Десант в прошлое, стр. 16
— И больше никого не было?
— Приходили еще матросы с подарками. Но их посылал тот Сережин начальник.
— А имени его Сергей Николаевич не называл?
— Он говорил, что и сам толком не знал, тот все больше под псевдонимом был известен. Его звали Лев.
— Лев?
— Да, Лев, точно!
— И еще один вопрос, Елена Федоровна, заранее простите, вопрос, так сказать, личного порядка. Не замечали вы каких-либо странностей в поведении мужа? Только не торопитесь с ответом, подумайте вначале.
Миронова задумалась. Потом она протянула руку и взяла сигарету.
— Я курю редко, но иногда сигарета помогает сосредоточиться, — пояснила она. — Итак, странности в поведении... Знаете, он был веселым, жизнерадостным человеком. Любил работу, вот этот дом, где мы с ним поселились у отца, тогда он был еще жив, мой отец. Сережу комиссовали из-за ранений, он был одно время даже на инвалидности из-за сильных болей в голове. Родились дети, наши близнецы, он души в них не чаял...
Она вдруг закрыла лицо руками.
— Ну, успокойтесь! — сказал Юрий Алексеевич.
— Простите меня.
Она затихла, погрузившись в воспоминания.
— Иногда я случайно заставала его — в общем-то человека веселого, общительного — в таком, состоянии тоски или отчаяния.., Я пугалась, когда приходило это, но Сережа тут же брал себя в руки и на мой вопрос, что с ним, отвечал: «Голова немного болит, Ленок, не волнуйся, родная». А ведь я сама латала ему эту страшную дырку на голове и знала, как может «немного» болеть у него голова.
За дверью, ведущей во внутренний двор, послышались быстрые шаги, и в комнату влетел рослый парень.
Юрий Алексеевич понял, что это и есть Игорь.
— Мама! — крикнул он. — Мама! Ты только посмотри, что я нашел!
Юноша едва не бегом пересек комнату и положил на стол сверток.
Елена Федоровна слабо ахнула.
На столе, тускло поблескивая, лежал хорошо смазанный парабеллум.
КЕМ БЫЛ СЕДОЙ
Матросы убрали трап, на берегу сбросили с кнехтов швартовы, «Ракета» отвалила от причала и, набирая скорость, помчалась к выходу из бухты.
Юрий Алексеевич Леденев стоял на правом борту и смотрел, как разворачивается, медленно сползая к корме, панорама города. Он видел утопающие в зелени белые здания Понтийска, улицы, сбегающие к морю, кусок желтого пляжа, несмотря на ранний час уже испещренного телами купальщиков, а перед мысленным взором его представало зарево пожаров, разрывы снарядов и бомб, нестерпимый вой пикирующих на город штурмовиков, и серо-голубая вода бухты казалась ему багровой. И море было багровым, и зарево над городом, и сам воздух, казалось, пропитался кровью.
— Этюд в багровых тонах, — вслух подумал и усмехнулся Леденев,
— Вы о чем это? — спросил стоявший рядом Ковтун. — А, вспомнил... У Конан-Дойля есть повесть с таким названием.
— Есть, — согласился Леденев. — Вот мы и в открытом море...
«Ракета» принялась круто ворочать влево, выходя на курс в Балацкую бухту.
...Вчера Леденев вернулся в санаторий, когда отдыхающие уже отужинали и веселились в клубе.
Юрий Алексеевич медленно поднялся в свою палату. Ковтуна в ней не было.
Не зажигая света, Леденев закурил и подошел к окну. За окном были кипарисы, веселый, многое повидавший на своем веку город, за окном было море.
Ему захотелось вдруг лечь, уткнуться головой в подушку, лежать так и ни о чем не думать.
В дверь постучали.
Помедлив, Леденев негромко произнес:
— Войдите!
Дверь распахнулась, и в палату вошел сержант милиции. Не видя никого в темноте, он отступил назад. Леденев включил настольную лампу.
— Вы ко мне? — спросил он.
— Так точно, товарищ майор! Третий раз приезжаю. От полковника Нефедова. Вас ждут.
На вечере у Нефедова, где Юрия Алексеевича встретили весьма сердечно, Леденев ничего полковнику о событиях дня не рассказал. Говорили о Поморске, жена Нефедова и сам хозяин расспрашивали о сослуживцах, все было мило и непринужденно. Леденев вернулся в санаторий, когда Иван Никитич уже спал.
Утром полковник Ковтун рано разбудил Леденева и сказал, что если тот хочет попасть сегодня, как собирался, в Балацкую бухту, то надо смываться из санатория до завтрака, иначе — хана. Пашка грозился выставить охрану и заарестовать майора-полуночника, а заодно и своего несносного дядю.
Они успели на первую «Ракету», и сейчас Иван Никитич затеял разговор о необходимости сделать налет на ракетский буфет, который, по данным Ковтуна, уже открыт.
Ни о Седом, ни о находке Игоря Миронова Юрий Алексеевич доктору, как и Нефедову, ничего еще не рассказал.
— Вы идите, Иван Никитич, мне не хочется, — сказал Леденев. — Постою тут, подышу соленым воздухом...
— Ладно, дыши, майор, дыши... А я на твою долю что-нибудь прихвачу тоже.
Ковтун ушел.
«Ракета» легла на курс, и теперь перед Юрием Алексеевичем расстилалось открытое море. Он решил, что для его размышлений лучше иметь перед глазами понтийский берег, и двинулся вдоль надстройки на корму, намереваясь перейти там на левый борт.
Когда Леденев миновал надстройку и вышел на корму, он увидел там Седого.
Седой стоял вполоборота к Юрию Алексеевичу и смотрел на Лысую Голову.
Чувство неясной тревоги охватило вдруг Леденева, он шагнул вперед и вот уже стоит рядом с Седым.
Седой отвернулся от Лысой Головы и посмотрел на Леденева. Взгляды их встретились. Седой усмехнулся.
— Доброе утро, — сказал он.
— Доброе, — ответил Леденев.
— Далеко держите путь? — спросил Седой.
— В Балацкую бухту. А вы?
— Тоже.
Наступило молчание. Наконец Леденев спросил?
— Кажется, мы с вами встречались?
— Да, — ответил Седой.
— Не припомните где?
— Отчего же. В поезде Москва — Понтийск.
«Это так, в вагоне-ресторане», — подумал Леденев, а вслух сказал:
— Тогда давайте знакомиться: Юрий Алексеевич Леденев.
— Очень рад. — Седой вновь усмехнулся и протянул Леденеву руку: — Сергей Николаевич Миронов.
В КАТАКОМБАХ
— Не буду говорить, — сказал Гавриков, — хотя и второй раз иду на этот берег... В прошлый худо было... Шторм нас разметал. А сейчас... Сейчас будем посмотреть, парни...
— Прямо в бухту войдем, товарищ старший лейтенант?
По голосу Гавриков определил, что это спрашивает молодой матрос, родом из Мурома, Руслан Кудряшов. За непомерный рост и медвежью силу десантники прозвали его Ильей Муромцем.
— Боны там стоят, заграждения, значит, — сказал Гавриков, — но к нашему подходу их уничтожат партизаны. Тогда свободно входим в Балацкую бухту и занимаем плацдарм восточнее Понтийска. Закрепимся и ждем команды, как поступить дальше. Главное — зацепиться за берег, хоть зубами, а зацепиться...
Наступило молчание. Десантники сидели, тесно прижавшись друг к другу и к теплому капу машинного отделения. Внизу мерно стучал дизель, и катер с каждой минутой приближался к понтийскому берегу.
Курс катера упирался в вершину Лысой Головы, где сейчас развертывались события, имевшие прямую связь с судьбою и самого катера, и его командира, и десантников старшего лейтенанта Гаврикова.
— ...Все, Панас, — сказал Клименко, — взрывной механизм я присоединил. Нажимаешь эту кнопку — туннеля больше не существует. А жаль его... Хороший был туннель, образец инженерного вдохновения, учебник в качестве примера приводил...
— Ничего, дорогой товарищ Клименко, — сказал водолаз. — После войны новый построишь, еще лучше прежнего будет. А сейчас — надо. Сам ведь понимаешь... А может, все и обойдется, может, Лев отменит продажу этих самых «бычков в томате».