Становой хребет, стр. 97

— Зачем каркаешь, как старая ворона, — недовольно проворчал Игнатий, — не худо, а лучше стало.

— Зачем ворона! Зачем не веришь! — вскрикнула удаганка и перешла на эвенкийский язык. — Злые духи собсем обиделись на таёжных людей.

Улахан оюн Эйнэ, муж моей тётки, уже четвёртый год не камлает на Шаман-горе, не говорит со звёздами и своим Бордонкуем. Люди обленились и не приносят духам жертвенных оленей и не оставляют тряпочки на священном дереве. Скоро сдохнет подлунный мир! Сгорит тайга!

В костёр комарами будут падать огненные птицы с неба. Земля наших предков, буягинских эвенков, шатается от железных копыт страшного зверя — драги, пожирающей её.

Это — большой грех, ворошить землю и обрывать, без нужды, корни трав. Земле от этого больно, шибко больно, всё равно, что с живого человека сдирают кожу.

Он кричит… земля кричит… Будь проклят след золота! Будь проклято могун, родившееся в мёртвых камнях и погубившее олений мох, наши пастбища родовые…

Нет покоя горам и рекам, плачет светлой смолой срубленная тайга, стонут и падают под пулями пришельцев звери, помирают от ран в буреломах на радость чёрному ворону, вестнику конца мира, — она говорила всё громче и запальчивей.

Глаза её широко раскрылись, вспыхнули в них фиолетовые отражения углей костра, и Парфёнову вдруг стало невыносимо тоскливо от стенаний всегда молчаливой женщины. Невольно вслушиваясь в бормотанье Ландуры, он уже пожалел, что подошёл к костру.

— Ты сыбко хоросый музык, Игнаска, но ты, однако, лю-ю-чи-и и не знаешь великую тайну предков о солнечных камнях в нашей тайге. Эйнэ мне показывал эти слёзы солнца… Когда его дух Бордонкуй был молодым юношей, он полюбил бедную девушку Кэр из рода вилюйских эвенков.

Красивее Кэр было только весеннее солнце после долгой зимы. Бордонкуй привёз подарки в чум Кэр, много мехов и украшений, однахо, богатый был жених. Стал её сватать.

Но гордая девка поставила условие, что переселится в жилище его, только когда юноша убьёт солнце из лука, а она станет вех красивее и ярче.

Бордонкуй обезумел, собсем ум потерял… Он выстрелил в весеннее небо, но худо целился, и стрела отбила только краешек солнца.

Огненный кусок упал на чум гордой красавицы и сжёг злую девку, а потом рассыпался по тайге слезами солнца. Кто находит такой светлый и шибко крепкий камень, становится счастливым охотником.

В его чуме всегда много жирного мяса, рыба всегда прыгает к нему в оморочку, сохатый и сокжой идёт к его стойбищу, склоняя голову и жертвуя себя брату солнца… Так говорила сестра моей матери, жена Эйнэ.

Если люди найдут эти слёзы солнца, собсем пропадёт тайга. Став могущественными, они от жадности будут убивать подряд всё живое, само идущее к ним… а потом изведут друг друга.

Став братом солнца, человек делается ненасытным и несчастным, если он не добр душой и не делится своим богатством с другими людьми.

В него вселяется дух завистливой Кэр! О-о-о! Самый страшный дух, он грызёт мышиными зубами мозг человека изнутри и делает его безумцем… Он становится вонючей росомахой, пожирающей саму себя… О-о-о!

— Ну и нагородила ты, Ландура, — покачал головой Игнатий.

— Ты собсем эвенк, Игнаска, у тебя доброе сердце, Игнаска… собсем скоро мы с тобой помирай… тайгу жалко, зверя жалко… что наши внуки и дети будут в котле варить? Куда поведут тропу? Кругом будут стучать железные копыта… Худо… Как худо помирать, видя это… Игнаска…

14

«Всем! Всем! Всем!

Из Бодайбо приехал Фишер и открыл колбасную на Незаметном, Кооперативная, 50. Имеются в продаже всевозможные колбасные изделия. Принимаются любые заказы. Здесь же покупается свинина».

Егор лежал на кровати и перечитывал старые газеты. Жил он с Тоней пока что в Игнатьевом домике, а в свободное время от работы строил собственную избу на краю посёлка. К осени надеялся справить новоселье.

Дети играли на расстеленных по полу пушистых оленьих шкурах нитяными катушками. Тоня ушла в окружком по неотложным делам. Она настояла на том, чтобы в этот сезон Егор не отлучался с прииска надолго, всё же, трудно было управляться одной с маленькими детьми, только начавшими ходить.

«В селе Михайловском, Бийского округа Сибкрая, приговорён к пяти годам лишения свободы кулак Рыжих, поджёгший колхоз „Парижская коммуна“».

Егор уже видел кулаков своими глазами: открылся посёлок спецпоселенцев рядом с Незаметным, которых прибыло около шестисот человек для перевоспитания трудом.

Особых строгостей к ним не предъявляли, они так же работали на добыче золота, на строительстве и заготовке крепёжного леса для шахт, как и все остальные.

«В этом году Наркомпочтель предполагает установить сто тысяч новых громкоговорителей, в деревне будет установлено четыре тысячи радиоустановок. Предполагается число радиослушателей увеличить до миллиона».

Дети поссорились, отвлекли Егора от чтения. Они молчком вырывали друг у друга игрушку, он с улыбкой наблюдал за ними. Потом встал, помирил их, побалагурил, вытер им носы и опять взялся за газеты.

«В Покровском районе Рубцовского округа (Сибирь) крайкомом ВКП(б) обнаружены преступления и извращения партийной линии в деревне. Местные работники, в целях усиления хлебозаготовок, прибегли к недопустимым способам.

Насильно заставили сорок шесть крестьян, держателей хлеба, пройтись карнавалом по селу, со знамёнами, на которых было написано: „Друзья Чемберлена“.

Кандидаты партии, в порядке партийной нагрузки, мазали ворота дёгтем не сдающим хлеб, с ведома районных властей. Образовалась группа крестьян с явно бандитским уклоном, которые занимались насильственным изъятием хлеба у крестьян.

Отобранный хлеб сдавали заготорганизациям, а на вырученные деньги участники шайки устраивали попойки и присваивали себе суммы. В связи с этим, бюро Покровского райкома партии распущено. Рубцовскому окружкому объявлен выговор. Участники безобразий исключены из партии и привлечены к уголовной ответственности».

Прибежала запыхавшаяся Тоня и сразу стала кормить детей. Егор подсунул ей только что прочитанную заметку. Тоня мельком взглянула и отмахнулась рукой.

— Мы этот случай разбирали на бюро. У нас таких перегибщиков нет. Я взяла билеты в кинотеатр «Руда», детей отнесём к Моисеихе. Идёт «Кумир публики», девки говорят, что обхохочешься. Пустой, но смешной фильм. Пойдём?

— Пошли, я не против. В самый раз, сегодня выходной. Ты чё такая горячая прилетела, — притянул жену к себе и усадил на кровать, — поостынь малость.

Тоня, по новой моде, подстриглась накоротко, и ему было жалко погубленных кос. Золотистые волосы распушились, потому как степенно ходить она не умела, всё бегом да бегом. Неспокойно блеснув раскосыми глазами, Тоня возбуждённо заговорила:

— Ты же видал, как мы выступаем в клубах с живой газетой «Синяя блуза». Даём чертей разгильдяям, попадаются на прицел забюрократившиеся начальники. Продёргиваем их на людях так, что многие из них уже не здороваются и грозятся. Но, нас не запугать! Сегодня во Дворец труда нашло много народу, жалко, что тебя оставила домоседовать. Что говорить о нас, комсомольцах, когда некоторые партийцы дают дурной пример. Мы с трудом добились ограничения продажи спиртного, затвердили это на общем собрании горнорабочих. И что же? Как только в Джеконду привезли к рождеству ром, то партийцы первыми ринулись за ним, во главе с председателем поссовета Балдуриным. Потом он ходил пьяный и орал на весь прииск: «Я тут соввласть, что хочу, то и ворочу!» Прилюдно матюкался в клубе. Намедни мы ездили в Джеконду и в «Синей блузке» его крепко показали. Что потом началось! — Тоня весело засмеялась, отмахнув со лба волосы. — Рабкорам нашим угрожали за их безжалостную борьбу с бескультурьем и пьянством. Балдурин дошёл до того, что стал орать: «Я вас посажу в холодную под замок!» Да-а, чуть не забыла, мне сегодня звонили из геологоразведочного сектора и велели завтра тебе явиться.