Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого, стр. 45

Но с Людовиком XV все совсем по-другому: миссия, которую Сен-Жермену доверил король, была огромной значимости. И Себастьян пожалел, что дурно отзывался о монархе.

Эти размышления вылились в сдержанный и запоздалый гнев. Себастьян вновь задумался о том, как непорядочно повел себя Казанова в истории с бриллиантами. Сен-Жермен сожалел, что согласился принять этого пройдоху.

Во всяком случае, из всего этого следовало извлечь урок: он должен самым решительным образом размежеваться с этими авантюристами и отныне стараться избегать поступков, которые могли бы быть неверно истолкованы и дать пищу для пересудов. Организация красильной мануфактуры, затеянная совместно с Кобенцлем, оказалась весьма кстати. Отныне личность Сен-Жермена должна ассоциироваться только с хорошим, он должен восприниматься всеми как человек, посвятивший себя промышленности и коммерции. Поскольку Себастьян как можно дольше хотел не трогать деньги Засыпкина, доходы, которые он собирался получить с фабрики, должны были дополнить те, что он уже имел от Амстердамского банка. Таким образом, станет понятно, почему граф Сен-Жермен позволяет себе такой образ жизни, поскольку людей раздражает, если у кого-то имеются непонятно откуда взявшиеся средства.

Итак, Себастьян стал трудиться, чтобы как можно быстрее сделать фабрику прибыльной, и одновременно тайно ввез большое количество иоахимштальской земли, ведь только благодаря ей цвета во время протравы ткани достигали такой яркости и насыщенности. Тем временем граф написал Александру, о котором давно уже не имел никаких известий. Он сообщил князю, что собирается удалиться в Хюберг, поместье, недавно приобретенное в Соединенных провинциях, в Гельдерне, [26] которым до сих пор ему было заняться недосуг.

25. НЕВЕДОМАЯ ВЕТВЬ

Александр прибыл, когда в Гельдерне и Соединенных провинциях бушевало половодье летних красок. Себастьян почувствовал, как у него сжимается сердце, когда увидел, что сын спускается из почтовой кареты и направляется к нему, залитый утренними лучами июньского солнца, по тропинке между квадратных клумб красных и желтых тюльпанов, расцветших перед домом стараниями садовника и Франца. Сен-Жермен смотрел, как навстречу себе идет он сам, только образ был отмыт от грязных потеков прошлого, страданий, убийств и унижений, словно все это унесла река времени.

В очередной раз Себастьян почувствовал, что смертен.

Они не виделись с того дня, когда расстались в Санкт-Петербурге. Отец и сын обнялись.

Первые минуты встречи прошли довольно суетливо, новоприбывшему показывали комнаты, переносили в дом багаж; путешественник ополоснул лицо и отправился осматривать дом… Здание было довольно крепким, но пришлось приложить множество усилий, чтобы оживить его душу, которую Себастьян непременно хотел сохранить: дом казался одновременно и радостным, и строгим. Никакой жеманной позолоты и больших зеркал, которые производили фурор в Соединенных провинциях. Из украшений здесь имелся лишь клавесин и «Мадонна с четками» Мурильо; [27] эту картину Себастьян приобрел в Брюсселе у одного разорившегося сеньора, жаждавшего как можно скорее забыть испанское влияние.

По-настоящему отец и сын встретились только за ужином.

— Насколько я понял, вы так и не попрощались с баронессой Вестерхоф, — сказал Себастьян.

— Наша последняя встреча отбила у меня это желание. Дама заявила, что знает одну лишь вещь на свете, ради которой хочет жить, — это трон. Я вовсе не ожидал, что она скажет, будто этой вещью являюсь я, но ее пламенные речи об отечестве затуманили мне ум. Я признаю, что, когда мы с ней были близки, я демонстрировал не слишком много страсти и предвидел, что очередная наша встреча будет не лучше.

Себастьян улыбнулся.

— Я сожалею, что взвалил вам на плечи подобное наследство, — заметил он.

— Меня утешает то, что я избавил от этого бремени вас. Не знаю ничего хуже, чем болтливая женщина. Впрочем, не уверен, что продолжение этой истории можно назвать счастливым.

— Что вы имеете в виду?

— Баронесса Вестерхоф забеременела.

— Вот как? И что же?

— Она умерла родами, но до этого дала распоряжение, чтобы в случае чего меня поставили в известность.

— Вас?

— Я оставил свой адрес, «Граф де Сен-Жермен, Блю-Хедж-Холл, Лондон».

Повисла тягостная тишина.

— А ребенок?

— Родился мальчик. Мне неизвестно, кто его забрал. И я не желаю этого знать. Я был бы готов взять на себя воспитание ребенка, если бы это было дитя любви, а не плод двойного недоразумения.

Себастьян тяжело вздохнул. «Двойное недоразумение», именно так и он мог бы назвать порыв баронессы Вестерхоф. Но более всего его поразила необычность этой истории: женщина, исступленно преданная короне, дала жизнь ребенку от мужчины, которому не было никакого дела до престола Романовых.

— В этом-то и кроется причина моего долгого молчания, — продолжал Александр. — От всех этих событий я впал в меланхолию. Каждый мужчина желает, чтобы его семя произрастало в единении двух душ. А вышло не так.

Себастьян задумался: разве его краткая, как вспышка молнии, связь с матерью Александра Данаей не представляла собой то же самое? Можно ли эту неистовую, исступленную страсть двух молодых людей той ночью в Констанце назвать любовью, связавшей две души? Скорее, это было стихийное бедствие, удар молнии о влажную землю…

Александр неотрывно смотрел на отца, словно догадываясь, о чем тот думает.

— Мне известно, какие чувства питает к вам моя мать, — с улыбкой произнес он. — И я также знаю, что, сложись ваша жизнь по-другому, вы могли бы жить рядом.

— Это все-таки ваш сын, — заметил Себастьян, — и даже если у вас появятся другие, это ничего не изменит. Я хорошо понимаю вашу строгость, понимаю также, какую вам нанесли обиду. Но когда горечь немного рассеется, вы станете смотреть на все по-другому. За что этот ребенок обречен нести бремя иллюзий своей матери? Меня вовсе не обрадует, если его отдадут кормилице, подбросят кому-нибудь, как приблудного щенка, а он даже не будет подозревать о той несправедливости, которая сделала из него подкидыша.

Александр надолго задумался.

— Как я смогу воспитать ребенка без матери?

— Это не столь уж и редкий случай. Любовь одного из родителей стоит больше, чем отсутствие всякой любви.

Александр, казалось, был потрясен.

— Вы правы, отец, и мне стыдно. Я бессердечный отец.

— Ну так разыщите его, пока он не достиг сознательного возраста и не понял, что его бросили. Сколько ему сейчас?

— Думаю, около трех месяцев.

— Он — ваше продолжение.

— Как и я — ваше?

— Вы станете им, только если сами захотите. Разве я вас когда-либо принуждал?

— Нет. Поначалу вы меня поразили. Затем очаровали. Ваша отстраненность от всего и вся, от людей, от обстоятельств, от неприятностей… Я видел вас опечаленным только после смерти Соломона Бриджмена. И мне захотелось стать вами.

Себастьян удивленно приподнял брови.

— Какая разница, кем мы являемся. Личность — всего лишь плод досужего воображения. Мне хочется надеяться, что если вы что-то и хотите приобрести, так это мои достоинства. Ведь Себастьяна де Сен-Жермена просто-напросто не существует. Ни под этим именем, ни под каким-либо другим.

В первый раз он позволил себе этот намек. Александр был сбит с толку.

— Вы?..

— Страдания, наслаждения, удивление, любопытство… Вот из чего состоит обычная жизнь. Вы полагаете, этого достаточно, чтобы создать человека? Страдание вас разрушает, удовольствие разлагает. Любопытство достойно одобрения, поскольку это свидетельство вашей пустоты. Истинная простота и скромность человека — это его любопытство, свидетельство его невежества. Только дурак нелюбопытен.

— Как вы можете жить, подвергая себя таким лишениям? — Александр был ошеломлен.