Пора убивать, стр. 72

Карл Ли поднял брови, погрозил жене пальцем. Не ее это дело – задавать ему такие вопросы. Брюки все-таки носит он, хоть и в камере. Он по-прежнему глава семьи.

– Прости, – прошептала Гвен.

Глава 24

Приникнув глазом к трещинке в одном из витражей своей церкви, преподобный Эйджи с удовлетворением наблюдал за тем, как во двор один за другим въезжают блестящие «кадиллаки» и «линкольны». Сегодня, в воскресенье, он назначил на пять часов заседание церковного совета: нужно обсудить ситуацию с делом Хейли, выработать стратегию действий на последние три недели, оставшиеся до суда, нужно подготовиться к приезду адвокатов ассоциации. Еженедельные сборы пожертвований приносили ощутимые результаты: всего на сегодняшний день в округе было собрано более семи тысяч долларов, и почти шесть из них преподобный отец поместил на специальный счет Фонда защиты Карла Ли Хейли. Семье Хейли не было передано ничего. Эйджи ждал указаний ассоциации, сам он считал, что все деньги должны идти непосредственно в фонд. Семью, если уж она будет голодать, могут покормить сестры в церкви. Наличные потребуются на другие дела.

Совет обсуждал новые способы поднять сборы. Не так-то просто заставить небогатых в общем-то людей расстаться с деньгами, но поскольку в их памяти пока еще свежи все события, сейчас самое время попробовать чуть надавить на прихожан, порастрясти их кошельки. Сделать это позже будет просто невозможно.

Члены совета договорились встретиться на следующий день в Клэнтоне, в церкви Спрингдэйл. Люди из ассоциации должны были прибыть в город к утру. Никакой прессы – заседание будет чисто рабочим.

Норману Рейнфилду был тридцать один год, и он считался признанным гением в уголовном праве. Прославился он еще десять лет назад, когда стал самым молодым выпускником Гарвардской юридической школы, получив диплом в двадцать один год. Он наотрез отказался от исключительно выгодного предложения влиться в состав сотрудников одной из самых престижных на Уолл-стрит юридических фирм, которая к тому же принадлежала его отцу и деду. Вместо этого он выбрал карьеру адвоката Ассоциации борцов за гражданские права черного населения и все свое время тратил на то, чтобы без устали спасать от смертной казни черных жителей Юга. В своем деле он был высококлассным специалистом, и не его вина в том, что успеха, несмотря на весь свой талант, он добивался редко. Большинство тех черных южан, равно как и большинство тех белых южан, которым грозила смерть в газовой камере, заслуживали такой смерти. Однако Рейнфилд и его команда защитников работали не совсем впустую: даже когда они проигрывали, они умудрялись значительно продлить пребывание своего подзащитного на этом свете путем бесконечных протестов, жалоб и апелляций. Четверо из его клиентов были казнены – кто в газовой камере, кто на электрическом стуле, кто при помощи смертельного укола, – и Рейнфилд считал, что это уж чересчур. Все четыре раза он наблюдал за тем, как они умирают, и после каждой казни в нем крепло стремление в нарушение всех законов и любой этики послать ко всем чертям суд и его почтенного председателя, порвать в клочья любой мандат и вообще сделать что угодно, лишь бы остановить это узаконенное убийство одним человеком другого. Незаконные же убийства, те, которые с таким мастерством и жестокостью совершались его подопечными, Нормана не интересовали. Не его это было дело – размышлять о таких убийствах, вот он и не думал о них. Зато против убийств разрешенных, убийств, так сказать, официальных он направлял весь свой профессиональный талант, все благородное негодование своей праведной души.

Он редко спал более трех часов в сутки. Нелегко выспаться, имея тридцать одного клиента, каждый из которых живет в ожидании исполнения приговора. Плюс семнадцать человек, судебные процессы которых еще впереди. Плюс восемь себялюбивых адвокатов, его подчиненных, за которыми нужен глаз да глаз. В тридцать лет Норман выглядел на все сорок пять. Он состарился, стал нервным и неуживчивым. При нормальном раскладе он в настоящее время был бы слишком занят, чтобы мчаться на собрание каких-то черных священников в Клэнтон – где-то в Миссисипи. Но уж больно необычным стало это дело. Дело Хейли-мстителя. Отца, движимого страстью восстановить справедливость. На сегодняшний день этот случай являлся самым громким уголовным делом в стране. Тем более что все произошло в Миссисипи, где в течение многих лет белые убивали черных по любому поводу, а то и вовсе без него, и это никого не волновало, где белые насиловали черных, и это считалось спортом, где черных вешали за то, что они пытались оказать сопротивление. И вот вдруг чернокожий убивает двух белых парней, которые изнасиловали его дочь, и ему грозит смерть в газовой камере за то, что тридцать лет назад прошло бы вовсе незамеченным, окажись на его месте белый человек. Вот каким было это дело – его дело, и он горел желанием заняться им немедленно.

В понедельник преподобный Эйджи представил Нормана Рейнфилда церковному совету. Заседание началось с того, что Олли подробно и длинно поведал собравшимся о деятельности вновь созданного фонда на территории округа Форд. Рейнфилд говорил намного короче. Он и его люди пока не в состоянии представлять интересы мистера Хейли, поскольку мистер Хейли еще не нанял их, поэтому необходима их скорейшая встреча. Желательно сегодня. В крайнем случае завтра утром, ведь у него уже взят билет на самолет, вылетающий после обеда из Мемфиса. Дело в том, что требуется его присутствие на судебном процессе в Джорджии. Преподобный Эйджи обещал Норману устроить встречу с Хейли в самое короткое время. Это вполне возможно, поскольку Эйджи и местный шериф – друзья. Отлично, заметил Норман, действуйте же.

– Сколько вы собрали денег? – спросил он присутствующих.

– Ваши люди передали нам пятнадцать тысяч, – ответил святой отец.

– Это мне известно. А вы сами, здесь?

– Шесть тысяч, – с гордостью сказал Эйджи.

– Шесть тысяч! И это все? Я считал, что вы более организованны. Где же ваша местная поддержка, о которой вы успели поднять такой большой шум? Шесть тысяч! Сколько еще вы сможете собрать? В нашем распоряжении всего три недели.

Члены совета хранили молчание. Похоже, у этого еврея крепкие нервы. Единственный белый во всей команде, и настроен он весьма решительно.

– А сколько еще понадобится? – робко спросил Эйджи.

– Это зависит, досточтимый, от того, насколько хорошая защита вам нужна для мистера Хейли. В моей команде восемь адвокатов. Пятеро в настоящий момент заняты. Сейчас мы работаем по тридцати одному делу об убийстве, процессы находятся в различных стадиях. В течение ближайших пяти месяцев нам предстоят еще семнадцать судебных разбирательств в десяти штатах. Еженедельно мы получаем не менее десятка запросов от потенциальных клиентов, и каждым восьми из десяти мы вынуждены отказывать из-за отсутствия специалистов или недостатка денег. Для мистера Хейли пятнадцать тысяч были предоставлены нашей штаб-квартирой и представителями двух местных отделений ассоциации. А теперь вы мне заявляете, что здесь вам удалось собрать всего шесть тысяч. В общей сложности это дает нам сумму в двадцать одну тысячу. За такие деньги вы получите лучшую защиту, какую мы только сможем вам предоставить. Два адвоката и психиатр, но ничего сверх этого. Двадцать одна тысяча означает очень хорошую защиту, но это не совсем то, о чем я думал.

– О чем же именно вы думали?

– О первоклассной защите. Три или четыре адвоката. Целый взвод психиатров. Полдюжины следователей. Психоаналитик – понаблюдать за членами жюри, прощупать хотя бы нескольких. Это вам не какой-нибудь заурядный процесс. Я намерен выиграть его. И ехал я сюда с уверенностью, что того же хотите и вы.

– Сколько? – спросил его Эйджи.

– Минимум пятьдесят тысяч. Лучше сто.

– Послушайте, мистер Рейнфилд, вы находитесь в Миссисипи. У нас тут люди небогаты. Они и так уже были достаточно щедрыми, но сейчас и речи идти не может о том, чтобы собрать еще тридцать тысяч.