Роверандом, стр. 20

В конце концов, у него ведь были свои собственные основания понимать, что магия Артаксеркса далеко не бездейственна. И разве это не он укусил за хвост акулу? И вообще, ведь все это начал он сам — тем, брючным покусом…

Он сам принадлежал земле и потому чувствовал, как тяжело бедному земному волшебнику, которого преследует весь этот морской народ.

Так или иначе, он подошел к старику и произнес:

— Пожалуйста, мистер Артаксеркс!..

— Да? — сказал волшебник вполне приветливо (он был так рад, что его не называют ПАМом, и он уже много недель не слышал обращения «мистер»). — Чего тебе, песик?

— Извините, пожалуйста. Честное слово, мне ужасно неприятно. Я не хотел…

При этом Роверандом думал о Морском Змее и акульем хвосте, но Артаксеркс (к счастью!) решил, что он подразумевает его брюки.

— Ну–ну, пойдем, — промолвил волшебник. — Не будем ворошить прошлое. Чем меньше сказано — тем легче исправить. Я думаю, нам обоим лучше отправиться домой, вместе, а?

— Но, пожалуйста, мистер Артаксеркс, — сказал Роверандом, — нельзя ли попросить вас вернуть мне мою обычную величину?

— Ну, конечно! — заявил волшебник, довольный, что нашелся кто–то, все еще верящий, что он хоть что–то может сделать. — Ну, конечно же! Однако, пока ты еще здесь, внизу, тебе безопаснее оставаться таким, какой ты есть. Давай–ка сначала уберемся отсюда! И потом, я действительно, поистине именно сейчас очень занят.

И он действительно и поистине был занят.

Он пошел в мастерскую и собрал все свои параферналии, инсигниции, меморандумы [Параферналии, инсигниции, меморандумы (лат.) — принадлежности, эмблемы, записи. — Прим. пер.], символы, своды рецептов, магические напитки, приборы, а также мешки и бутылки самых разнообразных заклинаний. Он сжег все, что могло гореть, в водонепроницаемом горне, остаток же свалил в саду с обратной стороны дворца. После этого там стали происходить сверхъестественные вещи. Цветы разрослись так, словно обезумели. Овощи стали чудовищно огромными. Рыбы, которые съели овощи и цветы, превратились в морских червяков, морских котов, морских коров, морских львов, морских тигров, морских дьяволов, морских свиней, дюгоней, цефалоподов, ламантинов и пагуб [80] — или же просто отравились. А кроме того, там столь густо выросли всякие бедствия — призраки, привидения, замешательства, обманы, галлюцинации, — что никто во дворце больше не имел ни минуты покоя, и все его обитатели вынуждены были оттуда переехать.

Сказать по правде, они зауважали волшебника после того, как лишились его, и хранили о нем память.

Но это уже было гораздо позже. А в тот момент они требовали, чтобы он ушел.

Когда все было готово, Артаксеркс попрощался с морским царем — надо сказать, весьма холодно. Даже морская детвора не выглядела при прощании слишком огорченной, ведь он выдувал для нее пузыри (о чем я вам рассказывал) крайне редко. Правда, кое–кто из его бесчисленных своячениц все же постарался быть вежливым — ведь рядом была миссис Артаксеркс; однако в действительности все с нетерпением ждали того момента, когда он выйдет за ворота и они смогут послать Морскому Змею смиренное послание: «Достойный сожаления волшебник отбыл и больше никогда не вернется, Ваша милость. Молим Вас, усните!»

Разумеется, миссис Артаксеркс ушла тоже. У морского царя было столько дочерей, что он вполне мог позволить себе потерять одну из них, особенно не скорбя, тем более десятую по старшинству. Он снабдил ее мешком драгоценностей и влажным поцелуем на ступенях дворца и вернулся к себе на трон.

Однако все остальные, и более всего множество морских племянниц и племянников миссис Артаксеркс, ужасно сожалели об одном — что им приходится терять также и Роверандома.

Больше всех был удручен этим морской пес.

— Всегда, когда будешь на море, капни мне весточку — и я мигом всплыву поглядеть на тебя.

— Обязательно! — сказал Роверандом. И с тем они покинули дворец. Старейший из всех китов ждал их. Роверандом сел на колени миссис Артаксеркс, и как только все они устроились у кита на спине, так тут же и отправились. И весь народ сказал «до свидания» очень громко и «скатертью дорога» тихо, но не очень.

Так Артаксеркс лишился звания Пан–Атлантического и Тихоокеанского Мага.

Кто творил с тех пор для морского народа колдовство, я не ведаю. Думаю, скорее всего, старый Псаматос и Человек–на–Луне управлялись с этим вдвоем. Они–то на это способны как никто!

5

Кит причалил у тихого берега далеко–далеко от бухточки Псаматоса — на этом особо настаивал Артаксеркс.

Миссис Артаксеркс и кит остались ждать, тогда как волшебник с Роверандомом в кармане прогулялся пару миль в соседний приморский городок, где обменял свой замечательный бархатный наряд (произведший на улицах сенсацию) на старый костюм, зеленую шляпу и немного табака. Он также приобрел сидячую ванну [81] для миссис Артаксеркс (вы не должны забывать про ее хвост!).

— Пожалуйста, мистер Артаксеркс, — начал Роверандом еще раз, когда, ближе к середине дня, они снова сидели на песчаном берегу. Волшебник курил трубку, прислонясь спиной к киту, и выглядел он при этом гораздо более счастливым, нежели все предшествовавшее время, и совсем не занятым. — Не вернете ли вы мне мой настоящий вид [82]? И нормальную величину тоже, пожалуйста!

— О, прекрасно! — промолвил Артаксеркс. — Я подумал, что могу вздремнуть чуть–чуть, прежде чем заняться делом, но — не возражаю. Покончим с этим! Ну–ка, где моя…

И затем он вдруг замолк. Он внезапно вспомнил, что сжег и выбросил все свои заклинания на дне Глубокого Синего Моря.

Он действительно ужасно расстроился. Он вскочил и стал шарить в карманах брюк, и в карманах жилета, и в карманах пиджака, снаружи и внутри, и никак не мог найти ни капельки магии ни в одном из них.

(Конечно же, ее там не было, глупый старик! Он был так взволнован, что даже забыл, что купил этот костюм в магазине ростовщика всего час или два назад. А до того костюм принадлежал — или, во всяком случае, был продан им в магазин — пожилому дворецкому, и уж тот–то, будьте покойны, перед тем как отдать его, вычистил все карманы.)

Волшебник сел и вытер лоб ярко–красным платком, и выглядел он опять жутко несчастным.

— Я действительно очень, очень извиняюсь! — сказал он. — Я никогда не думал оставлять тебя в таком виде навсегда. Но сейчас я не знаю, как тебе можно помочь. Пусть это послужит тебе уроком, чтобы впредь ты не кусал брюк милых, добрых волшебников!

— Какая смехотворная чушь! — перебила его миссис Артаксеркс. — Здесь нет ни милого, ни доброго, ни волшебника, если ты не можешь немедленно вернуть песику его вид. И более того: раз так, я возвращаюсь на дно Глубокого Синего Моря и больше никогда не вернусь к тебе.

Бедный старина Артаксеркс выглядел почти таким же встревоженным, как тогда, когда Морской Змей устроил весь этот переполох.

— Дорогая моя, — сказал он, — мне очень жаль, но я специально наложил на собаку мое самое–пресамое сильное антирасколдовательное заклятье после того, как Псаматос (черт бы его побрал!) начал вмешиваться, — чтобы показать, что ему не все дозволено и что я не потерплю, чтобы какой–то там песчано–кроличий волшебник вмешивался в мою частную жизнь, портя мне все удовольствие от развлечения. Я совершенно забыл оставить противоядие, когда производил чистку там, внизу! Обычно я хранил его в маленьком черном мешочке, висевшем на двери моей мастерской.

— О боже, боже! Я уверен, ты согласишься, что это была только шутка, — снова обратился он к Роверандому, и от огорчения нос его вырос и покраснел.

Он все продолжал повторять «о боже, боже!» и трясти головой и бородой и никак не замечал, что Роверандом не обращает на это никакого внимания, а кит подмигивает.