прогадай.

Валерьян был хмур и чем-то крепко расстроен, выдавил на прощание подобие улыбки. Отозвал Ковалёва в сторонку:

— Семён Иванович, тебе Влас, наверное, поручит одно дело, со мной связанное, не откажись. Сделай! Может, это успокоит душу.

— А, что за дело?

— Он тебе сам скажет. Не забывай нас, встретимся ещё. Поищем золото, есть у нас ещё силёнки. Если будешь в Алдане, запомни, ключ от моей хаты под порогом. Заходи, как домой.

— До свиданья, — выдавил грустный Семён и вышел из аэровокзала.

Влас продымил комнату сигаретами, опять сидел над бумагами в майке и шлёпанцах на босу ногу.

— Привет, Влас Николаевич…

— Что такой кислый? — поднял голову Петров.

— Так, нет настроения.

— Ты это брось! Настроение — штука бабская. Никак из тебя не сделаю мужика. Собирай чемодан, поехали, — Влас быстро оделся и нетерпеливо заходил по номеру.

— Куда мы поедем?

— В Домодедово! И с ветерком… Слушай, Семён, меня очень внимательно. Сейчас посажу тебя на рейс Москва; — Якутск, в артели тебя будет ждать вездеход, я позвоню Сухорукову. У Валерьяна под матрасом найдёшь конверт со схемой посёлка Елизаровский.

Летом там старатели домывают остатки, сейчас никого нет. Над речкой сохранился его дом, во время сезона в нём жил начальник участка соседней артели. В схеме всё подробно указано. Копай под восточным углом, там зарыт в чугунке уникальный образец Рябинового ручья. Понял?

— Понял…

— Никому ни слова в артели. На самолет — и сразу сюда я буду ждать в гостинице. Вот тебе разрешение на провоз образца, чтобы тебя не сцапали в дороге.

— Зачем он вам?

— Валерьян просил передать в Алмазный фонд.

15

— Ну, что мне с тобой решать! Не дают вездеход, хоть тресни, — Сухоруков развалился за столом Власа, в упор смотрел на Ковалёва через стёкла очков, — Какого чёрта вам понадобилось зимой на Елизаровском ключе? Мне-то хоть можешь сказать?

— Не могу, это приказ Петрова, — Семён изнывал от безвыходности положения, за два дня не смогли найти вездеход во всём Алдане. — Может быть, я на лыжах пойду?

— С ума сошёл? Сотня вёрст! Мороз под пятьдесят? Мне потом за тебя отвечать? Вертолёты в такой холод не летают, придётся отставить до тепла ваше хитрое мероприятие.

— Пойду на лыжах, ты об этом не знаешь. Я в артель не заходил. Считай так.

— Брось, Семён Иванович, я запрещаю. Да, кстати, тут позавчера обаятельнейшая эвенкийка заходила, спрашивала про тебя. Просила сообщить в Утёсный, что будет здесь две недели, у них семинар оленеводов. Я звоню твоей соседке и узнаю, что ты с Власом улетел в Москву.

— Где она?

— Кто?

— Люся?

— Её Люсей звать? У какой-то подруги остановилась, сказала, что ты знаешь где. Подружка у неё не холостая? А то вместе двинем вечерком, — ощерился Сухоруков.

— Перебьёшься. Давай вездеход, пойду сейчас Власу звонить.

— Вездеход мы не найдём. На складе есть новенький снегоход «Буран», только купили для разведки зимников.

Если неймётся, дам команду снарядить, и дуй на нём. Скорость приличная, в Елизаровском остались цистерны с бензином, дозаправишься там, с собой канистру возьми.

Полушубок, валенки получи на складе, потом вернёшь. Всё же, интересно, какого дьявола вам там понадобилось? Я теперь не усну от любопытства.

— Когда вернусь, скажу, так и быть. Дай команду, пусть готовят мотонарты. Через час поеду. Сейчас только к Люсе заскочу.

— Несёт же тебя нелегкая, такая девочка за ним бегает, а ты в тайгу.

Семён постучал в знакомые двери. В коридоре послышался Люсин голос:

— Кто там?

— Злой дух Харги…

— Ой, Семён Иванович, минутку. Сейчас оденусь и пущу.

Ковалёв потоптался на чисто выметенном от снега крыльце, послышался щелчок открываемой двери, и на пороге появилась радостная, растерянная и юная Люся.

— Что это ты меня Семёном Ивановичем стала звать, совсем в старики записала, — смущённо пробормотал он.

— Заходи, заходи, Семён. Не ждала тебя, сказали, что в Москве, — она смотрела на него пристально, во все глаза, мило улыбалась.

— Я на минутку, на мотонартах уезжаю сейчас, — проговорил он, зайдя в тёплую комнату. — Ух, как здесь тепло! Холодно после Москвы на улице.

— Куда уезжаешь? — погрустнела девушка.

— На Елизаровский прииск, около сотни километров отсюда, завтра постараюсь вернуться.

— Ты один едешь на снегоходе?

— Один…

— Возьми меня с собой? Возьми! У меня три дня свободных, не знаю, куда себя деть. Возьми, Сёма…

— Нет, Люся, вдруг что случится со снегоходом, придётся пешком топать. Я завтра к вечеру вернусь, обещаю тебе.

— Одного не пущу. Я тут с ума сойду, пока ты будешь ездить! Не отпущу.

— Одного не пойму, — махнул рукой Семён, — почему я знакомлюсь только с волевыми женщинами? Ведь чую, что от тебя не выкрутиться, придётся брать. Холод такой, сидела бы здесь!

— Я привычная, — забегала Люся, поспешно одеваясь.

— Ладно, поехали. В артели возьму тебе полушубок, валенки и меховой костюм, будешь, как кукла, сидеть сзади.

— Поехали, я готова!

Семён осмотрел её с ног до головы. В расшитых бисером унтайках, соболиной шапке и Фомичовой дублёнке, девушка, словно собралась в гости, а не в тайгу.

— Ладно, поехали, брюки надень, холодно будет.

— У меня шерстяное трико. Вперёд!

— Подожди меня здесь, сейчас подрулю на мотонартах.

— Не пройдет фокус, уедешь без меня, пошли вместе.

— Пошли, — обречённо вздохнул Ковалёв и открыл двери.

Сухоруков, увидев Люсю, надевшую поверх дублёнки полушубок, многозначительно хмыкнул и подмигнул Семёну.

— Хитёр бобёр, с такой грелкой не замёрзнешь, — нагло ляпнул вслух.

— Ещё слово скажешь, и будут неприятности, — paзозлился Ковалёв.

— А кайло зачем с лопатой берёшь, — посуровел заместитель, — клад, что ли, у вас там? Говори, а то в момент отменю вашу поездку.

— Власа побоишься, — Семён завёл мотонарты, поправил под ногами рюкзак с продуктами и лихо выехал из ворот артели.

— Здорово как! — прокричала ему на ухо Люся. — Я первый раз на снегоходе еду, — крепко обхватила его за пояс, — канистра мешает сзади на багажнике!

— Терпи! Этот зверь прожорливий, без дозаправки не попадём на место.

— Т-ерплю-ю-у, — весело прокричала пассажирка. За городом въехали на заваленную метровым снегом дорогу. «Буран» шёл легко, почти не проваливаясь, передняя лыжа брызгала по сторонам фейерверками снежной пыли, мягко прорезала заструги наносов, рассекала следы куропаток, зайцев и глухарей.

Лобовое стекло защищало от морозного ветра, тёплый воздух от трескучего мотора обдувал через специальные прорези лицо водителя. Семён увлёкся ездой, захватила скорость, внимательно смотрел вперёд, чтобы не напороться на упавшую лесину или пень.