Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда, стр. 71

Он нахмурил мокрые брови и добавил:

— Только бы увидеть землю вовремя.

Перспектива разбиться о скалы не шла у Себастьяна из головы.

Землю заметили в самый последний момент. Рулевой налег на румпель с титанической силой. Через какой-то час корабль вошел в бухту. Порывы ветра ослабели. Кругом зеленели щедро омытые ливнями горы. В полукабельтове от них стояло на якоре другое судно — пятидесятидвухпушечный военный корабль; его промокший флаг висел как старая тряпка, но никаких других цветов, кроме черного, различить на нем было невозможно. Капитан посмотрел в подзорную трубу и сардонически хмыкнул: толпившаяся у борта добрая дюжина матросов тоже рассматривала новоприбывшее судно.

— Пираты, — сказал он.

Себастьян содрогнулся. Если это французы или португальцы, то Антонгильская бухта вскоре станет ареной безнадежной битвы между их жалкими четырьмя пушками и пятьюдесятью двумя неприятельскими жерлами.

— Французы? — спросил он.

— Там видно будет, — ответил Малестер.

Капитан кликнул судового горниста и велел ему трубить. Через несколько мгновений бравый сигнал разнесся по заливу. Почти тотчас же в ответ ему прозвучали, почти иронично, такие же три ноты. На песчаном берегу и на примитивных причалах сгрудились мокрые туземцы и, застыв, словно бронзовые статуи, наблюдали за происходящим.

Весь экипаж был собран на палубе, включая юнг и кока с помощником. Пастор, покинувший наконец каюту, растерянно озирался.

— Что на земле, что на море — всюду разбойники, — пробормотал Александр.

От пиратского корабля отчалила шлюпка. Шесть человек гребли, седьмой стоял на носу. Малестер улыбнулся и велел спустить трап. И через несколько мгновений на палубу ступил мужчина лет тридцати с квадратным приятным лицом, в треуголке и синем кафтане необычного оттенка с золочеными пуговицами. За ним следовал молодец того же пошиба.

— Капитан Уильям Оуэн к вашим услугам, сэр, — объявил гость с легким бахвальством в голосе.

— Капитан Чарльз Малестер из Объединенной Компании, — добродушно ответил хозяин и протянул руку.

Себастьян следил за обменом приветствиями, наполовину успокоившись. Англичане между собой не дрались; флибустьеры охотились только за иностранцами, неофициально работая на английскую корону. Но поди знай…

Оуэн повернулся к своему помощнику, взял у него из рук две пары крупных птиц и протянул их Малестру, пояснив:

— Местная дичь.

Это были красноклювые утки. Малестер кивнул, поблагодарил и передал дичь коку.

— Тут на земле не очень-то поживишься, — продолжил Оуэн. — Мы прибыли утром, на рассвете. Есть португальская гостиница, но почти без спиртного, а комнаты гнусные. Туземцы с англичанами ничуть не любезнее, чем с французами. [56] Возвращаетесь в Англию?

Малестер кивнул.

— Могу я попросить вас об услуге? Кое-кто из наших людей хотел бы отправить письма своим родным.

Еще один кивок.

— Я велю доставить их вам часика через два, когда писарь напишет.

Малестер поклонился с легкой улыбкой: четыре утки, таким образом, были оплатой почтовых издержек. Пираты, конечно, проявили учтивость, но считать тоже умели.

Сценка поразила Александра. Себастьян объяснил сыну ее смысл: законопослушные англичане договорились об услуге со стоящими вне закона соотечественниками, прикрывшись национальным флагом.

— Надолго собираетесь задержаться? — спросил Оуэн.

— Пока не стихнет шторм.

— Хотите, чтобы я вас сопровождал? Вдоль западного побережья Африки шныряет немало французов и португальцев.

— Благодарю, — ответил Малестер. — Я много раз ходил этим путем. И всегда благополучно.

Себастьян догадался, что капитан не расположен платить Оуэну за охрану.

От берега отделились несколько пирог и двинулись к «Мечу святого Георгия»; в утлых скорлупках можно было различить гроздья бананов, груды апельсинов и еще каких-то плодов.

— Будете это покупать? — спросил Себастьян у кока.

— Такого добра в Африке навалом на любой стоянке. Но раз вы хотите…

Кок перебросил через борт линь с крюком и, обменявшись с туземцами парой слов на каком-то совершенно невразумительном жаргоне, поднял гроздь бананов и корзину с апельсинами, вывалил содержимое на палубу, бросил в пустую корзину монетку и спустил обратно. Себастьян, Александр и пастор отведали бананов и взялись за апельсины.

Часа через два небо посветлело. Вернулась пиратская шлюпка с обещанными письмами (все были написаны одной рукой) и бочонком незнакомого местного спиртного, своего рода вина, напоминающего херес. Малестер приказал сниматься с якоря. Парусник бесконечно долго переваливался с бока на бок, пока не поймал ветер и не вышел наконец в открытое море.

Утки были зажарены и поданы на широком блюде с рисом, впитавшим весь сок. Ночь выдалась ясной, с ветром в двенадцать узлов. Бочонок туземного хереса выпили до дна под жареных уток, но каждый признал, что добрая пинта пива лучше бы подошла к этому кушанью.

Пять дней спустя перед ними снова разверзся ад: мыс Доброй Надежды. Вид высокой скальной гряды, на которую ветер грозил снести корабль, и Чертова пика, искрящегося молниями, не слишком-то успокаивал. «Меч святого Георгия» влетел в гавань уже затемно, с тремя сломанными реями.

Себастьян был изнурен и раздражен. На следующее утро они с Александром добрались в шлюпке до поселка, образовавшегося вокруг гавани, и наняли комнату в голландской гостинице.

Только через восемь остановок и тридцать три дня плавания они оказались в Блю-Хедж-Холле у Соломона Бриджмена. Себастьян вздохнул с облегчением.

Было 6 мая 1748 года.

39. СХВАТКА МЕРТВЕЦОВ

Хозяин дома неотрывно смотрел то на отца, то на сына, словно ребенок, следящий восхищенным взглядом за шариками в руках жонглера.

— Господи! — воскликнул он наконец. — Да у меня же в глазах двоится!

Себастьян рассмеялся. Похоже, Александра это тоже позабавило.

Англичанину исполнилось шестьдесят девять лет, но главное изменение, произошедшее в нем за те три года, что они с Себастьяном не виделись, состояло в том, что теперь ему приходилось делать усилие, чтобы встать. Призвав своего все еще бодрого дворецкого Бенедикта, он приказал подать «самый прекрасный ужин, какой только можно вообразить».

Верный слуга расстарался на славу, видимо сам взволнованный теплой встречей. Казалось, что Бриджмен отнесся к Александру собственному внуку. Он был так растроган, глядя на юношу, что его глаза беспрестанно увлажнялись. Себастьян поздравил себя: теперь его планы окончательно определились.

— Соломон, — сказал он, — если Александр согласен, я бы хотел, чтобы вы довершили его образование, как это сделал бы я сам.

Оба повернулись к юному князю: теперь настал черед Александра смахнуть слезу.

— Отец, — ответил он, — мне понятна любовь, которую вы питаете к господину Бриджмену. Слушать его будет для меня честью и радостью.

Себастьян наклонился через стол и положил руку на ладонь сына.

— Лучшего я бы и не желал. Соломон научит вас и самым возвышенным, и вполне обыденным вещам — ничуть не хуже, если не гораздо лучше, чем я. Ибо его опыт бесконечно превосходит мой собственный и за эти последние годы наверняка не обеднел.

Бриджмен улыбнулся. Себастьян сделал паузу и продолжил:

— Александр прожил большую часть своей жизни во чреве, а не в голове мира. Голова — это Запад. Мне придется часто разъезжать. Я хочу, чтобы он воспользовался необходимым покоем, чтобы изучить жизнь этого Запада, овладеть его историей и философией. Александр превосходный фехтовальщик и наездник. Если же он вдобавок овладеет такими искусствами, как живопись и музыка, я буду только рад.

Бриджмен испытующе посмотрел на Себастьяна.

— В некотором смысле вы хотите сделать из него себя самого, но доведенного до совершенства.

Себастьян помолчал немного, потом сказал: